Страница 31 из 87
– Да.
Терентьев автоматически поддакивал Толику – его, казалось, гипнотизировал взгляд сержанта.
Это было странное чувство – сродни тому, которое испытывает кролик, глядя в глаза удава: он знает, что на него смотрит смерть, но ни пошевелиться, ни воспротивиться своей судьбе уже не может.
– Поэтому я никогда не сделаю того, что ты мне только что предложил. Ясно?
– Да.
– Я найду Игнатенко. Он расскажет мне все, это я тебе обещаю...
– В Душанбе ты его не достанешь.
– Надо будет – достану и в Душанбе. Но сейчас, слава Богу, начальник штаба не там – штаб по руководству операцией переместился под Калай-Хумб, поближе к заставе. Ты ту базу знаешь, да?
– Конечно.
– Так вот, там я его достану. Я сейчас пойду на заставу, и меня прямо на "вертушке" доставят к Игнатенко.
– Дурак. Тебя доставят не к Игнатенко, а в комендатуру. Особисты с удовольствием слегка продлят твой срок службы, ты уж мне поверь.
– Мне на твои предсказания плевать.
– Я же как лучше...
– Так вот, – Аркан встал и закинул автомат за плечо. – Я достану Игнатенко, и можешь мне поверить, что он свое получит.
– Дай тебе Бог удачи.
– Бог даст, не волнуйся. Пусть сознание того, что твой бывший начальник страдает не меньше тебя, доставит тебе хоть какое-то удовлетворение.
– Хорошо... – капитан Терентьев замялся, вдруг почувствовав что-то неладное. – А ты куда?
– К Игнатенко.
– А я?
– А ты кто такой?
– В каком смысле?
– Я тебя не знаю и никогда не видел. Это все, что я могу для тебя сделать.
– Так развяжи меня!
– Да?
Аркан подошел вплотную к капитану и проникновенно заглянул в его глаза.
– Развяжи, старшой, не дури.
– Ты уверен? Понимаешь, если я тебя развяжу, мне придется тебя пристрелить. Я не смогу тебе простить смерть ребят. Понимаешь, капитан?
– Так что, ты оставишь меня здесь?
– Если тебя сожрут шакалы – такая у тебя судьба, значит. Ты это заслужил. Если птицы выклюют твои собачьи глаза – это тоже не худшая кара. Если тебя найдут "духи" – упокой, Господи, твою душу. Если сдохнешь сам – туда тебе и дорога. Поверь, я не расстроюсь.
– Старшой, кончай!
– Я серьезно, капитан. Очень серьезно.
– Человек ты или нет?
– За то, что ты мне все сейчас рассказал, – надеюсь, честно рассказал, – я даю тебе шанс выжить. По-моему, справедливо.
– Как выжить? О чем ты говоришь?
– Знаешь, ты спрашивал меня, могу ли я быть судьей, могу ли выносить тебе приговор... Я подумал и решил – не стану я брать на себя ответственность. Даже перед лицом своих погибших друзей. Все равно потом меня будут терзать сомнения – правильно ли я сделал, расстреляв тебя. А меньшего ты не заслуживаешь. Сам-то ты это понимаешь?
– Но ты просто продлеваешь мои мучения! Ты сделаешь мне еще хуже! Лучше расстреляй...
– Не лучше, поверь. Есть такое древнее выражение – Бог тебе судья. Он все видит и все сделает так, как нужно. Если он посчитает нужным тебя спасти, сохранить твою подлую жизнь, он сделает это.
– Ты на самом деле веришь во всю эту ерунду? Перестань, земляк, я прошу тебя!
– Раньше не верил. А здесь, в горах, начинаю верить.
Аркан помолчал, будто прислушиваясь к самому себе, потом заговорил снова:
– Да, иногда Бог поступает, скажем так, несправедливо, нечестно – он может отобрать жизнь у человека, который, казалось бы, этого совсем не заслуживал. Он может принести горе матери, которая рожала и воспитывала сына совсем не для того, чтобы тот сложил голову в этих краях. Несправедливо? Но если встать на его точку зрения, то "Бог дал, Бог и взял". И роптать здесь не стоит. А то, что Бог всегда воздает по заслугам, – это факт. Ты ступил не на тот путь, тебя засасывало все глубже и глубже, и в конце концов ты стал судьей для тридцати ребят – ты лично приговорил их к смерти, когда натравил на мой взвод "духов". Игнатенко не задумываясь бросил на произвол судьбы целую заставу и два взвода спецназа – из-за денег, из-за наркотиков. Теперь пришло время платить. Ты можешь что-то возразить?
Терентьев молчал. Возразить ему было нечего.
Он понимал, насколько прав этот сержант, отправивший к праотцам за время службы уже не одну моджахедовскую душу, но не согрешивший в главном – не подличавший, не нарушавший ни Божьих заповедей, ни человеческих законов.
Сержант был прав.
Но Боже, как хотелось жить!
– Земляк, милый, погоди... Я сделаю все, что ты прикажешь... Я буду тебе помогать во всем... Я останусь верным твоим рабом на всю жизнь... Забери все, что у меня есть, но только не бросай меня здесь!
– Перестань.
Всего одно только слово бросил Аркан, но каким тоном оно было сказано! Оно полностью перечеркивало все даже самые скромные надежды Терентьева.
В долине повисла мертвая тишина.
– Если Бог решит, что ты еще нужен ему на этой земле – для благого ли дела или для подлого, – он поможет тебе перегрызть веревки. Он пошлет какого-нибудь таджика, который случайно набредет на тебя и, возможно, спасет. Если же нет... Сам понимаешь.
Терентьев обреченно кивнул.
– Хочешь пить? – предложил Аркан.
– Давай водки еще хряснем.
– Давай.
Они по очереди выпили, опустошив фляжку, и молча закурили, думая каждый о своем. Затем Аркан встал и протянул капитану флягу:
– Выпей еще воды.
Дав сделать бывшему начальнику заставы несколько глотков, Аркан, плотно закрутив крышку, сунул фляжку за пазуху.
– Если выживешь, на глаза мне лучше не попадайся. А то я в следующий раз на провидение Божье могу и не положиться. Могу и сам суд свершить. Ясно?
– Да.
– Автоматы вон лежат. Там же, в мешках, есть еще вода. Отвяжешься – выживешь.
– Хорошо.
– Прощай, – Аркан повернулся и пошел прочь.
– До свидания.
Старший сержант остановился так резко, будто его ударило током. Он обернулся:
– Нет, капитан, прощай. Я тебя больше не увижу. Никогда. И лучше будет, если ты сейчас закроешь глаза и сдохнешь сам, каким-нибудь сказочным усилием воли. Тебе лучше будет. И легче. Я так думаю.
С этими словами Аркан снова повернулся и зашагал прочь.
Он подобрал рюкзак с наркотиками в том месте, где оставил его утром, аккуратно приладил его за спиной, затем повесил на шею автомат. Аркан понимал, насколько непростой путь у него впереди.