На мели

Минуту они молчали, а потом он предложил:

— Давай я постою за штурвалом. Она покачала головой:

— Нет, только приглядывай за мной. — Она слегка подала штурвал вверх. — Ингрем!

Капитан обернулся. Рей, не отрываясь, смотрела на компас.

— В чем дело? — спросил он.

— Ты очень хочешь разбогатеть?

— Не очень.

— А можно только вдвоем плавать на такой яхте?

— Хм-м. Смотря по обстоятельствам. Во всяком случае, работы у этих двоих было бы по горло.

— А как насчет такой парочки, которая большую часть времени хотела бы уделять друг другу?

— Я бы рекомендовал им яхту поменьше, скажем, сорокапятифутовый кеч.

— А такой яхты достаточно, чтобы заниматься чартером?

— Конечно, — улыбнулся капитан. — Во всяком случае, для тех, кто не собирается на нем разбогатеть.

Рей продолжала всматриваться в компас:

— Скажем так, ты знаешь пару, у которой есть сорокапятифутовый кеч. Они хотят заняться чартером в Нассау, но один из них ничего не смыслит в яхтах и морском деле. Не кажется ли тебе, что для них было бы полезно пройти на кече из Майами в Нассау, чтобы этот человек чему-нибудь научился во время плавания?

Ингрем задумчиво посмотрел на Рей, пытаясь понять, к чему она клонит.

— Конечно, — согласился он. — Между городами всего сто пятьдесят миль, а если этот твой предполагаемый новичок настолько же сообразителен, насколько очарователен...

— Я думала о другом пути. Через Индийский океан.

— Что?

— Именно поэтому я спрашивала, нужно ли тебе зарабатывать деньги. Мне кажется, что ни тебе, ни мне этого не надо.

— Но такое путешествие займет два-три года.

Она подняла глаза от компаса и одарила его счастливым взглядом:

— Знаю, знаю.

Ингрем попытался обнять ее.

— Руки прочь, морячок. Я за штурвалом и хочу потолковать с тобой.

— Хорошо, но только выкладывай побыстрее, юнга.

— Мы уже достаточно обсуждали эту тему. Насчет того, что мы взрослые люди и должны соображать, что за четыре дня нельзя влюбиться. Ты уже раз шесть говорил мне, что я видела тебя только в твоей стихии, за тем делом, на котором ты собаку съел, и еще множество разной глубокомысленной чуши умудренного жизнью человека, ты твердил, что мы должны быть благоразумны и так далее. Но вчера, когда ты, едва не задохнувшись от паров бензина, лежал в моих объятиях, а я была мокрая от слез, ты сказал, что любишь меня. И то же самое говорила тебе я. Но ведь следует быть рассудительными, не так ли?

— Во всяком случае, раньше мне казалось, что это правильно.

Рей продолжала, не отрывая глаз от компаса:

— Вот и будем такими, Ингрем. Когда придем в Майами, я вернусь домой, в свою стихию, и, как ты и предлагал, хорошенько подумаю, а ты в это время кое-что для меня сделаешь, причем абсолютно бесплатно. Я хочу, чтобы ты полностью отремонтировал и перекрасил “Дракона”, а потом продал. Доверенность у тебя будет. Затем ты купишь сорокапяти футовый кеч...

— Я все сделаю, но...

— Никаких “но”. Если тебе неудобно, можешь заплатить за него половину стоимости. Дай договорить. Кеч надо привести в идеальное состояние. А потом в один прекрасный день ты увидишь, как в ворота верфи въезжает автомобиль с техасскими номерами, за рулем которого сидит не первой молодости блондинка с увядшим лицом и следом от синяка под глазом.

Ингрем продолжал придерживать коленом штурвал, даже когда они забыли про яхту, и, только оторвавшись от ее губ, чтобы снова поглядеть ей в глаза, понял, что паруса “Дракона” хлопают на ветру.

— Юнга, мне кажется, ты опять сбилась с курса.

Рей осторожно провела кончиками пальцев по его подбородку.

— Ничего подобного, шкипер, ничегошеньки подобного.