Большая игра Слепого

Шестое чувство подсказывало Глебу Сиверову, что он на единственно верном пути, что та информация, которую ему выдал Василий Антонович Скуратович, старый, трясущийся, выживший из ума человек, просто уникальна и, возможно, эта единственная ниточка, ухватившись за которую можно распутать этот туго сплетенный клубок и разгадать тайну исчезновения картин.

От нервного возбуждения Глеб даже покусывал губы.

До конспиративной квартиры он добрался намного раньше генерала Потапчука – ведь звонил он из телефона-автомата, висевшего на стене дома, в каких-то ста шагах от квартала, где находилась квартира.

И просьба Глеба сварить кофе была, разумеется, шуткой. Сиверов сам приготовил кофе по своему любимому рецепту и, поджидая генерала, сидел в кресле, зажав между пальцами левой руки зажженную сигарету, смотрел на легкие клубы пара над колбой и вдыхал аромат густого южного напитка.

Ключ в двери повернулся почти бесшумно, и смазанные петли не скрипнули. Но Глеб слышал шаги генерала Потапчука, когда тот еще топтался на площадке, отыскивая в кармане плаща нужный ключ.

Поэтому он как сидел в кресле, так и остался в прежней позе, лишь голову повернул.

– Ты уже здесь? – изумленно воскликнул генерал.

– Здесь, Федор Филиппович.

– А кофе пахнет! – с вожделением, как голодный о куске жареного мяса с луком, вздохнул Потапчук и добавил, подражая Глебу Сиверову:

– Как в буфете на вокзале.

Этим своим вздохом Потапчук чем-то напомнил Слепому Скуратовича, и он не сразу сообразил, что генерал подтрунивает над ним.

– Не правда ваша, Федор Филиппович! На вокзале в буфете пахнет не таким кофе. Если уж говорить начистоту, то там варят кофе по другому рецепту, как раз по тому, по какому варите и вы.

– Растворимый кофе не варят.

– Простите, запамятовал.

Генерал на шутку Глеба не обиделся. Он подошел, протянул руку, и Сиверов ответил на рукопожатие.

Генерал Потапчук не любил первым начинать разговор, и он молча ждал, что скажет Глеб.

А тот тоже молчал, словно испытывая терпение Федора Филипповича.

И Потапчук не выдержал:

– Ну, говори, чего молчишь, как пленный партизан на допросе?

Сиверов опустил руку в спортивную сумку, вытащил блокнот, вырвал из него две страницы и положил перед генералом. Это были рисунки старика Скуратовича – два портрета, выполненные шариковой ручкой Глеба.

– Как вы думаете, Федор Филиппович, кто здесь изображен?

Генерал водрузил на тонкий нос очки с толстыми стеклами в массивной роговой оправе, потер ладонями виски, словно унимая нестерпимую головную боль, подвинул к себе оба рисунка, положил их рядышком, выровняв по верхней кромке, и с интересом стал всматриваться в изображения. Он понимал, что Глеб не просто показывает ему картинки, что, скорее всего, в этих двух портретах – ключ к решению задачи, не дававшей ему покоя.

– Так как по-вашему, Федор Филиппович, кто это? – повторил свой вопрос Глеб.

Генерал рассмеялся, но беззлобно:

– Вот эта карикатура, – он ногтем указательного пальца прикоснулся к портрету Сиверова, – вроде бы на тебя смахивает. А второй – не знаю на кого, никогда его не видел.

– А этот рисунок правда похож на меня?

– В общем-то, вполне. Хотя, на мой взгляд, ты более мужественный.

Глеб засмеялся:

– Вот это вы бросьте.

– А ты Ирине показывал, ей понравилось, она тебя узнала? – задал Потапчук сразу три вопроса.

– Некогда было. Я сразу сюда.

– Хорошо, ты похож, – сказал Потапчук, прикрыв глаза и отпив сразу несколько глотков обжигающе горячего кофе.

– Если я на себя похож, значит, и второй портрет похож на оригинал.

– А кто это?

Глеб пожал плечами:

– Вот поэтому, Федор Филиппович, я и решил с вами встретиться…

– Так кто же это такой? – нетерпеливо спросил Федор Филиппович.

– Этот мужик из вашего ведомства, из вашей службы, я имею в виду ФСБ.

– Из нашего ведомства, уверен?

– Либо работал, либо работает.

– А как его фамилия, как зовут, звание?

– Звание, вроде бы, майор, фамилии, имени и отчества не знаю. Но именно этот человек интересовался коллекцией барона Отто фон Рунге в 1994 году, в феврале, – Глеб назвал число.

Генерал округлил глаза от удивления. Его люди вот уже несколько дней не вылезали из Смоленска, но такой информации не добыли, а Сиверов и из Москвы не выезжал…

– Откуда тебе это стало известно? – спросил генерал и бросил на Глеба короткий пристальный взгляд, подозревая, что тот готовит очередной сюрприз.

– Вы любите Вагнера, Федор Филиппович?

– Отстань, Глеб, ты же прекрасно знаешь, что Вагнера я не люблю.

– Вот видите! Поэтому вам никто ничего и не рассказывает. А я люблю Вагнера, особенно мне нравится его опера «Лоэнгрин».

– Что, что? – переспросил Потапчук.

– Опера «Лоэнгрин», – спокойно повторил Глеб тоном учителя, вдалбливающего урок непослушным и невнимательным детям. – Есть еще один человек, очень старый, ему тоже нравится Вагнер. Он узнал мелодию, которую я насвистывал, и на этой почве мы с ним, можно сказать, подружились.

– Что за человек?

– Василий Антонович Скуратович.

– Скуратович? Что-то больно знакомая фамилия.

– Может, она где-то и проходила по вашим бумагам, должна была проходить.

– Погоди, погоди, Глеб Петрович, кто это?

– Это хранитель Смоленского краеведческого музея.

Правда, он уволился уже давно, более двух лет тому назад. Так вот, к нему и приходил этот мужчина. Он интересовался коллекцией барона фон Рунге и показывал свое удостоверение офицера КГБ.

– Сколько, ты говоришь, лет назад этот Скуратович уволился?

– Немногим более двух лет.

– И к нему приходил этот офицер КГБ?

– Да, незадолго до увольнения.

– Так КГБ уже больше трех лет не существует, он переименован в ФСБ.

– Я это знаю, – ответил Глеб, – но я выкладываю ту информацию, которую имею.

– Слушай, откуда ты ее взял?

– Старик Скуратович рассказал. Он лежит в психиатрической клинике имени Ганнушкина, где ваш покорный слуга выполнял ваше задание. Там мы с ним и познакомились.

– Что? – генерал Потапчук подался вперед. – Старик в сумасшедшем доме рассказал тебе о каком-то сотруднике КГБ, интересовавшимся коллекцией барона фон Рунге два года назад, так?

– Да, генерал, все верно, именно так.

– И ты поверил сумасшедшему?

– Поверил, потому что у меня нет оснований ему не верить. Лечащему врачу он врать будет, а мне с какой стати? Тем более, видите, как похоже он нарисовал меня? Скорее всего, что и этот мужчина похож.

– Тебя он видел, когда рисовал. А того мужика через два года припомнил?

– Лучшего свидетеля у меня нет, да и у вас, кажется, тоже.

– Не зная фамилии, – генерал пожал плечами, – имея лишь этот портрет, найти офицера КГБ? В принципе, все это проблематично… Да и как-то мне не верится в эту историю. Может, это все вообще бред больного?

– Воля ваша, Федор Филиппович, но я почему-то чувствую, что это верная ниточка и, возможно, единственная.

– Да ты представляешь, Глеб Петрович, чтобы залезть в архив, в картотеку, в личные дела офицеров нужно специальное разрешение. Придется просмотреть сотни личных дел. В надежде, что авось повезет, рисунок безумного старика совпадет с фотографией.

– То-то будет удача, – незлобно, но в тон Потапчуку, рассмеялся Сиверов.

– А еще что-нибудь у тебя есть?

– Есть, – кивнул Глеб. – Есть особая примета этого мужчины.

– Ну… – с интересом посмотрел на Глеба генерал Потапчук.

– У него что-то с правой рукой.

– Что именно?

– На правой руке он носит перчатку. Он дважды появлялся в Смоленске, и все время на правой руке у него была перчатка.

– Ты говоришь, в феврале месяце? Так ведь оно и не мудрено, зима на дворе.

– Да, да, все так. Только любой нормальный человек перчатки снимает в помещении. И здоровался он левой рукой. Я почему-то верю старому хранителю, и мне кажется, что начать нужно, Федор Филиппович, не через отдел кадров ФСБ или КГБ, а вернее будет через…