Страница 4 из 7
Я же понимал, что должна существовать разгадка. Надо бы с утра, как проснешься, всегда слушать радио. Мое самолюбие было задето, но какое это имеет значение, раз мир наконец-то спасен?
ПЕРВЫЙ ГЛОТОК ЭКСТАЗИ
Это зеленоватая круглая таблетка. Она стоила мне сто пятьдесят франков. Упакована высококлассно: миниатюрный пластиковый пакетик размером в один квадратный сантиметр. Тает во рту, а не в руках. Перед тем как ее проглотить и запить кока-колой, я секунду помедлил: кто знает, что там внутри? Придется довериться типам, которые сварганили эту штуковину в подпольной лаборатории, спрятанной в каком-нибудь плохо освещенном подвале. Вполне может быть, что они и руки не помыли. Все, поздно. Теперь остается только ждать. И уповать на то, что эти типы свое дело знают. Экстази – это хуже прыжка с моста на эластичном канате. Каждая таблетина – нырок в пустоту при полном небрежении нормами безопасности.
Я последовал советам дилера: не пить спиртного (мешать рискованно) и ничего не есть (полный желудок снижает эффект). В результате я, как законченный кретин, слоняюсь, не имея возможности ни хлопнуть рюмашку, ни перекусить. Вот именно так и должен выглядеть начинающий наркоман: нервный тип, который ничего не пьет и не ест и каждую минуту поглядывает на часы. Через полчаса я уже начинаю жалеть, что оказался тем бараном, который крикнул «я» в ответ на вопрос, кто хочет попробовать экстази. Тогда я счел предложение прикольным, к тому же мне нравилось воображать себя Лестером Бенгсом или Хантером Томпсоном по типу «журналист-камикадзе, готовый на любой эксперимент, чтобы переплюнуть коллег».
Каждый наркотик давно заимел свое место в литературе: опиум – благодаря Кокто и Томасу де Куинси, мескалин прославили Анри Мишо и Олдос Хаксли, героин – Берроуз и Ив Сальг, пейотль – Кастанеда, ЛСД – Тимоти Лири и Том Вулф, гашиш найдешь повсюду у Бодлера, кокаин воспевали Брет Истон Эллис и Джей Макинерни, море разливанное бурбона – в полном собрании Чарльза Буковски. Теперь черед экстази войти в Историю Словесности. Этакая «раскрутка» MДMA.
Протекло еще полчаса. По-прежнему ничего. Внезапно мозг захлестывает горячая волна. Словно электрический разряд, но мягонький и нежный. Не могу согнать с лица улыбку. Все мои конечности счастливы ощутить эту теплую волну. Ноги и руки становятся легче воздуха. Я совершенно отчетливо сознаю, что со мной творится, и контролирую новый внутренний источник энергии. Я нахожу все это скорее забавным. Но прилив продолжается: в ушах погуживает что-то жизнеутверждающее. Внезапно понимаю, что жизнь – очень простая штука: мы рождаемся, встречаем интереснейших людей, любим их, треплемся с ними, иногда с ними же спим. Смерти не существует: это потрясная новость. Мне дико хочется поговорить. Сейчас я отправлюсь к людям, чтобы поведать им, какие они симпатяги. Даже враги приобрели многообразные достоинства. Впрочем, с врагами тоже все просто: у меня их нет. Я говорю всем только приятное. Даже скучно: загляни сейчас в этот ночной кабак сам Адольф Гитлер, я бы кинулся к нему, расцеловал и пожалел бы его от души, ибо он сам наверняка глубоко страдал из-за всего им содеянного. Нет, пора подышать свежим воздухом.
Снаружи капает, и каждая капля доброжелательно ласкает мне лицо. Никогда я не чувствовал себя так замечательно. Никаких экзистенциальных проблем! Мир полон великолепных друзей и головокружительных приключений, которые ждут меня в ближайшие же часы. Я прямиком поспешаю в другой ночной клуб. Я на удивление раскован, ни тени смущения. Некоторые девушки поглядывают на меня странно, когда я предлагаю им руку и сердце, даже не сняв с пальца обручального кольца. Музыка становится частью меня самого. Очень жарко, жар накатывает клубами, и тело купается в поту, отчего безумно хочется танцевать, танцевать. В голове рождаются самые невероятные мотивчики в жанре хаус. Я – Вольфганг Амадей Хаус-мейд!
Танцующие девицы прыгают вокруг меня, я им улыбаюсь, мы общаемся. Мои движения – само совершенство, ритм выписывает арабески моими руками, рассекающими какие-то трехмерные голограммы. Я чувствую, что забалдел совершенно, но это не мешает мне поглаживать щеки, шейки, губки, исполненные глубокого понимания.
Смотрю на часы: надо же, за каких-то пять минут натекло два с половиной часа. Тут-то и начинаются неприятности. Обуревает смертельная жажда. Во рту пересохло. Приятель наливает мне четыре полных стакана воды, и я опрокидываю их залпом. У меня крепко стиснуты зубы, ладони мокрые и почему-то свистит в ушах. Какая-то метелка, которой я полчаса назад клялся в вечной любви, клеится ко мне. А у меня маниакальное желание: выбраться куда-нибудь из этой душегубки. Как мне удавалось так долго оставаться без кислорода? Свежий уличный воздух на секунду приносит успокоение, но в голову тут же начинают лезть МЫСЛИ. И с этой секунды все портится окончательно. Ко мне на всех парах возвращаются проблемы, отправленные в никуда три часа назад: денежные неурядицы, всяческие интриги против меня, семейные сложности, невозможность любви, неотвратимость смерти. Жизнь – сплошное дерьмо, а в желудке у меня адский спазм. Возвращаюсь домой в надежде соснуть, но все старания напрасны: сон не идет. Единственный конструктивный выход – немедленно вывалиться в окно и покончить со всем этим. Или дожидаться рассвета, клацая зубами, и проклинать на чем свет стоит эту чертову химическую заразу, которая так подвела! Ко всему прочему в телике на этот час нет ничего путного; тупо смотрю на каких-то людей в колпаках и в тысячный раз повторяю: «Шит колпак не по-колпаковски. Надо колпак переколпаковать, перевыколпаковать; неперевыколпакованный колпак не перевыколпачивается никак, а недовыколпакованный колпак не довыколпаковывается». Потолок в упор меня не видит. Чего не сделаешь, чтобы попасть в «Лагард и Мишар»! Я угробил целый вечер на очень интимные исповеди каким-то незнакомцам и на любовные излияния не стоящим внимания плюхам.
Экстази заставляет платить очень дорого за несколько минут химического удовольствия. Открывает путь в дивный мир, где все держатся за руки, где никто не одинок, воплощает мечты о новой эре, свободной от аристотелевой логики, от евклидовой геометрии, декартовской методологии и фридменовской экономики. Поманит, а потом вдруг раз – и захлопнет дверь перед носом.
КАК ВЫБИТЬСЯ В ЛЮДИ
Житуха у меня дерьмовая, пора с ней кончать. Обрыдло катать смердящих лосьонами болванов, которые так и норовят рассыпать кокш на заднем сиденье. Я доверху накачан анисовой водкой и прозаком, и мне класть-положить на их выпендрежные прически из бразильских сериалов. Как я дошел до жизни такой? Не понимаю. Когда я был маленьким, казалось, передо мной открыты все дороги. Теперь я здоровый бугай, работаю шофером по вызову в Париже и окрестностях, и подо мной мчится улица Риволи. Я еду вдоль шикарных домов с видом на Тюильри, набитых белокурыми засранками, которых трахают телеведущие на диванах марки «Ромео». Пассажирка у меня за спиной разражается хохотом, не знаю уж, какую бредятину ей напевает этот ее цветной? Что-нибудь типа: «Знаешь, дарлинг, я купил новый вертолет для мой яхта». Или «новый яхта для мой вертолет»? Или «самолет для мой джип, чтобы кататься по бассейну»? Да мне на тебя с прибором, месье козел. Сейчас я тебе покажу, так что пузырь лопнет. Достали они меня, достали, и я давлю на акселератор изо всех сил. В зеркальце посматриваю на его пудреный нос, напомаженные волосы, золотую цепочку. Когда же эта стерва прекратит хихикать? Я думал, жизнь еще подарит мне шанс, сюрприз какой-нибудь. Фюйть! Все сюрпризы для богатеньких. Жизнь бедняка расчислена, ее можно рассказать наперед. Будущее мне сделало ручкой. Я неприбран, непригляден, они рассматривают мой затылок, бычью шею, они-то оба красивые, от них хорошо пахнет, они меня презирают. Это надо мной она смеется, без дураков, ничего, я сейчас со всем этим покончу. Площадь Согласия? Ночной Париж – это же красота! А вот на-ка же: и это тоже не для меня!