На мели

Капитан размышлял, не лучше ли сказать этой женщине, что шанс пересечь Карибское море на яхте, нагруженной так, как нагружен “Дракон”, почти нулевой, но если все же ей повезет и ее не убьет береговая охрана, яхту, скорее всего, конфискуют, а ей придется провести несколько лет в кишащей паразитами тюрьме, причем государственный департамент Соединенных Штатов ничегошеньки не сможет сделать. Нет, решил он, что-либо объяснять ей — напрасный труд.

Глава 7

К двенадцати тридцати отлив замедлился настолько, что можно было продолжить разгрузку. Работа не прекращалась и после полудня, несмотря на нестерпимую жару. Отлив достиг низшей точки вскоре после двух, причем крен “Дракона” стал сильнее. Плечи Ингрема ломило от боли, он уже потерял счет числу ездок. На песчаном островке час от часу рос штабель решетчатых упаковок. Начался прилив. К пяти разгрузке снова начало мешать течение, а около шести Моррисон объявил перекур и поплыл на плоту обратно к яхте.

— Винтовки выгружены, — сообщил он, когда все сидели в кокпите в насквозь промокшей одежде. — Давайте посчитаем: шестьдесят на сто...

Трех тонн как не бывало, подумал Ингрем. Крен яхты сейчас уменьшался по мере, того, как прибывала вода, а ведь оставалось еще около двух часов до достижения приливом высшей отметки. Велика ли тогда будет возможность оказаться ей на плаву? Но сейчас он так устал, что это ему не интересно. Руис принес тарелку с сандвичами, и они ели их на палубе, пока над проливом Сантарен угасал закат, вспыхивая всей палитрой красок. Ингрем смотрел на него и вспоминал другие тропические закаты, которые ему довелось повидать за долгие годы, и размышлял, сколько еще времени осталось ему наслаждаться чем-то подобным. Судя по всему, не много, во всяком случае, так кажется сейчас. Выхода из положения он никакого не видел — оставалось ждать благоприятного момента.

Но на что он может рассчитывать? Даже если Моррисон, пойдя спать, оставит автомат, который прямо-таки прирос к его руке, что маловероятно, Ингрему не одолеть этого громилу. Как-никак сорок три стукнуло, да и если бы был моложе, не справился. А ведь еще остается Руис со своим кольтом. Вот ведь какая насмешка судьбы — только и думать об этих автомате и револьвере, тогда как весь “Дракон” нагружен целым арсеналом оружия, правда упакованного и недоступного, да и боеприпасы предусмотрительно находятся отдельно.

От неспешных раздумий его отвлек громкий смех Рей. Они с Моррисоном снова ударили по рому, и, наверное, великан сказал что-то до чрезвычайности забавное. Ингрем, миновав взглядом этот оазис алкогольного веселья, посмотрел в сторону Руиса, сидевшего, скрестив ноги, на палубной каюте. На этот раз маска мрачной невозмутимости несколько сползла с его лица, и на нем можно было прочитать наряду с типично испанским презрением к пьянству возрастающую озабоченность. Ведь Руис хорошо знает Моррисона, возможно, тот, выпив, склонен распалиться и потерять бдительность. Что ж, все и вправду предвещает весьма запоминающийся круиз — любящий поразвлечься гигант, арсенал оружия, море рома и скучающая глупенькая бабенка, готовая поиграть с огнем, чтобы посмотреть, что из этого получится.

— Наверное, Герман хочет выпить, — высказал свежее предположение Моррисон. Рей пожала плечами:

— Его к палубе не прибивали. Пусть пойдет и нальет.

Моррисон закурил сигарету и обратился к Руису:

— Давай лучше решим, что с ними делать ночью, чтобы не стоять по очереди на вахте. Как ты думаешь, их лучше связать или запереть в одной из отдельных кают?

— После полуночи внизу очень душно, — ответил Руис. — Почему бы нам не перевезти их на остров? Им оттуда не убежать без плота.

— Прекрасная мысль. Лейтенант, произвожу тебя в капитаны.

Рей поболтала кубиками льда в стакане и, надувшись, изрекла:

— По-вашему, выходит, я должна отправляться на этот вшивый остров и спать там на голой земле? Тогда мне сначала надо еще выпить.

— Конечно, крошка куколка, сколько угодно.

— Кроме того, что я могу сделать такой горе мускулов? Может, опасаешься, что я уложу тебя на обе лопатки?

Моррисон усмехнулся:

— По зрелом размышлении мы готовы пересмотреть свое решение. Наша яхта к вашим услугам. Давай выпьем.

— Командор, открой еще бутылочку, и мы нарушим общественный порядок громкой музыкой. По этому радио можно поймать мамбу?

Руис встал и спросил у Ингрема:

— Ты готов отправиться?

— Да, — ответил тот и обратился к Рей:

— Вы твердо решили остаться?

Она, помолчав, словно тщательно обдумывая заданный вопрос, ответила:

— С вашего разрешения, Герман. А вы отправляйтесь и проверьте, как идут дела на островке, и, если там все замечательно, черкните мне записку.

Моррисон развел руками:

— Похоже, ты проиграл, Ингрем.

— Кажется, так, — согласился Ингрем, — во всяком случае, так это можно понять. Рей улыбнулась Моррисону:

— Не обращай внимания на капитана Ингрема. Он вечно говорит что-нибудь глубокомысленное, настоящий философ, это значит — не прост.

Капитан коротко кивнул Руису:

— Отправляемся.

Он взялся за весла, а Руис сидел на корме с кольтом в руке. Смеркалось, прилив убывал, достигнув наивысшей точки. Песчаная коса темнела низкой грядой, помеченная бледным отсветом от ящиков, сложенных Моррисоном на ее южном конце. Оба молчали, пока плот не оказался над мелями за протокой. Ингрем спрыгнул в воду. Руис передвинулся и взялся за весла:

— Буэнас ночас. Спокойной ночи.

— Буэнас ночас, — ответил Ингрем.

Плот отплыл в сгущающуюся тьму, а он побрел к берегу, на секунду остановился у штабелей, прислушиваясь к ничем не нарушаемой тишине и вдыхая чистый соленый запах ночи и одиночества. Затем едва заметная волна — это все, что осталось от могучего водяного вала, опавшего на сотнях милях мелей и баров, — набежала на песок и со слабым всплеском затихла где-то в темноте, как бьющаяся на крючке барракуда. У каждого есть то, без чего невозможно прожить. Для него это море в тропиках. Даже за тысячу жизней оно не надоест ему.

У его ног лежала бутылка с водой. Он поднял ее и увидел, что она еще наполовину полна. Ингрем попытался сосчитать, сколько у него осталось сигар, сожалея, что не подумал о том, чтобы взять побольше из своего чемодана на яхте. Но, перебрав пальцами в портсигаре, обнаружил, что там целых три штуки. Этого должно хватить. Он закурил одну и сел на песок, прислонившись к ящикам.

Может, стоит взобраться на борт ночью, когда они заснут? Плавать он умел хорошо, но вот подняться на палубу — это совсем другое дело. Они не дураки, чтобы оставить плот на воде и предоставить ему такую возможность. А как насчет ватерштага? До нижнего конца дотянуться можно, а потом, перебирая руками, уцепиться за бушприт. Но шансов проделать все это, не перебудив всех, мало: во всяком случае, следует подождать до полуночи.

До него донесся хохот, а потом и звуки музыки. На “Драконе” включили радио. Ингрем лег на песок, разглядывая в небе слабые очертания созвездий и прислушиваясь к шумному веселью. На миг он представил себе, как оно перерастает в столь же шумную ссору, но с раздражением отбросил от себя эту мысль. Какое ему до этого дело. Его размышления прервало шлепанье весел по воде. Ингрем услышал, как плот проскрипел по песку и остановился. При свете звезд капитан различил силуэт худощавого человека. Это мог быть только Руис. Он выбрался на берег и вытащил за собой плот.

Латиноамериканец что-то держал в руке.

— Я здесь, — спокойно сказал Ингрем.

— Не вздумай подходить ко мне сзади, амиго.

— Не буду, — ответил капитан и щелкнул зажигалкой. — Что, вечеринка показалась тебе чересчур веселой?

Руис вошел в круг света, его мрачное оливковое лицо было таким же невозмутимым, как всегда.

— Я тут привез кое-что для спанья, — сказал он, бросив на песок одеяло и подушку. — К утру здесь становится прохладно.