Страница 38 из 68
— Будут тебе глаза, только линзы вытащу, и так ничего не вижу, когда реву! — Ева вскочила.
— Сидеть! — негромко приказал Гнатюк. Ева, не сводя с него глаз, медленно залезла на стол. Выпрямилась.
— Ребята, — сказала она, — не злите меня! «Плохие мальчики!» Ну?! «И хулиганчики нам оставляют в вещдоках пальчики!» — Она отбивала чечетку, стол трясся. — Любимая припевка Николаева! Симаков! — закричала она вдруг закурившему от волнения Симакову. Он дернулся и встал по стойке «смирно». — Ты же не курил!
— Так точно, — улыбнулся Симаков, — не курил. Закуришь тут! Стреляли нас и резали, а теперь еще и топят в сундуке!
Ева вдруг прыгнула, расставив руки, на Козлова, словно хотела обнять его. Они упали на пол. Ева встала первой. У нее в руках был пистолет Козлова.
— Ложись! — закричала Лариска и первая бросилась на пол боком, обхватив живот.
За ней дружно и быстро улеглись четверо сотрудников Козлова. Сам Козлов лежал на боку, вытаращив глаза, и ощупывал пустую кобуру.
— Симаков, стоять! — крикнула Ева, заметив, что Симаков неуверенно опускается на колени. — Встань у стены в профиль ко мне и не шевелись. Сейчас я отучу тебя курить!
— Не надо, — процедил сквозь сильно сжатые зубы и почти перекушенную сигарету Симаков, боясь пошевелиться.
— Надо, Симаков, надо! — Ева выстрелила почти не целясь. Симаков ощутил лицом легкое движение воздуха и болезненные уколы штукатурки. С его сигареты пулей сшибло пепел.
— Ева! — крикнул Козлов и первый полез обниматься.
— Евушка!.. — удивленно сказал Гнатюк.
— Ой, подождите, сейчас зареву опять, дайте вытащить линзы! — попросила Ева, прежде чем на ней повисла, плача, Лариска.
Через пять минут экипировку Евы Николаевны отнесли на анализ, она вытащила линзы и смотрела на всех своими настоящими глазами, в комнату набилось огромное количество народу.
— Слушай, как же так, у меня по информации с этого рейса сняли курьера с мелочевкой? — не мог поверить в происходящее Козлов.
— Это я ему подложила в сумку, он у меня был уловкой номер один.
— А номер два?
— О! Это целый спектакль в Стамбуле, я в истерике порвала двести долларов. Ну как, Козлов, хорошая я ученица? Я подложила отстрельщику немного героина и сама на него донесла. Его шмонали, а меня не тронули, хотя я на нашей таможне честно сказала, что везу три килограмма. А ведь я только иногда забегала к вам чаю попить!
— Что за отстрельщик? — поинтересовался Гнатюк.
— Это длинная история и персонально для вас. Ребята, я ведь зарезала Федю ножом. Я метнула нож метра на два, первый раз в жизни в человека!
— У тебя и в манекен неплохо получалось!
— Ева, я брошу курить, — пообещал Симаков. — Все равно у меня теперь предынфарктное состояние.
— Слушай, Ева, у нас Козлов хохму такую изобразил. — Лариска схватила Еву за руку и не отпускала. — Написал заявление: «Прошу назначить меня начальником отдела по законному распространению наркотиков»! Ну, ты что, не понимаешь, законному!
— Ты как, будущая мамаша, в порядке? Чего, весело тут у вас? — спросила Ева.
— А то! — разволновался Козлов. — Пятый фээсбэшник за месяц с наркотой попался, двое мертвенькими!
— А Слоник в Стамбуле в морге лежит. — Ева осмотрела притихших ребят. — Секретарь Феди Самосвала пишет о нем роман-эпопею, отстрельщик попутал меня с красивой фотомоделью и отрезал ей голову.
— Куда нам до тебя! — грустно заметил кто-то от двери, Ева его не видела. — У нас тут скукотища.
— Разрешите доложить? — Оперуполномоченный Козлова протиснулся в комнату с трудом. — Три килограмма крахмала!
— Что? — спросила Ева, еще не веря и улыбаясь. — Да ладно тебе, не шути.
— Чистый крахмал, товарищ майор! Доллары в количестве тысячи — настоящие, а в контейнерах, или как это назвать, крахмал.
— Ничего себе подставочка в три килограмма! — с восхищением сказал Козлов. — Это кто тебя так?
— Адвокат Дэвид Капа, конфиденциально и быстро, — пробормотала Ева механически.
— Да ты не огорчайся, меньше писанины, ты только представь, как бы мы это оформляли? Это же звездануться можно: офицер милиции провезла из Турции кучу наркоты! Тебя бы по комиссиям затаскали! Как бы ты это объяснила? Стала бы подробно описывать свои приключения? Психушка как минимум.
— Я ничего не понимаю, — совсем приуныла Ева. — Подождите! Если я сделала себе подставку, то может быть?.. А что, если и я была подставкой? Ведь он мне не поверил.
— Ты хочешь сказать… — начал было Гнатюк.
— Разрешите доложить! — радостно крикнул оперуполномоченный Козлова.
— Что еще? — Козлов смотрел в молодое веселое лицо подозрительно.
— Женщина на пропуске требует провести ее к инспектору Еве Кургановой, а у нас Ева Николаевна в коридоре висит в траурной рамке, она и давай рыдать!
— Кто-то по старым делам? — предположила Лариска.
— Он мне не поверил, — не слушала Ева.
— Она говорит, что она психолог! — крикнул оперуполномоченный.
— Как? — встал Гнатюк.
Далила! — закричала Ева и бросилась к двери, переползая через колени сидящих мужчин.
Далила шла по коридору в сопровождении двух милиционеров.
— Рыдает и рыдает чего-то, ничего не понимаем, — сказал один из них. — То в отдел убийств требует, то в экономические!
— Я так и знала, что это была ты! — закричала Далила и села на пол у стены. — Почему у тебя глаза были коричневые, я думала, что сошла с ума!..
— Далила! Что ты везла? Ты виделась ночью с адвокатом? Что ты везла?! — закричала Ева и встала возле Далилы на колени.
— Ожерелье. Комиксы. Пошлятина полная, только бумага хорошая. Я принесла. — Далила высморкалась и достала из рюкзака журнал.
— Ну конечно! Комиксы! У тебя же было настоящее ожерелье! Я тебя люблю! — Она выхватила журнал и потрясла его.
— А я тебя ненавижу. Я думала, что ты утонула! Почему ты не подплыла к нашей шхуне? Казимир умер. Что ты сделала с волосами? Это отвратительно…
— Здесь ничего нет! — Ева исступленно трясла журнал.
— Не дергай его. — Козлов отнял журнал.
— Вы живы, — сказал Гнатюк, улыбаясь. — Мне было так нехорошо на душе, когда я вас отпустил, а вы все сделали правильно. Психолог! — радостно сказал он, оглядывая стоящих. — Какой-то там психолог, понимаете? Да вы вставайте, что ж вы на полу.
— Меня ноги не держат.
— Пятьдесят листов с выпуклыми картинками, в каждой картинке впечатана таблетка. Итого — приблизительно тысяч на триста американских. — Козлов подбежал радостный, подмигнул Еве.
Далила смотрела непонимающе.
— У меня его смотрели на таможне и в Турции, и здесь.
— Снимаю шляпу перед тем, кто это туда вмазал. Почти сто таблеток на лист и качество отличное. Отрываешь картинку с зайчиком или белочкой и продаешь уже, так сказать, в упаковочке. Разрешите вам помочь? — Козлов протянул руку Далиле, предлагая встать. — Что, вообще не имели понятия или вас предупредили?
— Нет. — Она покачала головой. — Он на меня еще это ожерелье нацепил, с ним морока страшная, я не знала, что оно такое дорогое! Он на него все бумаги привез, я еще удивилась, столько бумаг… Он сказал, чтобы я этот журнал обязательно сохранила, написал на последней странице что-то по-латыни на память…
— Ожерелье, понятно… Какой наркотик провезли, знаете?
— Н-е-ет. — Далила все трясла и трясла головой.
— Вам нельзя домой, мы вас будем вести некоторое время.
— Ку-куда вести? — Далила беспомощно оглянулась на Еву.
— Ну, вести — наблюдать, а кстати, почему вы поехали в управление, если ничего не знали?
— Я ехала за ней! Я с самого аэропорта ехала за Евой, я подумала, что это она! А она висит в коридоре в рамке! Мне нужно где-нибудь помыться и поспать, а то сейчас начнется истерика, я чувствую! Проводите меня куда-нибудь, где есть ванная и постель.
— Какие идеи? — поинтересовался Козлов, оглядывая собравшихся.
— У меня есть идея. Но я никому не скажу, — честно сообщила Ева.