Страница 59 из 149
— Удобно ли? — испугался Павел.
— Вполне. Тебе ведь надо сменить обстановку.
На хуторе Дубкевича, куда они перебрались после Риги и Юрмалы, покой и настойчивые запахи лугов действовали на Таню приблизительно одинаково: досаждали, как зудящий комариный писк. Кроме того, стук собственных каблучков по Старой Риге отозвался в ее душе отчетливым сознанием, что такое с ней уже было, только когда и где — спрятало эхо, разбросав по булыжнику и крепким стенам лютеранских домов. Но с той минуты ее не покидало чувство, что вся поездка запланирована была слишком давно, как и эта оживающая в ней память. Она будто все знала наперед и, лишь увидев, узнавала: и деревянную усадьбу с резным фронтоном главного дома, и аллеи, и грот, и зеленую стриженую лужайку, и пристройки, напоминавшие музейные горницы.
Бессловесный обслуживающий персонал был сдержанно приветлив с Таней и как-то особенно расположен к Павлу. Он умел найти добрый язык со всеми. Для Тани — будто медом по сердцу. Он расспрашивал о породах дерева для прессов сыроварни.
Устройство коптильни уловил сразу, помогая суровому старику делать стружку, запекать окорока. Павел никуда не хотел уходить отсюда, но Таня тащила его в кабачки ближайшего городка, ее одолевала черная скука…
Появлению Дубкевича она обрадовалась.
— Сегодня Янов день. Этот праздник у нас обязательно отмечается. Мы зовем его Лиго, — сказал он.
— Иванов день? — спросила Таня. — Сегодня? Ой ли?.. Иванов день завтра. А сегодня будет купальская ночь.
— Правильно, — удивился Дубкевич.
— Обряды везде одинаковы, — пожала плечами Таня.
Она вдруг вспомнила свой ночной сон. Бежит это она сквозь заросли кустарника, лес гудит, хвощом по бедрам лапает. Только бы не свернуть с дороги, но и дороги-то нет. Все залито лунным сиянием. Где-то впереди заросли осоки, а за ними — прохладная вода: нырни, умойся и вернешь себе потерянное. Что потерянное — неясно, но так сладко и свободно Тане, что не замечает, как вышла на поляну: словно перевернутый блин луны. Надо быть там в самой середине. Затаив дыхание и мягко ступая босыми ногами по травам, Таня пошла к центру поляны, подняла голову к небу. Огромное белое светило, улыбаясь, оглядывало Таню. Одна щека луны подернулась красноватым бликом, как румянцем, и Таниной щеки коснулось дыхание ветра. Вдруг в зарослях ослиным ревом раздался голос Дубкевича. Он гнался за Таней. «Рви и беги», — что-то сказало ей, и луна превратилась в тоненький серп, да и Таня уже совсем другая — на лице маска ужаса, за плечами хвосты, козлиные рога. Убегая от Дубкевича, Таня срывает с себя вонючие шкуры и ныряет. Но смотрит на нее похотливый взгляд, тревожит ее обнаженную девственность. Таня хватает отражение лунного серпа в воде и спокойно идет к Дубкевичу. Убить или яйца отрезать? Так и не решив, она проснулась.
Ночные мессалии пришлись ей по вкусу. Прыгая через костер вместе со всеми, подпалила юбку. Было буйно весело. Народ вовсю прикладывался к спиртному. Ей и не надо — сам воздух и языки пламени приводили в полный восторг. Будто было когда-то это с ней… И ритуал знаком до мелочей. Метлы не хватало, а то бы и полетала. Безумно хохоча, она первой разделась донага и под одобрительные вопли подвыпившей компании кинулась в воду.
Все почти так и случилось, как во сне. Она ушла за папоротником, а Дубкевич не преминул воспользоваться тем, что Павел, перебрав, заснул. Только вот убивать его не стала. Полная луна в серп не превратилась и спокойно наблюдала за развязным неприличием Тани, с которым она позволила Дубкевичу овладеть ею.
Внутренняя сила вибрировала в ней, бурлила, просясь наружу.
— Я хочу тебя! — стонал придурок.
— Получай! .
Таня скинула лямки сарафана. Такая вся из себя бесовская. Издевательски скалясь, помогла борову выскочить из штанов. При этом он шлепнулся на траву, суча ножками в вывернутых штанинах, болтающихся на завязанных ботинках. Не дожидаясь, она придавила его всем телом сверху.
— Ну бери же, бери…
Разжала руку и припечатала помятый в вспотевшей ладони бессмертник к его чреслам.
— О-о-о, — зашелся в блаженстве Дубкевич, словно в пропасть провалился. — О-о-о!
Ну вот… Таня встала. Оглядела распростертое на траве тело. Сплюнула и сказала:
— Мой.
Удивительно, но расплата пришла, хлестнув хвостом по судьбе Дубкевича так жестко, скоро и неожиданно, что испугалась сама Таня. Сгорел его дом в Юрмале.
Жену спасти не удалось. Малец-сын в больнице в тяжелом состоянии.
«Вот он, сумрак», — вспомнила Таня непонятное слово, произнесенное кем-то из женщин на острове. Что-то вроде этого она внутри себя ожидала. Не с такой, правда, силой. Но…
— Собирайся! — рявкнула она мужу.
Павел на вокзале добыл билеты. Не потребовалось никакого блата…
Удовлетворившись мягким вагоном, Таня сидела в купе, дожидаясь Павла. Он вернулся с провиантом. Купил у бабки-торговки свежесваренной молодой картошки, присыпанной укропчиком, и малосольных огурцов.
Поезд грохнул, дернулся и заколесил к Питеру.
Таня поглощала огурчики и пыталась обдумать случившееся.
«Ты же хотела с ним поиграть?» — спрашивала она себя. «Да не хотела я этой мразью играть. Наказать — Да», — отвечала. «Вот и наказала». «Но жена-то с какого боку? Я ни ее, ни сына их не знаю. Их-то за что?» — «А если бы тебе такую пакость устроили? Наверное, так бы и стукнули. Через…» — «Павла», — екнуло сердце.
Он сидел, нахмурившись над кроссвордом, покусывал кончик карандаша.
— Павлуш, ты от Никиты ничего не получал?
— Не-а, — неуверенно протянул он, подняв глаза.
— Ой, — спохватилась Таня. — Я все огурцы слопала.
— Ну и на здоровье.
Но вот со здоровьем с того дня пошли нелады.
VIII
Внезапно охватывала дурнота, окатывала липким холодным потом. По утрам мутило. Запах мокрой тряпки, как иногда пахнет от общественных столовских колченогих стояков. Соски набухли, стреляло в груди. «Не может быть, — отгоняла мрачные предчувствия Таня. — Только не беременность».
В консультации, куда до последнего оттягивала поход, ее догадки весело подтвердили. Питая слабые надежды, она сдала на анализ мочу. Результат положительный.