Грешные души

Тютюка сообразил, что какой-то участок в памяти Тани не стыкует привнесенную информацию с ранее имевшейся, и подкорректировал…

— Конечно, выходить и гулять я могу, но дядя очень бережет меня и требует, чтобы я возвращалась домой не позже десяти, пока еще светло.

На самом деле за все время своего пребывания на даче племянница Запузырина ни разу не выходила за забор.

— Хотите сока? — предложила Таня. — Холодный!

— Спасибо, — с церемонностью кивнул Котов. Он ощущал, что тут ему лучше не задерживаться. Ни «мальчики», ни Джим, ни фамилия Запузырин ничего приятного не обещали. Впрочем, Котов был не из самых боязливых. Просто он понимал, что ничего у него тут не получится, испытывал ощущение нищего, приведенного в очень богатый дом, в этакое барское поместье. Должно быть, сказывалась историческая психология. Российский промышленник издревле привык ломать шапку перед барином — вот и весь фокус.

Тютюка ничего не понимал. Отрицательный потенциал Котова катастрофически снижался. Пока Тютюка в панике следил за этим невероятным падением и не мог найти этому объяснения, Котов сказал:

— Знаете, Танечка, мне с вами очень хорошо. Я ощущаю какое-то умиротворение и покой. Спасибо, что разрешили мне проводить вас до дому, но мне пора. Не хочу, чтобы дядя устроил вам допрос с пристрастием.

— Очень хорошо, что вы зашли. Придете завтра?

Таня проводила Котова до калитки; он поцеловал ей руку на прощание, и она заперла за ним Дверцу.

Тютюка лихорадочно вспоминал в это время все, что изучал, но нашел ответ, только когда Котов уже удалился от дачи почти на километр.

«Какой же я дурак! — мысленно взвыл стажер. — Активный плюс! У этой девки активный плюс!» Тютюка очень расстроился. Он совершенно забыл о том, что некоторые реликтовые интеллекты не только сами обладают малым отрицательным потенциалом, но и способны снижать потенциал тех, с кем общаются. А он по дурости и малоопытности непроизвольно воспринимал естественную Таню как полный эквивалент искусственной.

«Объект в зоне ручья!» — внезапно доложила «тарелка», автоматически контролирующая перемещения Котова. «Час от часу не легче!» Тютюка дал команду на перенос к объекту, но «тарелка» объявила: «Отказ! Объект в мощном плюсовом поле! Опасно!»

Когда пылинка оказалась в непосредственной близости от Котова, не влетая, однако, в опасную зону, Тютюка пришел в ужас.

Владислав окунулся в студеную, кристально чистую воду святого ручья, восторженно охнул и выскочил на берег. Это купание срезало с его отрицательного потенциала сразу пять процентов и на целые сутки сделало совершенно непробиваемым для импульсов стажера. Теперь даже пребывание «тарелки» у него в волосах могло плохо кончиться. Совершенно расстроенный Тютюка впал в прострацию, едва сев на ближайшее дерево.

СУТОЛОКИНА ЖДЕТ

Александра Кузьминична явилась на ужин в прекрасном настроении. Она впервые за долгое время ощутила себя женщиной не только в физическом, но и в психологическом смысле. Она вымыла голову и даже накрутилась на бигуди. Припудрилась и подвела брови, подпилила ногти и покрасила их перламутровым лаком — единственным, который взяла с собой. Глянув в зеркало, она ахнула — до того красивой и неотразимой сама себе показалась. Теперь она чувствовала себя вровень даже с девицами из тридцать третьего номера, хотя те годились ей в дочери. Впрочем, она действительно смотрелась неплохо — лет эдак на тридцать пять. Собираясь на ужин, она рассчитывала морально убить Котова, осуществив тем самым маленькую месть за то, что ей пришлось грешить не с ним, а с Зауром Бубуевым. Сутолокина решила держаться холодно и в упор его не видеть, пусть помучается. В том, что Котов догадывается о ее приключении, она не сомневалась — Александра Кузьминична прекрасно слышала, как он выходил из номера после ухода от нее Бубуева. «Этому самовлюбленному болвану надо утереть нос, — рассуждала безжалостная дама. — Думал, что я сама к нему прибегу! Да мне стоило пальцем поманить — и такой импозантный мужчина, как Бубуев, не устоял!»

Чем дальше уходили в историю минуты, которые пережила с кавказцем Сутолокина, тем более прекрасными они ей представлялись. И Заур уже казался воплощением силы, мужества, решимости и красоты, хотя, увидев его впервые, она так совсем не думала. Более того, Сутолокина внутренне млела от предчувствия новых удовольствий, которые может ниспослать ей грядущая ночь, а она была уже не за горами. Ведь Заур обещал прийти! Джигит!

Первое разочарование постигло Сутолокину за ужином. Место Котова пустовало. Сутолокина ела как можно медленнее, малюсенькими кусочками, пила чай микроскопическими глотками, но Котова так и не дождалась. Впрочем, то, что ей не удалось утереть нос «самовлюбленному болвану», лишь чуть-чуть расстроило Александру Кузьминичну. В конце концов, когда-нибудь Котов должен будет появиться и от возмездия за холодность не уйдет. В прекрасном расположении духа, совершенно не ощущая никаких невралгий и иных болячек, Сутолокина отправилась к себе в номер.

Котов опоздал на ужин, потому что после купания в святом источнике долго бродил по вечернему, пронизанному косыми лучами солнца лесу. Совершенно неожиданно он ощутил, что не хочет возвращаться в дом отдыха. Ему не хотелось туда, к людям, которые хотя и вовсе не плохие, быть может даже очень милые и добрые, но все же слишком уж приземленные. К несчастью, — сам Котов понял это только теперь — они и не подозревают, сколько красоты и духовности в окружающем мире. Они видят его какими-то уж очень незрячими глазами, если им ничего не стоит разбить бутылку о ствол сосны или выбросить в траву банку из-под консервов. Они могут равнодушно срубить топором молодую березку, то есть попросту убить живое существо. А сколько жизней вообще губит человек для поддержания своего бренного существования или просто так, зазря, непонятно почему? Комар, муха, таракан, муравей — один щелчок, и жизнь оборвана. Да, комар кусается, муха разносит заразу, таракан обгрызает забытую на столе пищу, муравей лезет в сахар — словом, все они как-то и чем-то досаждают человеку, который считает себя венцом творения и царем природы. Да, чтобы жить, человеку приходится убивать. Даже если стать вегетарианцем, от этого не уйдешь. Ведь сжатые колосья, сорванный плод, даже коровье молоко, ради которого каждое лето до срока скашивают безжалостной сталью душистые травы на усыпанных цветами лугах — все это жизнь, уничтожая которую, человек продлевает свой век. Впрочем, до бесконечности он делать этого не может и сам становится пищей для могильных червей, бактерий, вирусов, микробов и вновь питает растения, произрастающие из почвы…

Котов шел и думал о том, сколько уже раз незаметно для глаза менялся этот лес. Засыхали и падали старые деревья, медленно гнили, превращаясь в труху, выкармливая собой мох, давая пищу подросту, наперегонки тянувшемуся к солнцу. Да, и деревья убивали друг друга. Самая сильная сосна, выбрасывая корни все дальше и глубже, отбирала соки и у своих товарок, соплеменниц, росла быстрее и уносила крону в вышину, заслоняя солнце тем, кто не успевал за ней. Деревья гибли, сражаясь за место под солнцем, и умершие служили для продления жизни других. И так — везде, и так — повсюду, и так — вечно! Закон отрицания отрицаний…

И туг внезапно, тихо, не назойливо, но очень внятно Котов услышал каким-то внутренним слухом: «И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более Того, Кто может и душу, и тело погубить в геенне».

Да, он читал Евангелие, благо теперь в Москве и иных городах с религиозной литературой проблем не было. Впрочем, христианином Котов себя не сознавал и был убежден твердо, накрепко — Бога нет и быть не может. Просто было интересно познакомиться с мыслями и воззрениями, о которых раньше знал лишь понаслышке.

Конечно, бывший пионер и комсомолец, нынешний технократ и бизнесмен, Котов был очень далек от церкви. Во-первых, на это не было времени, во-вторых, не принимала душа. Священники казались актерами, исполняющими некую пьесу, действуя по много столетий назад придуманному сценарию. У него был один главный ориентир в оценках своих поступков: не нарушать Уголовный кодекс. Это было очень трудно, но Котов не нарушал. Хотя многие вокруг пренебрегали законом и от этого только увеличивали доход. У Котова, если бы он чуть-чуть рискнул, доход мог вырасти не на порядок, а больше. Однако он не переступал запретной черты, хотя иногда испытывал величайший соблазн. Тем не менее, чтобы не нарушать законы, хотя иной раз они, казалось, написаны сущими идиотами, было необходимо иметь в душе не Бога, а милиционера.