Кольцо вечности

— Очень красивое и редкое имя, — заметила мисс Силвер.

Тем временем миссис Боуз передавала Монике Эбботт многочисленные ужасающие обстоятельства смерти деревенского пьяницы, перескочив на эту тему после разговора о миссис Стоукс, дальним родственником которой приходился покойник. Но прислушавшись к разговору мисс Силвер и Алвины Грей, она сочла своим долгом вмешаться, громогласно расхохоталась и повторила вслух имя последней дамы.

— Алвина! Да, такое имя встретишь нечасто. Так вот почему вас так назвали! Лично я за такое имя не стала бы благодарить судьбу, но теперь уже ничего не поделаешь. Хвала небу, мои родители оказались здравомыслящими людьми! Мейбл — хорошее и простое имя.

Ко всеобщему удивлению, мисс Алвина встала на защиту, но не собственного имени, а своего отца. Имя его друга она считала святыней. Благородный гнев переполнял ее. Глаза разгорелись, щеки порозовели. Она всегда терпеть не могла имя Мейбл, но ни за что не проговорилась бы, если бы ее терпение не иссякло. Она чуть было не выпалила пару слов, недостойных леди.

— У таких имен, как мое, есть по крайней мере одно достоинство: они не надоедают. А ваше имя, дорогая моя Мейбл, слишком затертое и давно не в моде — теперь его не услышишь даже в деревне.

Миссис Боуз даже не заметила шпильку. Она взяла с блюда последний кекс и заявила, что теперь деревенских детей называют в честь кинозвезд.

Глава 10

Сисели играла токкату и фугу Баха. Бурные волны музыки окутали ее, прогоняя гнетущие мысли. Все, что тревожило, обратилось в мелкую пыль, рассыпалось, подхваченное мощным прекрасным течением. Когда отзвучали последние ноты, Сисели вернулась в реальный мир — медленно, словно пробуждаясь от глубокого сна, в котором утонули воспоминания и боль. Во время таких пробуждений бывали минуты, когда осознание реальности еще не ранило. Все вокруг казалось мирным и прекрасным, как море, на дне которого покоятся руины затонувшего корабля. Сисели чувствовала себя умиротворенной. В церкви было темно, только над органом горела лампа. В воздухе витал отзвук величественной музыки, которая смолкла, но была еще жива.

Сисели убрала руки с клавиатуры и повернула голову, сама не зная почему. Впоследствии она пришла к выводу, что услышала его шаги, уловила их каким-то шестым чувством. Он стоял в тени возле отодвинутой шторы, скрывающей из виду органиста. Как ни странно, его присутствие здесь выглядело естественно. Позднее мысли о его появлении возмутили Сисели, но в тот момент все было на своих местах: темнота, церковь, отзвуки музыки — и Грант. А боль улетучилась.

Но это продолжалось всего одну минуту. Они переглянулись, и Грант произнес:

— Святая Цецилия…

У Сисели появилась еще одна причина теряться по ночам в догадках: как он произнес эти слова? Небрежно? Насмешливо? Да, конечно, именно так. Но почему они потрясли ее до глубины души? Уткнувшись разгоряченным лицом в подушку, она объясняла самой себе: «Потому, что я все еще по уши влюблена в него». А тогда, в церкви, она молча сидела, глядя на него огромными глазами. Он продолжал:

— Это было прекрасно. Ты быстро совершенствуешься.

— Правда?

Ее слова не имели значения. Важнее всего было не нарушить очарования минуты. Сисели могла бы воскликнуть: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» Мысленно она так и сделала, но вслух высказаться побоялась. Слова давались ей нелегко. Вечно они значили слишком много или слишком мало. Иногда становились лишними. Слова любви и горечи, с которыми она обращалась к Гранту, сейчас не следовало вспоминать, иначе вся умиротворенность развеется как дым. Но если она просто промолчит, он подумает… Она чуть было не поддалась порыву, не заботясь о том что подумает Грант.

Очевидно, некий инстинкт или нечто более простое и даже элементарное заставило ее сказать:

— Мне шлют анонимные письма.

Необдуманность этой фразы потрясла Сисели. Она же давно решила, что о письмах никто не узнает! А уж тем более Грант! Слова сами сорвались с ее губ. Сисели стало страшно.

Грант Хатауэй пригнул голову, проходя под железным прутом, на котором висела штора, и очутился в пятне света. Он казался недоверчивым и рассерженным.

— Анонимные письма?

Она кивнула.

— О нас?

— О тебе.

Напрасно она заговорила про письма: боль мгновенно вернулась. Но она вернулась бы в любом случае. Значит, остается только выдержать новое испытание.

Грант протянул руку.

— Покажи их мне!

Сисели взяла со стула сумочку и вынула из нее письма, сложенные в один конверт.

— Я хотела сжечь их, но потом передумала, решила попытаться выяснить, кто их посылает. Я сохранила их, сложила в конверт, но все время боялась, что о них кто-нибудь узнает.

— Письма приходили по почте?

— Нет, в этом-то и весь ужас! Они не были даже вложены в конверты — их сворачивали и бросали в почтовый ящик на двери, — Сисели свернула лист и протянула Гранту. — Вот как они выглядели.

— Вижу, твое имя напечатано на машинке, — Грант развернул листок. — И само письмо тоже.

Письмо гласило:

Вы хотите развода? Вы могли бы получить его, если бы знали все, что знаю я. Он женился на Вас из-за денег. Ведь это Вам известно? Так почему бы Вам не стать свободной?

Доброжелатель.

Дочитав письмо, Грант нахмурился:

— Похоже, этот доброжелатель любит подслушивать, д о чем говорится в других письмах?

— Я получила еще два письма — первое в субботу, а вот то два дня спустя, — голос Сисели дрожал от боли.

Она подала ему второй листок. Неровными, кривыми буквами на нем было написано:

Он опять холостяк. Неужели Вам все равно? Спросите, кто навещал его в пятницу вечером. Если у Вас осталась хоть капля гордости, Вы добьетесь развода.

Затем Сисели протянула третий листок. Последнее письмо оказалось короче двух предыдущих и состояло всего из одной фразы:

Кое-кому наверняка захочется узнать, что произошло в пятницу вечером.

Дочитав эти слова, Грант выхватил у Сисели конверт, сунул туда все три письма и убрал конверт к себе в карман.

— Пусть лучше побудут у меня. Если получишь очередное письмо — сообщи мне. Только постарайся разворачивать их осторожнее: возможно, на них остались отпечатки пальцев.

Избавившись от писем, Сисели вздохнула с облегчением. Она закрыла сумочку, выключила свет и взяла фонарь, чтобы не споткнуться в темноте. Выйдя следом за ней на церковный двор, Грант со смехом сказал:

— Знали бы только деревенские сплетники! Такое событие — мистер Грант Хатауэй провожает домой миссис Грант Хатауэй!

Сисели порывисто обернулась и вызывающе выпалила:

— Лучше бы ты этого не делал.

— Тебе придется смириться — потому что я твердо намерен проводить тебя. И это еще не все. Мне не нравится, что ты бродишь по улицам одна в темноте.

Сисели усмехнулась.

— Из-за того, что случилось с Мэри Стоукс? Неужели ты считаешь, что она и вправду видела труп?

— Она была по-настоящему перепугана.

— Ее вполне мог напугать кролик или сова. Ты же знаешь, как низко над землей летают по ночам большие совы. А Мэри горожанка. Да, она испугалась, бросилась бежать и довела себя до истерики. Но когда ей пришлось объяснять, что произошло, ей стало стыдно, вот она и выдумала всю эту историю. Не понимаю, зачем Фрэнк тратит на не время. Можно подумать, в Скотленд-Ярде ему больше не чем заняться!

После непродолжительной паузы Грант ответил:

— Я не знал, что твой кузен находится здесь по долгу службы.

— А я считала, что об этом уже знают все. Не понимаю только одного: почему все так заинтересовались рассказом Мэри Стоукс.

— Об этом я не думал. Я слышал только, что она перепугалась. Что же произошло?

Сисели вдруг опомнилась. Ее прежние отношения с Грантом безнадежно испорчены, восстанавливать их она не собиралась. Но поддаться его обаянию было так легко! Сисели чувствовала, что уступает. Она постаралась ответить коротко: