Страница 75 из 76
Народные массы — это наглядно показано в романе — вождей не поддержали. Дело в том, что вся подготовка к выступлению шла не столько под националистическими лозунгами (как это можно понять из сюжета), сколько под лозунгами буржуазной революции: демократизация парламента, демократическое решение вопроса о земле, ликвидация господства так называемой Дворцовой клики и «семейного союза», объединявших наиболее реакционные элементы буржуазии, чиновничества, крупных помещиков, земельных спекулянтов и церковную верхушку.
В принципе подобные идеи были близки Жюлю Верну с юношеских лет: ведь он причислял себя к поколению сорок восьмого года — поколению людей, получивших политическое воспитание на баррикадах, людей, чья стойкость и мужество привели к падению монархии и провозглашению республики, людей, революционный порыв которых взорвал дремавший под игом тирании европейский континент.
Кое-кто из руководителей квебекского восстания принадлежит к городским буржуа, но основной, самый влиятельный вождь, Жан Безымянный, — из крестьян. С глубокой симпатией выписаны романистом арендаторы фермы Шипоган — семья Арше. Она выступает как бы символом глубокой связи, существующей между землей и народом.
Брат главного героя — священник. Его присутствие в рядах восставших призвано подчеркнуть важную, по мнению автора, мысль: крестьянство не отделяет традиционную свою веру от стремлений к политической и экономической свободе.
Жюль Верн не раз в своих произведениях обращался к мотивам борьбы за свободу. Его симпатии всегда принадлежали притесненным и угнетаемым, будь то сражающиеся за независимость греки («Архипелаг в огне»), шотландские патриоты или восставшие маори («Дети капитана Гранта»), индийские повстанцы — сипаи («Таинственный остров»), изгоняемые со своих земель буры («Южная звезда»), притесняемые балтийскими баронами славяне («Драма в Ливонии»), ирландские фении, члены тайного общества, боровшегося за освобождение страны от власти англичан («Братья Кип»), стремящиеся скинуть турецкое иго болгары («Дунайский лоцман») или венгерские революционные повстанцы («Матиас Сандорф»).
Подобные упоминания в критических работах привычны, и порой мы не очень-то задумываемся над их подлинным смыслом. А дело тут вот в чем. Ко времени создания «Безымянного семейства» писатель давно подрастерял юношеский революционный пыл. В сущности, амьенский мэтр стал литературным буржуа, хорошо зарабатывающим, ни в чем не нуждающимся, удобно обустроившим свой быт. Разделяя стремления народов к национальному освобождению, Жюль Верн уже не верил в успех революционных преобразований. Как правило, в его произведениях вооруженная борьба заканчивается поражениями! Больше того, на неудачу обречены и менее радикальные планы восстановления справедливости — например, проект основания на вольных землях шотландской колонии, с каким отправляется в путь капитан Грант.
Возможно, такие взгляды выработались под влиянием крушения вооруженных выступлений парижской бедноты в 1848 и 1871 годах, возможно, здесь сыграли роль уже упоминавшиеся «крестьянские гены», но остается фактом, что при всем демократизме своих убеждений знаменитый фантаст в жизни оставался консерватором, если употреблять это слово не в ругательном смысле (что стало обычным за минувшие десятилетия), а в его исконном значении — «хранитель». Да, Жюль Верн ценил свободный неординарный талант, но он уважал и традиции, обычаи, народные верования и привычки. Он неоднократно восторгался бунтом незаурядной личности, но в общественной жизни предпочитал умеренность, взаимоуважение гражданина и закона, постепенный, эволюционный путь развития.
Во время работы над «Безымянным семейством» в жизни романиста произошло неординарное событие: в 1888 году он был избран в муниципальный совет Амьена, причем по списку кандидатов с ярко выраженными социалистическими и радикальными тенденциями. Предвыборный союз с радикалами, безусловно, оказал на него свое влияние. Это, в частности, проявилось в подчеркивании именно экстремальных черт восстания. Например, при описании националистско-сепаратистских демонстраций даны лозунги, будто бы поднятые над толпой квебекскими революционерами: «Трепещите, тираны! Народ пробуждается!», «Союз народов — ужас магнатов!» Здесь Жюль Верн выпустил на волю свою фантазию: на самом деле не было ни этих лозунгов, ни черных знамен с изображением черепа и скрещенных костей. Можно думать, что подобное преувеличение сделано не по небрежности и не случайно. Автор как бы лишний раз готов подчеркнуть, что далеко не всегда путь радикальных призывов к вооруженной борьбе является наилучшим...
Борьба франко-канадцев за освобождение от власти британской короны имела, по мнению автора «Безымянного семейства», несколько особенностей.
Прежде всего, это — соседство с Соединенными Штатами Америки. Жюль Верн всегда высоко ценил североамериканскую демократию. Он считал США страной будущего, где осуществятся идеалы, близкие теориям социалистов-утопистов: там утвердится добродетельное демократическое общество, в котором социальные конфликты сойдут на нет, как и противостояние человека и природы. Наука и техника обеспечат обществу безграничный прогресс, отжившие привычки и обычаи не станут сдерживать экономическую экспансию, личная свобода не будет подчинена диктату государственного аппарата.
Видимо, подобные идеи питали и вождей квебекского движения. Они очень надеялись на помощь сильного соседа, и действительно из штата Вермонт доставлялись боеприпасы и оружие. Надеялись восставшие также на финансовую и моральную поддержку североамериканцев, а в случае неудачи готовы были укрыться на территории соседнего государства, получив политическое убежище. Однако их надежды оправдались не в полной мере: Соединенные Штаты от решительной поддержки народного бунта воздержались, хотя отряды квебекских патриотов еще какое-то время и укрывались на американской территории.
Роман заканчивается разгромом лагеря восставших на острове Нейви. На самом деле революционное брожение продолжалось. В 1838 году разрозненные вооруженные отряды сепаратистов предприняли с территории США несколько неудачных вылазок в Канаду.
Следующая особенность освободительной борьбы франко-канадцев состояла в поддержке этого движения индейскими племенами. Правда, в районе восстания 1837—1838 годов индейцы, к тому времени уже малочисленные, существенной помощи «бледнолицым братьям» оказать не могли. В других районах Канады, с более частыми индейскими поселениями, коренные жители континента на протяжении XIX века не раз поднимались против британской администрации, но все их выступления также оказались безуспешными.
Наконец, последней характерной чертой квебекского национально-освободительного движения автор считает принадлежность франко-канадцев к особой «кельтской расе» с ее полумистическими добродетелями. Читателю судить, удалось ли Жюлю Верну доказать превосходство этой «расы» над англосаксами. Однако надо заметить, что британцы в романе изображены гротескно: верхи колониальной администрации выведены высокомерными, надменными и грубыми, солдаты — жестокими, озверелыми, лишенными какой-либо человеческой привлекательности; гражданское население («лоялисты») показано фанатично враждебным к любому франко-канадскому элементу повседневной жизни, к каждому говорящему по-французски.
Такое изображение, отчасти объяснимое политическими причинами, стало у писателя своеобразной традицией, истоки которой уходят в шестидесятые годы, в самое начало романов из серии «Необыкновенные путешествия». Антианглийскими настроениями пропитаны уже «Дети капитана Гранта». Эти настроения усиливаются в романах о капитане Немо и становятся особенно резкими в романах восьмидесятых — девяностых годов, во время критического обострения англо-французских отношений: «Южная звезда», «Робур-Завоеватель», романы на ирландскую тему... Так что «Безымянное семейство» здесь не стоит особняком.
Работу над своим историческим произведением автор начал во второй половине 1887 года. Сохранились датированные февралем следующего года письма Ж. Верна к Жюлю Этцелю, ставшему после смерти отца издателем «Необыкновенных путешествий». В них писатель просит прислать ему в Амьен книги по истории Канады и Квебека, а особенно те, где освещаются годы от 1830-го до 1840-го «период восстаний». Берн с интересом читает труды на французском языке — Ревейо и Гарно, разыскивает историческое исследование Ж. Каррье, тогда как работу англичанина Рассела только лишь просматривает. Симптоматична мотивировка писательской просьбы: познакомившись как можно подробнее с имеющейся литературой, он сможет дать хороший обзор канадской истории и квебекского вопроса, «который снова возник в повестке дня».