Зеленый луч

— Что вы делаете здесь, сэр? — спросила она Аристобюлюса Урсиклоса.

— Вы видите, мисс Кампбель, я стараюсь отколоть кусочек гранита, — ответил ученый.

— Зачем это? Я полагаю, что времена иконоборства давно отошли в предание.

— Я не иконоборец, а геолог, — сказал Аристобюлюс Урсиклос, — а потому мне небезынтересно знать породу этого камня.

Ученый изо всех сил ударил молотком по памятнику и отколол от него порядочный кусочек. Подняв осколок с земли, он стал рассматривать его в лупу.

— Я так и думал, — сказал он, — это — красный гранит, очень плотный; его, вероятно, вывезли с острова Монахинь, откуда в двенадцатом веке обыкновенно вывозили камень для построек храмов и соборов.

Тут молодой ученый, воспользовавшись удобным случаем, прочел длиннейшую лекцию по археологии, которую терпеливо выслушали подошедшие братья Мельвиль. Что касается мисс Кампбель, то она возвратилась к Оливеру Синклеру.

Когда рисунок художника был окончен, все общество пошло осматривать собор; величественное здание состояло из двух церквей, от которых остались невредимыми лишь стены и столбы, прочные как скала. Проходя по каменным, местами поросшим мхом плитам пола здания, туристы могли видеть одновременно архитектуры двух эпох. В этих церквях сохранились могильные плиты и памятники в виде гробовых крышек и даже статуи; последние были помещены у входа и точно просили у проходящих милостыни.

От здания монастыря почти ничего не сохранилось, несмотря на то, что оно пережило реформацию. После осмотра развалин наши туристы пошли к часовне, сохранившейся почти в целости, если не считать крыши, разрушенной временем. В западном углу часовни стоял памятник аббатисе, жившей несколько лет в этом монастыре; памятник был из черного мрамора и на нем скульптурное изображение монахини; по бокам два ангела, а над ее головой видно было изображение Божьей Матери, держащей на руках младенца Иисуса Христа.

Отсюда мисс Кампбель и ее спутник прошли на местное кладбище, представляющее небольшую площадку со множеством надгробных плит. На этом кладбище погребены сорок восемь шотландских королей, между которыми находится и король Дункан, всему миру известный благодаря трагедии Шекспира «Макбет»; восемь гебридских вице-королей, четыре вице-короля Ирландии и один король Французский, имя которого затерялось в глубокой древности; площадка эта окружена железной решеткой.

Сколько воспоминаний связано с этим кладбищем! И не к нему ли относятся те вдохновенные строки Оссиана, где говорится о древних исторических памятниках: «Чужестранец! Ты стоишь на земле, в недрах которой покоятся герои. Воспой же славу этим великим мертвецам, и воздушные тени их соберутся вокруг тебя».

Мисс Кампбель и ее спутники молча и задумчиво смотрели на это кладбище, и в их воображении встали как живые эти потомки лорда — владельца островов Ангуса Ога, собрата по оружию Роберта Брюса, героя, сражавшегося за независимость отчизны.

— Я с удовольствием пришла бы сюда еще раз вечером, — сказала мисс Кампбель, — мне кажется, что в это время можно без особого труда вызвать в памяти воспоминания, связанные с кладбищем; я увижу, как понесут тело несчастного Дункана, я услышу речь, которую будут говорить перед тем, как опустить его в землю, освященную его предками. Ночь — самое подходящее время для того, чтобы вызывать привидения или духов, охраняющих это кладбище королей. Не так ли я говорю, мистер Синклер?

— Как, мисс Кампбель, возможно ли?! Вы верите в привидения?! — воскликнул Аристобюлюс Урсиклос.

— Разумеется, я верю в них, как это и подобает истинной шотландке, — ответила мисс Кампбель.

— Но ведь вы же должны знать, что привидения существуют только в воображении, а также и то, что в мире ничего нет сверхъестественного. Ну кто когда видел духов? Да и видеть их нельзя. — Вот в этом-то вы и ошибаетесь, и мне жаль вас, что вы их не видели, — сказала на это мисс Кампбель, не желавшая уступить Аристобюлюсу Урсиклосу. — Горцы видят очень часто духов и привидения; они скользят по неприступным скалам, порхают над поверхностью озер, резвятся в гебридских водах, играют среди снежных бурь нашей зимы; наконец, «зеленый луч», который я желаю видеть, почему бы ему не быть, например, шарфом какой-нибудь валькирии, бахрома которого ниспадает на горизонте до самой воды океана?

— Вот уж в чем вы ошибаетесь так ошибаетесь! — воскликнул Аристобюлюс Урсиклос. — Я сейчас скажу вам, что такое ваш «зеленый луч».

— Не надо, не надо!.. Пожалуйста, не говорите! — воскликнула мисс Кампбель. — Я не желаю этого знать!

— Нет, вы это узнаете, мисс Кампбель! Этот луч, который солнце бросает в последний момент заката, потому только и бывает зеленым, что принимает зеленый цвет, проходя через тонкий слой воды…

— Замолчите, мистер Урсиклос! Я не хочу вас слушать.

— Этот луч потому не кажется красным, как диск только что скрывшегося солнца, несмотря на впечатление, сохранившееся в глазах, что зеленый цвет — дополнительный цвет красного.

— Ах, сэр, ваши объяснения законов физики…

— Мои пояснения, мисс Кампбелъ, совершенно соответствуют законам физики, — возразил Аристобюлюс Урсиклос, — и я даже думаю напечатать статью на эту тему.

— Пойдемте, дяди! — воскликнула мисс Кампбель вне себя. — Мистер Урсиклос своими объяснениями кончит тем, что испортит мне совершенно мой «зеленый луч».

— Мистер Урсиклос, — вмешался в разговор Оливер Синклер, — я не сомневаюсь, что статья о «зеленом луче» будет интересна, но позвольте мне предложить вам еще более интересную тему!..

— Какую же именно? — спросил Аристобюлюс Урсиклос Оливера Синклера.

— Вы, без сомнения, уже знаете, что некоторые ученые долго работали над животрепещущим вопросом: какое имеют влияние рыбьи хвосты на движение моря?

— И что же?

— Есть еще тема неразработанная; ее-то я и хочу рекомендовать вам как ученому: влияние духовых инструментов на образование бурь.

Глава шестнадцатая. ДВА ВЫСТРЕЛА

В течение всех последовавших за тем дней Аристобюлюс Урсиклос не показывался. Уехал ли он с Айоны, поняв наконец, что теряет напрасно время, стараясь заслужить благосклонность мисс Кампбель — никто не мог сказать. Во всяком случае, он делал очень хорошо, что не показывался, так как молодая девушка стала чувствовать к нему уже не равнодушие, а нечто очень похожее на отвращение. Обратить ее поэтический «зеленый луч», этот шарф валькирий, в простое оптическое явление и таким образом разрушить ее мечту!.. Она, можетбыть, все бы другое ему простила, только не это.

Партридж по поручению миссис Бесс справился и узнал, что молодой старик ученый, как он его называл, вовсе и не думал уезжать с острова, а продолжал жить как ни в чем не бывало в рыбачьей хижине. Во всяком случае, несомненно было то, что никто в эти дни не видел Аристобюлюса Урсиклоса и он, если не бывал занят в своей комнате каким-нибудь ученым исследованием, то уходил на берег моря и забавлялся тем, что вымещал свое дурное расположение духа на ни в чем не повинных черных утках или на чайках, стреляя по ним без милосердия. Может быть, Аристобюлюс Урсиклос не потерял еще надежды окончательно и думал про себя, что мисс Кампбель, удовлетворив свое желание увидеть «зеленый луч», сделается к нему благосклоннее. Это было очень вероятно, если принять во внимание безмерное самолюбие молодого человека.

«А что же „зеленый луч“?» — спросит читатель. Надо сознаться, что он настойчиво заставлял себя просить показаться даже и теперь. А между тем времени нельзя было терять: осень со дня на день должна была вступить в свои права и покрыть небо своими спутниками — непроницаемыми туманами. Тогда уже нельзя было ожидать ясных вечеров, на которые и начало сентября в тех местах довольно скупо. Неужели придется отказаться от мысли увидеть это редкое явление, за которым гнались так упорно, переезжая с места на место? Неужели нужно отложить до будущего года или же ехать куда-нибудь еще дальше, на юг например, искать его под другим небом? В течение первых четырех дней сентября казалось, что именно так и должно будет случиться. Каждый вечер семейство Мельвилей выходило на берег моря и любовалось закатом солнца, которое в последние минуты захода скрывалось за причудливой формы облачка, не пропускавшие его последнего луча. Когда солнце скрывалось за горизонтом, все вставали со своих мест разочарованные, как зрители, присутствовавшие на какой-нибудь феерии, в которой последний, и главный сценический эффект не удался по вине машиниста.