Начни с начала

Вначале была полная апатия, постепенно сменившаяся досадой по поводу возвращения в этот мир, где для меня не было уже ничего привлекательного, мир боли и отчаянной борьбы с неумолимо надвигающейся смертью. Я чувствовал, что положение мое безнадежно и конец — это лишь вопрос времени, которого, увы, осталось немного. Будущего для меня больше не было, осталось только прошлое, за которое я цеплялся, вопреки здравому смыслу.

«Начать все заново». Что имел ввиду, этот странный человек Анатолий Николаевич? Что он не договаривал, скрывал от меня? Его неожиданный интерес к моим видениям не был проявлением праздного любопытства. За ним крылось нечто другое, но что? Ответить на этот вопрос мог только сам доктор. Кто же он такой? С виду обычный, даже заурядный субъект, рядовой врач, каких тысячи… Нет, не походил Анатолий Николаевич на гения, владеющего секретом машины времени. Но, все же, неспроста он спросил: хотел бы я начать все заново; нет, неспроста.

Анализируя сейчас годы, прошедшие со времени окончания школы, я не мог бы сказать, что жизнь не удалась. Обычная, в общем-то, жизнь. В школе я учился, скажем, так, неровно, но в десятом классе взялся за ум и после школы поступил в институт с первого раза. Там я познакомился с Мариной, будущей женой. Мы приурочили свадьбу ко времени окончания учебы, гулял на ней весь наш курс. Года через четыре стало ясно, что брак не удался, но мы промучились друг с другом еще тринадцать лет. Правда, не все так мрачно было в нашей жизни — внешне мы выглядели вполне благополучной семьей.

Самым ярким событием в моей судьбе была встреча с Татьяной и наша сумасшедшая любовь, с тайными свиданиями и муками ревности. Связь длилась долго и вконец истерзала нас обоих. У Тани был муж, который ее обожал, но я знал — она уйдет ко мне, не задумываясь, как только я захочу. Я же тянул, пустив все на самотек. В конце концов, обстоятельства сложились так, что нужно было решать: или-или. Таня с мужем должны были уехать за границу — это означало, что нам предстояло расстаться навсегда, но я не решился, хотя и мог, удержать ее. Я тогда уже почувствовал признаки надвигающейся болезни и не захотел ломать ей жизнь.

Судьба не прощает нам нерешительности — упустив однажды, потом не поймаешь. Мы всегда думаем, что лучшее впереди, что никогда не поздно завершить начатое, переделать неудавшееся, найти утерянное, забывая о вечном — «мементум море». Только оказавшись у последней черты, я осознал, что не вернуть, не исправить ничего уже нельзя. И, вдруг, судьба подарила мне шанс попытаться все начать с начала, позволив соприкоснуться с тайной, разгадку которой знал, вероятно, только Анатолий Николаевич.

Я ждал его прихода, но ни в этот, ни на следующий день он не появился, а на третьи сутки я случайно узнал, из разговора медсестер, что Анатолий Николаевич Заболотный скоропостижно скончался от сердечного приступа.

11

В комнате было душно и тесновато, но весело. Под потолком горела большая, на пять ламп люстра, посреди комнаты стол, уставленный тарелками с закуской. Мы праздновали день рождения Лены Войтович — ей исполнилось семнадцать. Собрались девять человек гостей, плюс сама именинница и ее родители: папа-профессор и мама, тоже научный работник. Приглашены были все свои, одноклассники, только двух девушек, Лениных подруг, я видел впервые. Одна из них, тоже Лена, была какая-то скучная с виду и невзрачная, зато другая, Вика — очень даже ничего. Паша Скворцов сразу положил на нее глаз. За столом он оказался рядом с Викой, и теперь что-то нашептывал ей на ухо. Света Попова тоже присутствовала и выглядела, как всегда, великолепно. За ней ухаживал Эдик Горецкий, самоуверенный и язвительный больше обычного. Пришел и мой старый приятель Сека. Чтобы как-то загладить перед ним вину, — ведь ас, посидели за столом минут сорок и удалились смотреть телевизор. Сразу же исчезла, бывшая вначале, некоторая скованность. Из спиртного «предки» выставили только шампанское, но мы предусмотрительно запасись портвейном, и теперь втихаря попивали любимый напиток. Принесли магнитофон — огромный и тяжелый, словно чемодан, набитый кирпичами. Заиграла музыка, но танцевали вяло — еще не тот градус. Решив внести свою лепту в общее веселье, я предложил спеть чего-нибудь хором и поинтересовался, нет ли у хозяйки гитары.

— Ты умеешь? — удивилась Лена.

— Тренькаю немного.

Гитару я освоил, будучи в студенческом стройотряде — разучил несколько аккордов. Музыкант, из меня был не ахти какой, но под настроение мог, иногда, выдать. Инструмент нашелся. Перебирая струны и настраивая гитару, я спросил:

— Что будем петь?

Застольный репертуар у нас не был отработан, поэтому мне предложили выбрать на свое усмотрение. Я решил спеть «Где твои семнадцать лет?» Высоцкого — песня в какой-то мере отвечала поводу застолья и должна была расшевелить компанию. Ее никто не знал, разумеется, но я объяснил, что им и нужно-то повторять всего лишь одну и ту же фразу. Через минуту в ответ на пропетые мною строки: «Где твой черный пистолет?» и «Где тебя сегодня нет?», все дружно подхватывали: «На Большом каретном!». Песня имела шумный успех. Я опять оказался в центре внимания — девчонки смотрели на меня с явным восхищением, пацаны, с плохо скрываемой завистью. На волне успеха я исполнил еще две-три вещи из популярного репертуара времен моей молодости, а под конец, по просьбе именинницы — «Лирическую». К счастью, на этот раз, обошлось без вопросов относительно происхождения песни.

Пришло время размяться — стол сдвинули в сторону, и пошли плясать под магнитофон. Я несколько утомился и, решив взять тайм-аут, вышел на веранду подышать свежим воздухом. Там уже находился папа Лены. Это был вальяжный мужчина, с настоящей, «профессорской» внешностью и соответствующими манерами. Профессор курил, опершись о перила веранды. Увидев меня, он приветливо кивнул: мол, заходи, не стесняйся.

— Курите? — спросил он, обнаружив демократичность и современность в обращении с молодежью.

— Нет, — ответил я, и не соврал.

— Правда? Или меня стесняетесь? Я в ваши годы уже курил…

Профессор спохватился, что поступает непедагогично и добавил:

— Правильно. И не надо. Дрянная привычка.

— Вы ведь Валера, да? — сменил он тему. — Лена говорила мне о вас.

Я насторожился — что она могла рассказать обо мне отцу? Уж конечно не о том, что было у нас с ней. Может быть, о моих стычках с Елизаветой?

— Лена отзывалась о вас, как об интересном собеседнике, — продолжил профессор. — Вы куда думаете поступать после школы?

— Еще не решил окончательно, — уклончиво ответил я.

Из гостиной доносилась громкая музыка, поэтому я деликатно осведомился:

— Не мешаем вам?

— Нет, — отмахнулся Войтович, — мы с супругой хоккей смотрим.

Как бы извиняясь за несколько легкомысленное, для преподавателя вуза, занятие, он добавил:

— Я, знаете, так не интересуюсь… когда союзные соревнования, но чемпионат мира — другое дело! Болеем за наших. Вот, только в перерыве, покурить вышел.

Магнитофон в это время играл битловскую «Желтую подводную лодку».

— А, как вам современная музыка, нравится? — поинтересовался я, кивая в сторону комнаты.

— Эта? Ну… — профессор, очевидно, не хотел выглядеть ретроградом, давая нелестную оценку чуждой и не понятной ему музыке, поэтому уклонился от ответа, спросив в свою очередь:

— Это чье?

— Биттлз, — ответил я. — Через двадцать лет это будет считаться классикой.

— Вы так думаете? — удивился Войтович.

— Я знаю.

Профессор глядел на меня и не мог, очевидно, решить, кто перед ним: просто шутник, с не очень умной хохмой или самоуверенный нахал, строящий из себя провидца.

— Понимаете, — продолжил я спокойно, — я обнаружил, что могу довольно точно предсказывать будущие события.

— Хм, — буркнул Войтович, — и как далеко вы можете заглянуть в будущее?

Профессор сказал это тоном, в котором чувствовались одновременно ирония и досада — он явно разочаровался во мне, решив, что имеет дело с заурядным трепачом. Я же продолжал гнуть свое.