Большая игра Слепого

– Как не повезло? – тут же насторожился полковник Хохлов.

– Да ничего страшного, обычная участь провинциальных музеев. Ремонт не делался уже тридцать лет, две недели тому назад прорвало канализацию. Все ржавое, из стен сочится вода… В общем, я как мог давил на наше начальство, но они говорят.., вы, в общем, наверное, знаете.., в городском бюджете денег нет. Ремонт запланирован, но в следующем тысячелетии. Никак нельзя раньше.

– Нас не интересует, собственно говоря, Петр Петрович, ваш ремонт, мы хотим осмотреть коллекцию, проверить наличие.

– О, да, сейчас. Я сам лично провожу вас в хранилище.

– Окажите любезность.

Уже через пятнадцать минут полковник Хохлов, майор Митрохин, директор и еще две сотрудницы музея, а также двое сторожей направились в хранилище. Они открывали замки, включали свет, указывали московским гостям, как там двигаться, чтобы не испачкать одежду. Действительно, хранилища музея оказались переполнены: деревянная скульптура, бронзовые канделябры, медные люстры, поломанная мебель старинной работы… Все это находилось в очень неприглядном виде.

Наконец все добрались до железной двери.

– Вот там, уважаемые, у нас хранится коллекция барона.., как там его, запамятовал… Никогда оттуда ничего не брали, никогда ничего не выставляли и не показывали народу.

– Правильно делали, – заметил майор Митрохин.

– Не совсем. Коллекция действительно великолепная, надо было бы показать, да разрешения не было, а самостоятельно на такой поступок кто же отважится! Потом припишут разглашение государственной тайны… – махнул рукой словоохотливый директор смоленского музея.

– Это точно, – поддержал директора полковник Хохлов. – Ну, так где же она?

Дверь со скрипом отворилась, и все оказались в самом дальнем подвале.

– Да вон, в углу, стоят себе ящики. Как привезли, так полвека и стоят.

– А опись существует?

– Опись? – удивленно заморгал глазами директор музея. – А, конечно. Скорее всего, где-то есть. Но для этого придется покопаться в архиве, он у нас в соседнем подвале. Ведь вы же знаете, коллекцию привезли к нам на хранение лет пятьдесят тому назад, уже столько начальства сменилось, столько людей умерло, разъехалось, что найти те бумаги будет довольно сложно.

– А вы, когда в должность вступали, разве не принимали все по описи?

Директор усмехнулся:

– Принимал, но только не по описи, а саму опись, как и все мои предшественники. В этом… – он замялся, не зная, каким словом определить беспорядок в хранилищах, – год копаться пришлось бы. Только самое ценное имущество и проверял.

– А коллекцию барона?

– Ценность, она, конечно же, представляет немалую, но для выставочной экспозиции непригодна.

– Вы ее видели, или только ящики?

– Заглядывал когда-то из любопытства. Недавно запросы из Госдумы и из президентской администрации приходили насчет ценностей, вывезенных из Германии, так что я еще раз заглянул, когда давал подтверждение о наличии коллекции.

Сотрудники ФСБ поморщились оттого, что директор первой упомянул Госдуму, а не администрацию президента. Для них эти властные структуры стояли в другом порядке.

– Придется найти и бумаги, – сказал полковник Хохлов, – они нам, возможно, понадобятся.

– Надо, так надо. Валентина Васильевна, и ты, Софья, ступайте в те подвалы, где свалены бумаги, попытайтесь найти опись коллекции.., какого барона?

Фон Рунге, слышите, Софья?

– Да, да, Петр Петрович. А сами-то вы без нас выберетесь отсюда?

– Уж как-нибудь выберемся.

Сторожа принялись распаковывать ящики, извлекая на свет картины, в рамах и без рам. Майор Митрохин считал. По его сведениям картин должно было быть пятьдесят две, но почему-то их оказалось пятьдесят шесть.

– Я что-то не понял… По нашим бумагам, Владимир Адамович, – зашептал майор на ухо полковнику, – должно быть пятьдесят два экспоната, а здесь пятьдесят шесть.

– Бывает такое, я с этим коллекциями, вывезенными из Германии в конце войны, уже не раз сталкивался.

– Так вас, наверное, поэтому и направили?

– Может, и поэтому, а может, и по-другому, – пошутил полковник ФСБ. – Тогда делалось как: нахватали, натолкали ящики, сбили. Что-то записали, о чем-то забыли… И вполне могло оказаться, что вывезли реально на несколько картин больше, чем зафиксировали в списках. А может, кто-то из генералов или полковников хотел несколько картин привезти себе.

Всунул лишние в ящики, привез, а потом мало ли что могло случиться, его убили, посадили, а картины так и остались…

– Вполне допускаю, – заметил майор Митрохин, – могло быть и так. Сейчас уже не разберешься. Дело старое, забытое, свидетелей приемки и отправки днем с огнем не отыскать.

– Знаешь, Валерий, – сказал полковник Хохлов, – свидетели всегда найдутся. Ведь прошло не двести лет, а всего лишь пятьдесят. Правда, может они нам и не понадобятся.

– Дай-то Бог, лишние картины лучше, чем недостача, – пробормотал майор Митрохин. Ему совсем не хотелось заниматься таким хлопотным делом: искать очевидцев приемки и разгрузки ящиков, привезенных военным эшелоном пятьдесят лет тому назад.

– Вообще, знаешь, что интересно, – сказал полковник, – если бы картин оказалось меньше, то это бы меня не удивило, а вот то, что их на четыре единицы больше, настораживает.

– Но вы же сами говорили, что такое бывало?

– О, да, бывало. Но странно здесь то, – сказал полковник Хохлов, – что по описи – а скорее всего, картины здесь, в Смоленске, и принимали – ошибиться на четыре штуки не могли.

– Что, вы считаете, кто-то специально допустил ошибку?

– И такое возможно.

Все с интересом рассматривали картины. Ведь даже сам директор, проработавший в музее никак не меньше двадцати лет, эту коллекцию целиком видел впервые. Картины стояли у стены – разных размеров, разного содержания. Рыцари, охотничьи трофеи, портреты – наверное, родственников и современников барона, – замки, парки, сцены охоты. Все было в наличии, и все картины, что отметил даже директор музея, находились в хорошем состоянии. Они не подмокли, нигде не были сильно повреждены.

– Вот видите, как у нас все, даже несмотря на наводнение и затопление, хорошо хранится! – не без гордости сказал директор музея.

– Да уж, повезло и нам и вам, – заулыбался полковник Хохлов.

– Мы, музейщики, ко всему так относимся, бережливо, рачительно.

– А это? – полковник кивнул на большой портрет Иосифа Виссарионовича Сталина, наполовину облупившийся, провисший на подрамнике огромным пузырем.

– А, это… Это московский художник. В свое время много денег заработал, звание, орден. Затем, после пятьдесят третьего года, этих портретов было столько, что мы не знали куда их девать, иногда даже не принимали на хранение. Из одного обкома их штук тридцать к нам привезли, целую машину.

– А вы говорите, хорошо и рачительно храните.

Может, когда-нибудь и этот портрет будет представлять огромную ценность.

– Нет, никогда не будет, – убежденно сказал Петр Петрович, – потому что, уважаемые, это не искусство, а социалистический реализм.

– Как вы говорите? – недоверчиво ухмыльнулся полковник Хохлов.

– Соцреализм, то бишь изображение вождей доступными их пониманию средствами и способами.

– Слышал, майор? – сказал полковник Хохлов. – Возьми на вооружение придумку директора музея.

– Это не я придумал, это придумали до меня – художники, которые вождей рисовали.

– Все равно красиво, – поддержал директора музея майор Митрохин.

– Вот что надо будет сделать, Петр Петрович, и сделать очень быстро, в течение одного дня. Эту коллекцию мы изымаем из вашего музея и перевозим в Москву.

– А с чем, если не секрет, это связано? – поинтересовался директор музея.

– Мы не знаем, – пожал плечами полковник Хохлов, – нам приказано.

Он и на самом деле был не осведомлен в этом вопросе. Ему велели найти и доставить, он этим и занимался, хотя тогда его поразило, что для такого пустякового дела генерал выбрал его, полковника, а в помощь ему дал майора. Хотя, на взгляд Хохлова, тут хватило бы и двух лейтенантов ФСБ, молодых и настырных. Но приказы не обсуждаются, их надо выполнять.