Страница 20 из 76
Лишь с середины апреля начинается на реке таяние льдов, достигающих большой толщины благодаря продолжительной и суровой зиме, характерной для канадского климата. И тогда река Св. Лаврентия становится судоходной. Крупнотоннажные корабли могут подниматься по ней вплоть до района озер — своеобразных пресноводных морей, целая вереница которых протянулась через весь этот поэтический край, справедливо нареченный «страною Купера». В эту пору река, питаемая приливами и отливами, оживает, словно рейд, с которого по заключении мира снята блокада. Парусники, пароходы, вельботы, плоты, буксиры, каботажные суда, рыболовецкие баркасы, прогулочные лодки, всевозможные шлюпки скользят по поверхности вод, освободившихся от ледяного панциря. После полугодовой спячки начинается полугодовая жизнь.
Тринадцатого сентября, около шести часов утра, от небольшой гавани Св. Анны, расположенной в устье реки Св. Лаврентия, от южного округлого берега залива отчалило небольшое судно с полной оснасткой. Экипаж его состоял из пяти рыбаков, занимавшихся своим доходным промыслом на всем протяжении реки от монреальских стремнин до самого устья. Закидывая сети и удочки в нужных местах, подсказываемых им профессиональным чутьем, они продавали потом улов морской и пресноводной рыбы, передвигаясь от селения к селению, а точнее сказать — из дома в дом, так как вдоль обоих берегов реки вплоть до западной границы провинции тянется почти сплошной ряд жилых домов. Рыболовы были выходцами из Акадии. Любой сразу признал бы это по оборотам речи, по типичному виду, сохранившемуся во всей чистоте в Новой Шотландии, где французы так удивительно хорошо прижились. Если обратиться к былым временам, то среди предков акадийцев наверняка можно обнаружить тех изгнанников, которые столетие назад были казнены королевскими полками по принципу каждого десятого и, бедствия которых Лонгфелло[124] обрисовал в своей трогательной поэме «Евангелина». Что же касается рыболовства, то это, пожалуй, самое почетное ремесло в Канаде — особенно в прибрежных приходах, где насчитывается от десяти до пятнадцати тысяч рыбачьих лодок и более тридцати тысяч рыбаков, промышляющих в реке и ее притоках.
На этом судне находился еще и шестой член экипажа, одетый так же, как и его товарищи, но рыбаком он не был. Впрочем, трудно было угадать в нем того молодого человека, которому недавно на два дня было предоставлено убежище на вилле «Монкальм».
Но это действительно был Жан Безымянный.
Во время своего пребывания на вилле молодой человек не дал никаких объяснений относительно инкогнито[125], под которым скрывался он сам и его семья. Жан — вот единственное имя, которым называли гостя де Водрель и его дочь.
В тот вечер, 3 сентября, когда закончилось совещание, Винсент Годж, Уильям Клерк и Андре Фарран отбыли в Монреаль, а Жан распростился с де Водрелями только по прошествии двух дней пребывания на вилле.
Как быстро летели с ним часы за разговорами о новой попытке, которую предстояло предпринять, чтобы избавить Канаду от английского господства! С какой страстью слушала Клара, как молодой изгнанник горячо ратовал за дело освобождения страны, столь дорогое им обоим! Даже холодность, которую он выказывал вначале и которая казалась нарочитой, поубавилась — быть может, под влиянием отзывчивой души молодой девушки, чей патриотизм был так созвучен его любви к родине?
Вечером 5 сентября Жан покинул гостеприимный дом де Водрелей, чтобы, снова вернувшись к кочевой жизни, завершить кампанию повстанческой пропаганды в графствах Нижней Канады. Расставаясь, все трое договорились встретиться на ферме «Шипоган» у Тома Арше, семья которого, как мы в этом убедимся, стала семьей и для молодого патриота. Но удастся ли ему свидеться с девушкой, когда его подстерегает столько опасностей!
В доме, во всяком случае, никто не заподозрил, что тот, кому на вилле «Монкальм» был дан приют, и есть Жан Безымянный. Главе фирмы «Рип и К°», пустившемуся по ложному следу, не удалось обнаружить его убежище. Жан сумел покинуть виллу так же скрытно, как и появился там, переправиться на пароме через реку Св. Лаврентия у оконечности острова Иисуса и отправиться в глубь страны, придерживаясь американской границы, с тем чтобы перейти ее в случае опасности. Так как розыски его велись тогда в приходах верховья реки — и не без оснований, поскольку Жан недавно обходил их, — он, никем не узнанный и не преследуемый, достиг реки Св. Иоанна, русло которой отчасти служит границей Новому Брауншвейгу[126]. Там в небольшой гавани Св. Анны героя поджидали причастные к его работе отважные товарищи, на преданность которых он мог всецело положиться.
Это были пятеро братьев: старшие — близнецы Пьер и Реми, тридцати лет от роду, и трое остальных — Мишель, Тони и Жак, двадцати девяти, двадцати восьми и двадцати семи лет, все пятеро — из многочисленного потомства Тома Арше и его жены Катерины, арендаторов фермы «Шипоган» в графстве Лапрери. Несколько лет тому назад, после восстания 1831 года, Жан Безымянный, преследуемый по пятам полицией, нашел убежище на ферме, которая принадлежала де Водрелю, хотя Жан этого не знал. Том Арше приютил беглеца и принял его в свою семью, выдав за одного из сыновей. Если ему и было известно, что он укрывает патриота, то он все же не ведал, что это был сам Жан Безымянный.
В продолжение времени, проведенного им на ферме, Жан — он назвался одним только этим именем — очень подружился со старшими сыновьями Тома Арше. Их чувства были созвучны его чувствам. Бесстрашные сторонники реформ инстинктивно ненавидели все имеющее отношение к англосаксам, все, «что пахнет англичанином», как выражались тогда в Канаде.
Жан покинул ферму «Шипоган», чтобы с пятью братьями плавать с апреля по сентябрь на их судне по всей реке. Открыто занимаясь рыбной ловлей, он получал доступ во все дома прибрежных приходов. Именно таким способом ему удалось запутать розыск и подготовить новое мятежное движение. До своего прибытия на виллу «Монкальм» он посетил графства вдоль реки Утауэ в провинции Онтарио. А сейчас, плывя вверх по реке от ее устья до Монреаля, он будет давать последние наставления жителям графств Нижней Канады, которые без конца повторяли, вспоминая французов былых времен: «Когда нам доведется снова увидеть в деле наших славных ребят?»
Судно только что вышло из гавани Св. Анны. Хотя уже начинался отлив, свежий бриз, дувший с востока, позволял ему легко плыть против течения, надувая грот[127], топсель[128] и стаксели[129], которые приказал поднять Пьер Арше, хозяин «Шамплена» — так назывался этот рыболовный баркас.
Климат Канады, менее умеренный, чем климат Соединенных Штатов, отличается жарким летом и очень холодной зимой, хотя ее территория находится на одной широте с Францией. Это объясняется, вероятно, тем, что теплые воды Гольфстрима[130] не доходят до ее побережья и потому никак не сглаживают перепадов температур.
Сейчас, в первую половину сентября, еще стояла сильная жара и паруса «Шамплена» раздувались от знойного ветра.
— День сегодня будет тяжелым, — заметил Пьер, — особенно если ветер после полудня стихнет.
— Да, — ответил Мишель, — да еще черт бы побрал мошкару и москитов! Их мириады на этих песчаниках Св. Анны!
— Эта жарища скоро кончится, и мы насладимся прохладой «индейского лета», братья мои!
Так любовно назвал своих товарищей Жан, и они того заслуживали. Прав он был, и восхваляя прелести канадского «indian summer», охватывающего в основном сентябрь и октябрь.
— Мы будем рыбачить сегодня утром? — спросил у него Пьер Арше. — Или пойдем дальше вверх по реке?
124
Лонгфелло Генри Уодсуорт (1807—1882) — американский поэт.
125
Инкогнито — неизвестный, неузнанный; тайно, скрытно.
126
Новый Брауншвейг, правильно Нью-Брансуик — провинция на востоке Канады.
127
Грот — самый нижний парус на второй мачте от носа.
128
Топсель — рейковый парус треугольной формы.
129
Стаксель — треугольный парус.
130
Гольфстрим — система теплых течений в северной части Атлантического океана.