Страница 17 из 74
О-о!
Сердцем Гасан чувствовал, что пора слать убийц. Оставалась мелочь: решить, к кому именно.
К Жослену? Балдуину? А может, к манбиджским братьям?
– Старичка… – начал он.
– Да, мой повелитель?
– Нет-нет, ничего…
Тень пожал плечами и продолжил:
– Последняя новость, о светозарный, самая неприятная. В Сирию пришел Защитник Городов.
– Аллах покарает тебя, Габриэль! Ты врешь мне в глаза.
– В том-то и дело, светозарный. Шпион – тот, что принес вести из Манбиджа, – не мог ошибиться. Рошан Фаррох гостит у Хасана.
– Убей его, Габриэль! Видит небо, этот гебр постоянно обижает старичка.
– На голове и глазах, повелитель. Именно я возглавлял поход в Мазандарран, когда Защитник встал на нашем пути.
– Так что же ты медлишь? Пошли убийц.
– Фаррох изворотлив. Мы послали шестерых – и где они? – Тень возвел очи горе: – В раю. Гурий обхаживают.
По лицу ас-Саббаха пробежала судорога. Кулаки сжались.
– Обидел… Обидел старичка мерзавец Фаррох!
– Имам, дозволено мне молвить?
– Говори! И пусть слова твои будут приятны слуху.
– Пусть беспокойство покинет повелителя. Я знаю, как победить Фарроха. Я придумал план, объединяющий в себе совершенства тысяч планов. Благодаря ему мы убьем Защитника Городов…
– Аллах благословит тебя!
– …а также расправимся с Балаком и получим город вместо Халеба.
Гасан подпрыгнул на циновках. От резкого движения полы халата распахнулись, обнажая впалую старческую грудь. Имам схватил Габриэля за рукав:
– Речи твои схожи с шербетом и курагой. Порадовал старичка, мерзавец! Что тебе нужно для этого, Габриэль?
– Бумагу. Чтобы мои приказания – беспрекословно.
– Будет тебе такая бумага.
Гасан хлопнул в ладоши. Маленький сириец встрепенулся. Старик забрал у него книгу и калам и принялся что-то писать прыгающим почерком «сульс». Затем вырвал страницу и отдал ее Габриэлю.
– Передаю в руки твои Кийа Бузург Умида, начальника стражи Аламута. Отныне он будет подчиняться тебе, как мне самому. Если, конечно, я не скажу обратного.
– Благодарю, лучезарный. Теперь дело в чалме. В нетерпении отбываю. Пора мне в Халеб – на встречу с пленным франкским королем.
– С Балдуином? Он погибнет?
– Как знать, повелитель. Как знать… – Габриэль загадочно улыбнулся. Миг – и его не стало. Старик вскочил и принялся простукивать стены.
– Ведь нет же… Не может тут быть ходов! Пугает старичка, негодяй… ай, нехорошо!
Маленький Селим сидел ни жив ни мертв.
МЕЛИСАНДА И СЕНЕШАЛЬ ГРАНЬЕ
Разбудили Мелисанду звуки колоколов. Девушка прислушалась: звонили час первый. Надо было отправляться на заутреню. Мелис позвала служанку, оделась и отправилась в сад.
Иерусалимский дворец вызывал у нее глухую тоску. Ну помилуйте, что это за жилище короля, если под самым боком скотный рынок и тянется он до самых Силоамских ворот? А дома? Что это за дома? То ли дело Эдесса! Или Антиохия.
Он Антиохии Мелисанда мечтала страстно. Так страстно, как только может мечтать девятнадцатилетняя девушка, понимающая, что жизнь ее угаснет в стенах пыльного древнего города.
Захватывая Иерусалим, крестоносцы постарались всерьез. Многие здания превратились в руины, а что осталось – наводило уныние и печаль. «Полуразрушенный замок уже наполовину построен», – говаривал ее отец. Крестоносцы не столько строили, сколько восстанавливали ими же уничтоженное.
Когда король Балдуин переехал из Эдессы в Иерусалим, город был почти пуст. Прошедшие годы изменили многое, но Мелисанда до сих пор помнила ужас, который испытала, увидев присыпанные пылью оливы в Гефсиманском саду. Здесь Иисус провел страшную ночь перед распятием. Здесь повесился Иуда.
О, как она хотела бежать отсюда в Антиохию!
У ворот Мелисанда остановилась. Сама не замечая, что она пришла к выходу из дворца: так всегда случалось, когда она задумывалась и не следила, куда идет. У решетки застыли стражники; утреннее солнце свинцово отблескивало на их кольчугах.
Мелисанда уже собиралась вернуться, как услышала цокот ослиных копыт. К воротам подъехал вшивый человечек в драном халате.
– Я хочу видеть коннетабля, – без предисловий вымолвил он. – Весточка у меня. О короле, Его Величестве Балдуине.
Стражники не шелохнулись. Плешивый терпеливо ждал. Наконец из караулки выглянул рыцарь и угрюмо сообщил:
– Господина коннетабля нету. Уехали они, того… В Хеврон.
«Врет, – про себя отметила Мелисанда. – Никуда он не уезжал. Рожу пудрит небось. Перед тем как мамочку завалить».
Она с неприязнью и тайной жалостью посмотрела на плешивца. Безумцы, подобные ему, время от времени приходили к воротам дворца. Бог знает, на что они надеялись. Хлеба выпросить, что ли? Или же сыскать теплое местечко при дворце.
– Проваливай, – стражник сплюнул, стараясь попасть ослу на копыто. – Щас как звездану по ребрам. Вот этим вот сиром коннетаблем, – он помахал копьем и засмеялся. – Ему и расскажешь свою весточку, значица.
Оборванец не уходил. Унылые россказни «вестников» Мелисанда знала как «Отче наш». Ну да… Можа видел, а можа нет. Далече было, господа могущественные владетели. Подайте хлебушка Христа ради.
Странно, что стражники не отдубасили проходимца древками копий. Видимо, ранний час да благодать, разлитая в весеннем воздухе, подействовали на них расслабляюще. Мелисанда хотела было приказать, чтобы плешивца пропустили, но передумала. Нечего тунеядцев поощрять.
Ворота остались закрытыми. Бродяга глазел на них, почесываясь, а потом удалился восвояси.
И тут Мелисанда поняла, чего ей не хватало все эти дни. Коннетабль предал короля? Прекрасно! Но в Иерусалиме есть человек, который ненавидит Гильома де Бюра белой ненавистью.
Евстахий Гранье. Сенешаль и второй регент королевства.
«Ну держись, овца! – злорадно подумала она. – Еще посмотрим, кто кого».
Мелисанда направилась к дворцу. Следовало поторапливаться. Морафия приказала Евстахию спешить в Тивериаду, и, возможно, старый рыцарь уже в пути. Тогда придется ждать несколько дней, пока ом вернется, а принцесса хотела действовать сразу, без проволочек.
Не повезло, Гранье пока никуда не уехал. Годы научили его отличать государственные нужды от бабьей блажи. Приказ звучал слишком дико, чтобы требовать немедленного исполнения. Инспекция Тивериады не имела никакого смысла, отчет из города прибыл неделю назад. За это время там мало что могло измениться. Но тогда зачем же ему ехать?
Евстахий оделся, сходил к заутрене и сел завтракать. Наливая себе вина, он как раз размышлял, что бы могло означать бестолковое королевское повеление.
– Ах, это ты, моя девочка, – рассеянно приветствовал он принцессу. – Присаживайся. Разделишь со мной скромную трапезу?
– Не откажусь, сир Гранье.
– Вот и славно. – Евстахий налил девушке вина, придвинул миску с похлебкой. – Только не обессудь, Мелис. Яскромно, по-солдатски. Мы, старые крестоносцы, разносолов не признаем.
С глазу на глаз он никогда не называл Мелисанду «Вашим Высочеством». Принцесса любила его и за это тоже.
– Как делишки? – поинтересовался он. – Куклы, рукодельничание?
– В куклы я давно уже не играю, – кисло отвечала Мелисанда.
О своих успехах в вышивании она предпочитала не распространяться. Добрая глупая Сатэ, глядя на ее художества, только всплескивала руками: «Ай, горлинка моя! Ктэ ж тэбэ замуж-то возьмет?»
– А я вот – в мечи да солдатики до сих пор. Балуюсь помаленьку. – Сенешаль подмигнул: – Только игрушки дороговатее стали. И погрубее. Рассказывай, с чем пришла?
Мелисанда отщипнула от краюхи хлеба, запила вином.
– Сир Евстахий… А вот если кто-нибудь… ну поклялся защищать – и вдруг предаст? Что бы вы сделали?
– С предателем-то?.. Собрал бы верных людей да всыпал мерзавцу. У нас, которые старые крестоносцы, это запросто.
– А если всыпать – никак? Если он сильнее?
– Сильнее? Ты, девонька, Кедрон-то не мути! Кто тебя предал и почему?