Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 33 из 81

Тем не менее на первых двух переходах наши малуинцы не изнемогали от зноя, так как караван тянулся по лесистым прибрежным равнинам. Окрестности Маската — отнюдь не бесплодная пустыня. Растительность там разнообразна и обильна. На сухой почве встречаются поля, засеянные маисом, и в болотистых низинах, где разветвляются тысячи ручейков, хороший урожай приносит рис. Достаточно тени в баньяновых[120] лесах и под сенью аравийских акаций, выделяющих камедь, вывоз которой достигает больших размеров и составляет одну из главных статей дохода страны!

Вечером караван расположился лагерем на берегу маленькой речки, которая берет начало в горах на Западе и тихо впадает в залив. Расседлали мулов и пустили их свободно пастись, даже не стреножив, — так привыкли эти животные к регулярным привалам. Но вернемся к нашим героям. Дядя и племянник отвели своих мулов на общее пастбище; то же самое сделал и Саук. Верблюд Трегомена опустился на колени, как правоверный мусульманин в час вечерней молитвы, и путешественник, спешившись, милостиво потрепал его по морде. Что же касается осла, несшего на себе Бен-Омара, тот внезапно остановился и, так как всадник замешкался, скинул его наземь резким броском задней ноги. Нотариус растянулся во всю длину, лицом к Мекке[121], в позе мусульманина, творящего намаз[122]. Вряд ли он посылал в ту минуту хвалы аллаху и его пророку!

Ночь прошла спокойно в этом лагере, раскинутом в сорока километрах от Маската, в обычном месте стоянки караванов.

На следующий день с первыми лучами утренней зари караван снялся с места и двинулся дальше, по направлению к Сохору.

Местность кругом стала более открытой. До самого горизонта простирались обширные равнины, на которых песок заметно вытеснял траву. Это уже напоминало Сахару со всеми ее неприятными особенностями — недостатком влаги, отсутствием тени, трудностями передвижения. Для арабов, привыкших к таким караванным переходам, все было в порядке вещей. Им ничего не стоило проделывать длинные путешествия при самом палящем зное. Но каково было европейцам выдержать такое испытание!..

Поспешим заметить, оно обошлось для них без ущерба. Не пострадал даже толстяк Трегомен, который, случись это путешествие несколькими неделями позже, расплавился бы под тропическим солнцем. Укачиваемый плавными движениями своего верблюда, он блаженно дремал между двумя горбами, усевшись так прочно, что составлял как бы одно целое с животным. Ему-то уж, во всяком случае, падение не угрожало! Быстро сообразив, что «корабль пустыни» лучше его разбирается в неровностях дороги, Трегомен не пытался больше им управлять. Сама «Прекрасная Амелия» не держалась так уверенно, когда ее тянули на бечеве вдоль берегов Ранса.

А как чувствовал себя Жюэль во время путешествия по владениям имама, от Маската до Сохора? Юный и сильный, он уносился мыслями в милый его сердцу бретонский город, на улицу От-Салль, в дом, где ждала его Эногат… Что касается знаменитой принцессы, на которой дядя хотел его женить, то он о ней ничуть не беспокоился! Никогда и никто не будет его женой, только прелестная кузина! Разве существует на свете герцогиня, которую можно сравнить с Эногат, пусть в той и течет королевская кровь? Нет! И миллионы Камильк-паши ничего тут не изменят, если даже допустить, что его наследство — не сказка из «Тысячи и одной ночи». Нечего и говорить, что по прибытии в Маскат он сразу же написал своей невесте. Но когда еще дойдет до нее письмо!

Дядюшка Антифер был мрачнее тучи, и были основания опасаться, что его настроение еще ухудшится. Как он перевезет три бочонка? Вот проблема, внушавшая ему сильнейшую тревогу, и, скажем прямо, тревогу справедливую.

А какие страшные предчувствия охватили бы его, если бы он только знал, что за ним установлено наблюдение! Да… в караване был один туземец, лет сорока, с очень хитрой физиономией, специально приставленный к Антиферу, чтобы следить за каждым его шагом, не вызывая подозрений…

Стоит заметить, что ни один рейс пакетбота из Суэца в Маскат не обходится без полицейских агентов имама. Помимо материальной заинтересованности — с каждого иностранца, ступившего на землю имамата, взимается значительный побор, — властитель испытывает чисто восточное любопытство по отношению к приезжающим европейцам. Что может быть естественнее желания узнать, с какой целью и на какой срок прибывает в его страну каждый чужеземец? Поэтому, когда три француза высадились на набережной и заняли номера в английском отеле, начальник полиции не замедлил принять их под свою мудрую опеку.

Итак, как уже было замечено выше, полиция Маската, великолепно натренированная по части поддержания порядка на улицах, столь же искусно ведет наблюдение за иностранцами, прибывающими морем или сухим путем. Она не считает нужным требовать у них надлежаще оформленные документы — у мошенников бумаги всегда в порядке — и не подвергает допросам, на которые у тех уже заготовлены ответы. Но зато полиция не теряет иностранцев из виду, бдительно надзирает за ними, следит исподтишка, осторожно, тактично, что, конечно, делает честь уму людей Востока.

С дядюшки Антифера не спускал глаз полицейский агент, получивший задание следовать за французом всюду, куда бы он ни направился. Ни о чем не спрашивая Антифера, сыщик в конце концов узнает, с какой целью европейцы появились в Маскате. Если они встретят трудности из-за незнания местного языка, он с безграничной любезностью предложит им свои услуги. Потом, получив нужные сведения, имам позволит им спокойно уехать, если по какой-либо причине ему не будет выгоднее их задержать.





Разумеется, подобный надзор мог сильно помешать успешному завершению великого предприятия дядюшки Антифера. Извлечь на поверхность клад баснословной ценности, переправить его в Маскат, погрузить на пакетбот, отходящий в Суэц, — это само по себе уже было нелегкой задачей. Но, когда его высочество примет решение, как ему лучше в данном случае поступить, вряд ли задуманное дело удастся довести до конца.

К счастью — повторяем, к счастью, — Пьер-Серван-Мало даже не догадывался, что ко всем возможным осложнениям прибавится еще и такое препятствие. И без того у него хватало забот! Ему было невдомек, что он путешествует в сопровождении инквизиторского ока одного из агентов имама. Ни он сам, ни его спутники не обратили внимания на сдержанного, молчаливого араба, который следил за ними неотступно, избегая вступать в какие-либо отношения.

Однако если малуинцы и не заметили маневров этого араба, то о Сауке этого нельзя было сказать. Владея арабским языком, мнимый клерк Бен-Омара заводил разговор то с тем, то с другим купцом, ехавшим в Сохор. Конечно, эти люди, которым полицейский агент был хорошо известен, не делали тайны из его профессии. Саук сразу же заподозрил, что сыщик приставлен к Антиферу, и это, естественно, его встревожило. Если он не хотел, чтобы наследство Камильк-паши попало в руки какого-то француза, то тем более ему не улыбалось, чтобы сокровищами завладел имам. Заметим к тому же, что двое египтян вовсе не показались подозрительными полицейскому агенту. Да и как он мог подумать, что они преследуют общую цель с европейцами? Египтяне нередко бывают в Маскате, и если Бен-Омар и Саук не привлекли внимания сыщика, то это служит только лишним доказательством, что на свете нет совершенной полиции, даже у его высочества имама.

После утомительного дня, с обычным полуденным привалом, караван перед заходом солнца расположился на ночлег возле небольшого полувысохшего пруда, где росло громадное дерево — любопытное явление здешней природы. Под его ветвями свободно мог укрыться и найти надежную защиту от полуденного зноя целый караван. Солнечные лучи не проникают сквозь огромный купол листвы, образующей колоссальный тент на высоте пятнадцати футов.

— В жизни мне не приходилось видеть подобное дерево! — вскричал Жюэль, когда его мул остановился под этим навесом.

120

Баньян — дерево, родственное фикусу; из одного семени быстро образуется целая роща, так как многочисленные воздушные корни врастают в землю, превращаясь в толстые стволы.

121

Город в Саудовской Аравии; с давних пор является священным городом мусульман, как родина Магомета (Мухаммеда).

122

Мусульманская молитва, совершаемая пять раз в день.