Страница 44 из 45
Ну а интуицию патриарха самолетостроения практика безаварийной многолетней эксплуатации подтвердила неоспоримо.
– Конечно, – задумчиво сказал ветеран, – не всегда Туполев бывал прав, но чаше, чем другие руководители, особенно в технических и производственных вопросах. Но, повторяю, не всегда. Увидел, например, раз из окна кабинета толпу во дворе завода (жара в тот день была зверская) около бочки с дефицитным в те времена пивом. «Кто, – говорит, – разрешил в рабочее время пиво пить? Вылить в канализацию. Я плачу!»
И что вы думаете, вылили на глазах изнывающих от жары людей. До сих пор, как вспомню, под ложечкой сосет. А зачем это издевательство нужно было? Увезли бы за проходную и продали бы прохожим. Нет, погубили добро. Уж не знаю, платил он за него или списали как-нибудь. Самодурство, одним словом.
Или случай с шофером: в самом конце войны Генерального возил сержант, шофер, он же охранник. Где-то у Разгуляя машину остановил инспектор ГАИ. Нарушение вышло.
– Товарищ генерал-лейтенант, – обратился по уставу немолодой капитан к важному пассажиру, – разрешите обратиться к товарищу сержанту!
– Не разрешаю, – отрезал генерал, – трогай!
И пошел, прихрамывая (в войну в ГАИ служили раненые на фронте), затаив обиду, добросовестный инспектор. Он был прав, но – дисциплина…
Мой приятель-сокурсник в МАИ Женя К., летчик-истребитель, сбивший немало немецких асов, в КБ туполевском чертил наисложнейший шпангоут. В конструкции каждой машины завязывается обычно эдакий вредный узелок, в котором чуть ли не все проблемы объединяются. Всех он беспокоит, всех он держит, а нарисовать его может только один, сколько бы советчиков, контролеров да толкачей, мастеров помочь, в смысле нажать, ни ходило вокруг. Словом, работа оказалась очень трудная, сложная, в особенности для Жени – первая после института.
– Это что за ерунда? – спросил неожиданно появившийся из-за кульмана Генеральный, сильно рассерженный кем-то раньше.
– Это, – с деланным спокойствием возражает Женя, – не ерунда, Андрей Николаевич, а тридцать второй шпангоут!
Женины старшие товарищи, соседи по кульманам, с повышенным вниманием углубились в свои чертежи, а его непосредственный начальник, тоже патриарх, мертвенно побледнел.
– Да нет, – успокаиваясь, говорит дед, – конечно, ерунда. Слушай, – обратился он к Жениному начальнику, – почему у тебя самый ответственный узел машины разрабатывает какой-то дурачок?
– Не дурачок, – встревает в разговор Женя, – а инженер, Андрей Николаевич. – К тому же, прошу заметить, при исполнении!
Сцена всеобщего остолбенения в «Ревизоре» дает некоторое представление о дальнейшем.
– Ну чего стали, – завершил ее Генеральный, – дайте с дурачком спокойно поговорить!
Беседа продолжалась, как говорят, двадцать три минуты.
– Андрей Николаевич, что делать со шпангоутом? – спросил начальник бригады, когда Туполев двинулся дальше.
– Как что? Конструировать.
– А как?
– Дурачок объяснит. Да и сделает сам, если ему не мешать.
Оказывается, даже под внешней грубостью и самодурством может скрываться внимание к человеку, его возможностям и подлинное, не показное уважение.
– Да, – присоединился к компании еше один «мемуарист», – разбирался старик в людях. Глаз у него был острейший. Первая в моей жизни работа в КБ (тогда оно было в Омске, у «водников», в здании управления Нижнеиртышского пароходства) – чертеж люка, почему-то на ватмане, а не на пергамине, как обычно. Подготовка моя тогда была – девять классов. Тем не менее чертил я с такой аккуратностью и точностью, как никогда в последующие сорок пять лет конструкторской работы. Старшим товарищам было не до меня, некому было заметить дурацкое рвение. А когда я закончил работу, по качеству исполнения годную для музея образцов черчения, мне пришлось пережить муки творца, произведение которого безжалостно уродуют дикие варвары: представители всех подразделений КБ, чьи коммуникации проходили мимо несчастного люка, разными карандашами и чернилами, просто от руки рисовали варианты компоновки. Рождалась знаменитая туполевская «канареечка» – увязочный чертеж, без которого, наверное, невозможно создать реальную конструкцию. Но я этого не знал.
Наконец, все нарисовали свои варианты, но, как водится, не договорились. Пришел «дед», что-то дорисовал сам, что-то по его указаниям исправили тут же другие. Наконец, все одобрил. Но при этом недовольно фыркал. Это насторожило помощников: можно ли пускать «канареечку» в работу? Может, надо еще поколдовать над увязкой и согласованием? Сомнения разрешил Туполев:
– Какой свистушке здесь делать нечего?
Начальники застыли в изумлении.
– У кого было время чертить занюханный люк, как на выставку?! Это же работа, черт побери, бестолковая. А позарез необходимая лежит, рук дожидается! А вы куда глядели, ротозеи? Вам зачем отсрочку от призыва или там бронь, черт ее знает, как называется (то были суровые дни, 1942 год), чтобы на игрушки время переводить?
До сих пор краснею, вспоминая этот случай. Хотя что я, мальчишка, мог тогда понимать и что стоил мой бестолковый труд! Но, с точки зрения настоящего руководителя, и такой разбазаривать нельзя. Очень полезно было бы перенять такое отношение к людям, их труду, а заодно чинам и положениям нынешним руководителям всех уровней и форм собственности. Возможно, это оказалось бы действеннее многих финансовых вливаний, дотаций и прочих модных акций. Но и труднее: нужна внутренняя культура.
Мозаика
Озера на Земле бывают разные – глубокие и высыхающие, пресные и соленые, огромные и крошечные. Но среди этого многообразия одно не имеет аналогов. На острове Тринидад, что в Кари беком море, есть озеро неизвестной глубины, ее никто не смог измерить. Предполагают, что это – трещина в земной коре, идущая чуть ли не к ядру. Но главная примечательность Тринидадского озера та, что заполнено оно до краев… чистейшим жидким асфальтом. Его просто черпают ковшами и используют по прямой надобности. Причем от многолетнего черпания озеро не мелеет. В промышленных условиях асфальт такой чистоты получить не удается.
В XVII веке Парижская академия предприняла обширные работы по составлению новых карт Франции на основе более точных измерений долгот. Когда работы были завершены, выяснилось, что на старых картах истинные размеры государства были значительно завышены. Столь неприятное открытие вызвало сильное недовольство короля Людовика XIV: «Эти ученые, – раздраженно воскликнул он, – уменьшили территорию Франции куда больше, нежели мои генералы ее увеличили».
При университете кубинского города Пинар-дель-Рио существует ботанический сад орхидей, занимающий площадь около 35 тысяч квадратных метров. Выращивают там 700 видов орхидей, кубинских и иностранных. Здесь ведутся исследования этих редких и красивых растений, богатая библиотека содержит старинные и современные издания об орхидеях.
Поросенок? Но такого длинного языка у него быть не может. Скорее это животное похоже на маленького бесенка, каким его изображают в сказках. Недаром в поверьях почти всех времен и народов, кроме австралийцев, китайцев и майя, этих животных называют друзьями черта и прочих злых духов. Редкая картина с изображением колдовской кухни ведьмы или бабы-яги обходится без этих животных и редкое колдовское варево – без их греховных тел и крови.