Про тебя

Солнечно. Пустынно. Как в провинции. Куда пойти? Иду направо тихой извилистой улицей.

Не нужно быть особенно проницательным человеком, чтобы понять, что Нина стеснена в средствах. Круассан во время завтрака вставал у меня поперёк горла. Как ты думаешь, не будет оскорбительным, если я накуплю продуктов? Фрукты ребёнку.

Странно — по всей улице ни одного магазина. Жилые дома. Узорчатые ограды, кусты отцветающих роз.

Но вот улица Каскад упирается во что‑то пёстрое, весело сбегающее вниз. На синей табличке, прикреплённой к стене, белыми буквами написано «Улица Менильмонтан». Она спускается с холма мимо сплошного фронта магазинчиков, закусочных, каких‑то учреждений.

Удивительно, я не чувствую себя здесь чужим. Просто впитываю все вокруг — все важно, значимо, словно со временем этот день, эта улица должны будут оказаться на страницах моей книги…

Жизнь ценна сама по себе. Этот высверк осеннего солнца в лобовом стекле проехавшей автомашины — не меньшая тайна и красота, чем скорбная улыбка на лице старушки, идущей навстречу с охапкой громадных ромашек. Никаких идей. Никакого сюжета. А почему‑то берет за горло.

Внизу улицы открывается площадь с маленьким кафе на углу, со столиками, вынесенными наружу.

Подчерствелый Нинин круассан не утолил моего утреннего голода.

Солнце. Чашка кофе. Рюмка кальвадоса. Длинный сэндвич с тремя или четырьмя сортами колбасы внутри. Это гениальное изобретение — выносить столики на тротуар. Можно сидеть сколько угодно, а мимо сама проходит жизнь. Никем, кроме Господа не срежиссированная. Никто не обращает внимания на меня. Я вижу всех. Ты скажешь, я как шпион. Нет! Это просто издавна присущее мне жгучее любопытство. Если хочешь знать, я по натуре ротозей, созерцатель, и только обстоятельства, как ты мог заметить, заставляют действовать.

…Одиннадцатый час. Скоро придёт Валерий Новицкий. Нужно ещё успеть купить продукты для Нины и её Олежки.

Но я замираю за столиком, потому что мимо проходит — проплывает нечто поразительное, неслыханное, как привет из другого мира. Это величественная чернокожая женщина с тюрбаном на голове. Очень толстая, старая, в длинном, просторном платье пёстрой африканской расцветки, из‑под которого видны остроносые тапочки. Величавая, как гора Килиманджаро, она несёт себя среди разом измельчавших парижан, держа в руке белый пластиковый пакет, откуда высовываются перья зелёного лука. Рядом поспешает, держит её за край платья крохотный, сверкающий белками глаз негритёнок, видимо, внук.

Сроду не видел более красивого, олицетворяющего спокойное достоинство человека.

Поднимаюсь из‑за столика. Высокий тюрбан ещё виден над морем голов…

Сворачиваю обратно на улицу Манильмонтан. Она поднимается сначала полого, потом все круче и круче. Чтобы не опоздать на встречу с Валерой, набираю темп, заскакиваю в один магазинчик, в другой, во фруктовую лавку, в булочную.

И вот, переводя дыхание, я шагаю уже по улице Каскад, нагруженный двумя пакетами. В одном ветчина, сыр в пластиковой упаковке, баночка паштета, хрусткий батон белого хлеба, плитка шоколада; в другом — бананы и виноград.

Хорошо чувствовать себя добрым. Щедрым. Хорошо, что есть деньги.

Уже подходя к дому, к знакомому подъезду, вдруг соображаю: щедрость моя — за чужой счёт. Деньги вчера дала Ира, вернула за билет. Если б не этот великодушный поступок, отважился ли бы я тратить то, что у меня оставалось?

Ты ведь знаешь, я в чужой стране, в чужом городе. Остаться без копейки опасно. Однако, настроение испорчено. И я уже не кажусь себе добрым волшебником.

И поэтому рад, что Нина, впустив меня в квартиру, не выражает никаких эмоций. Равнодушно закладывает продукты в холодильник, моет одну из гроздей винограда, подаёт на стол в вазочке. И опускается на своё любимое место — на ступеньку винтовой лестницы.

Половина двенадцатого. Валеры Новицкого всё нет.

— Ниночка, если у вас дела — занимайтесь ими. Не обращайте на меня внимания.

— Нет никаких дел, — отзывается она. — Утром отвожу сына в садик, на обратном пути закупаю продукты. К шести иду за Олежкой. Вот и все.

— Что же вы делаете весь день? Читаете? Встречаетесь с подругами?

— Теперь не читаю, подруг нет. Здесь у нас вообще нет друзей. Только знакомые мужа по работе. Нам почти никогда не звонят. И мы тоже.

— Так и сидите на лесенке?

— Да.

Я сбит с толку. Ошарашен. В моём сознании не укладывается — как это можно, будучи ничем не занятой, отдавать сына в какой‑то садик. Передо мной сидит не больная, абсолютно здоровая женщина.

— Ниночка, извините за вопрос: а кто у вас занимается стиркой?

— Муж. Не позволяет мне ничего делать, кроме покупки еды. Мы живём хорошо, нам ничего не нужно.

Киваю. С сочувствием смотрю на эту загадочную личность.

— Ваш приятель пришёл, — говорит Нина.

И действительно, через секунду раздаётся дверной звонок.

Но это не Валера Новицкий.

— Как вы тут? Выспались? Отдохнули? Успели позавтракать? — в квартиру влетает Ирина. — Идемте быстро! Оставила скрипку в машине, боюсь, украдут.

Наскоро прощаюсь с Ниной, прошу передать опоздавшему Валере, чтоб позвонил вечером к Ире и вдруг, неожиданно для самого себя, спрашиваю:

— Ниночка, у вас есть Евангелие, вы когда‑нибудь читали его?

— Нет, — сухо отвечает Нина.

И дверь за нами захлопывается.

Ты скажешь, вместо того, чтобы шляться по улицам, торчать в кафе, я должен был попытаться помочь этой несомненно впавшей в духовную прострацию женщине.

Поздно. Мы уже спускаемся с Ирой к машине. И потом, я не из тех, кому удаётся на словесном уровне в чём‑то убедить оппонента, тем более — в существовании Бога, понимании жизни как пути к Нему. Тут нужен пример такой жизни. Личный пример. Поступки, заставляющие споткнуться обыденное сознание, потрястись и дать душе сформулировать, пусть робко, неуклюже, первые, самые важные вопросы…

И все же на сердце кошки скребут. Прошел мимо Нины. Не зря предоставили мне якобы случайно ночлег в доме на улице Каскад. Слишком был занят собой.

Садимся в «Ситроен». Скрипка на месте, лежит в футляре на заднем сиденье. Ирина успокоилась, включает зажигание. Едем налево. Эта часть улицы выводит на площадь. Часть её перегорожена. Рабочие в комбинезонах укладывают новый асфальт. Он дымится под лучами солнца. Дым идёт и от мангалов, где жарится мясо возле ресторанчика с открытыми дверьми.

Запах асфальта, шашлыков и кофе врывается в ноздри, когда Ира припарковывает машину к одной из загородок и открывает дверь.

— Это арабский квартал. Подождите меня минут десять. Хочу кое‑что купить в дом, куда мы едем к обеду. Только не оставляйте машину ни на секунду, обворуют.

Через мгновение она исчезает в калейдоскопе прохожих.

…Затянутые в галстуки клерки, египтянин в просторном одеянии — галабее, щупленький бородатый еврей в круглой шапочке–кипе, весёлая стайка школьниц с разноцветными ранцами на спинах. Сойдя с тротуара, шаркающей походкой мимо бредёт человек с измятым лицом, роскошными поседевшими усами, курит.

Выскакиваю из машины, кричу вслед:

— Валера?!

Оборачивается. От него попахивает спиртным.

— Как ты очутился в Париже? — спрашивает Валера, оглядывая меня с ног до головы. — Твой автомобиль? Можно сесть? У меня, знаешь ли, ноги болят. Такая болезнь — эндартериит, слыхал?

— Слыхал.

Вкратце рассказываю о моих приключениях, усаживаю его на заднем сидении, сажусь рядом.

— Чья это скрипка?

— Ирины, владелицы машины. Сейчас придёт.

— Она скрипачка? Профессионал?

— Да. Лучше скажи, где тебя носило? Ждал — не дождался.

— Сына водил к дантисту. Задержались.

— А жена? Кто твоя жена?

— Биохимик. У неё тоже авто. Мог бы ездить. Не даёт, сволочь, сесть за руль. Один раз разрешила со скандалом. Я разнервничался, попал в аварию.

— Она работает?

— Работает. У неё все есть — работа, страховка, дом в деревне.

— А ты? Как же ты? Издал что‑нибудь за пятнадцать лет?