Страница 33 из 45
Посмотрим, как использовал Пушкин в своих сказках материал западного Средневековья, что в нем искал, находил, как облекал в русские формы, и что – с его помощью – гениальный поэт выражал в своих сказках.
Первый же опыт создания стихотворной сказки, предпринятый в молодые годы, оказался просто великолепным. Речь идет о поэме «Руслан и Людмила», которая была написана в 1817-1820 годах (знаменитое введение к ней «У Лукоморья» поэт добавил уже в зрелые годы, 1828).
Действие поэмы происходит во времена Древнерусского государства. Но оно вписано в более широкую культурно- географическую общность, создавая ощущение то запаха «поля», то близости северных (финн) или западных (Фальстаф) земель. Столь же широкий характер имеет философская, нравственная подоснова поэмы-сказки: борьба добра со злом, жизни против смерти, красоты и гармонии против безобразия и распада как отражение извечного противоречия бытия, как (по выражению Д.С. Лихачева) «сверхреальная причинность событий». Этот основной мотив будет затем пронизывать все пушкинские произведения.
Основные персонажи поэмы-сказки «Руслан и Людмила» пришли из волшебных рыцарских поэм. Это герои и антигерои, которые ведут борьбу за Прекрасную Даму. Здесь и могучие богатыри, колдуны, ведьма, карлик и великан, живая голова, масса волшебных превращений и других всевозможных чудес – необходимого атрибута сказочности. Владения Черномора описаны с помощью штампов восточной экзотики: «арапы» – рабы, гарем, ароматы, фонтаны, шапка-невидимка, волшебная борода и т.д. Старик-«финн», который вспоминает свою лихую молодость, «битвы и пиры», добычу – злато, кораллы, жемчуг, удивительно похож на одряхлевшего варяга. «Зеленый дуб» из позднейшего введения – то же древо из начальных строк «Слова о полку Игореве», и древнегерманское «мировое древо», и скандинавский «ясень». А «кот ученый» – это и кот-баюн из русских сказок, и волшебный кот европейских поверий. Влияние распространенных культурных мотивов, пришедших еще из языческих времен, здесь совершенно очевидно.
В то же время, отнеся действие поэмы ко временам Древней Руси, Пушкин использует в ней приметы русской старины: Владимир-Солнце, Людмила и Ратмир, «вещий Боян» с гуслями (также из «Слова о полку Игореве»), витязи, брашны и круговые кубки в праздничной «гриднице», мед (как питье), набеги печенегов. Здесь и былинные, сказочные, языческие мотивы: неизбежность рока, меч-кладенец, серый волк и царевна, живая и мертвая вода, чародеи, русалки и лешие, баба-яга (в виде постаревшей Наины).
Правда, в отличие от традиционной особенности и былинно-сказочных, и рыцарских произведений Средневековья, где действующие лица практически не имеют индивидуальных черт, а ведут себя в соответствии с ролью, так сказать, с «разрядом» героя, персонажи пушкинской сказки обладают и индивидуальными характеристиками. Таковы жизнерадостность и шаловливая смелость Людмилы, горделивость и озлобленность Наины. Психологизм не только содержания, но и характеров – еще одно примечательное свойство пушкинских сказок.
Напевный, «речевой» язык, построение и манера повествования, образы главных героев и отношение к ним автора поэмы таковы, что «Руслан и Людмила» органично и навсегда входит в литературу как произведение русской национальной культуры с ее самобытными традициями и корнями. Таким образом, уже в своей первой сказочной поэме Пушкин разработал методы творческой интеграции в отечественную культуру иностранного материала иной эпохи. Вершиной же стала «Русалка» (1829-1832 годы), к сожалению, недописанная поэтом и оставленная им без названия.
Русалки и их взаимоотношения с людьми – общеевропейский мотив, восходящий к языческим временам и распространенный, в том числе в России, прежде всего в народных представлениях и фольклоре. Пушкин обратился к этому сюжету вероятнее всего под впечатлением от популярной в то время оперы-сказки австрийца Генслера «Деревенская фея», которая в переводе шла в России под названием «Днепровская русалка».
Новое качество это произведение приобретает уже благодаря языку: Пушкин снова обращается к образной, сочной, афористичной русской народной речи. Но поэт основательно перерабатывает и саму сказку, вводя новые сиены и персонажи, искусно «встраивая» в поэму старорусские бытовые реалии: подлинный, старинный свадебный обряд, подлинную же, характерно скоморошью свадебную песню, наставления свахи («Княгиня, душенька, не плачь, не бойся, послушна будь»), жалобы княгини («Женился он, и все пошло не так») и утешения «мамки» («Княгинюшка, мужчина что петух… а женщина, что белая наседка: сиди себе да выводи цыплят»).
В стиле народной песни написаны «голос» старшей русалки на княжеской свадьбе, ночные речитативы перекликающихся русалок («Веселой толпою» и «Что, сестрицы, в поле чистом…»).
Трагедию обманутой любви Пушкин переплетает в своей поэме с трагическими же противоречиями социальных статусов. Хитроватый резонер-мельник, до поры заискивая перед князем, в сущности относится к нему недоверчиво и презрительно, причем мотивы неприязни весьма характерны для народных низов, которые считают трудом только физическую работу. Но нравственный приоритет автор безоговорочно отдает мельнику и его дочери. В сцене прощания с девушкой князь, с его безответственностью, красноречивыми оправданиями, лживыми объяснениями и явным облегчением, что все «кончено», поскольку он «бури ждал, но дело обошлось довольно тихо», выглядит не только непорядочным, но и жалким. А девушка не устрашилась позора, отдаваясь возлюбленному не венчанной. Как знак подлинного позора, знак «лукавого врага» (то есть дьявола) она отвергает подарки и деньги князя («выкупить себя он думал, он мне хотел язык засеребрить… венец позорный…») и кончает с собой, становясь фигурой высокой трагедии. В величественную фигуру вырастает и потерявший разум от горя мельник, отвергающий предложенные князем благодеяния и сравнивающий себя с вороном – вещей, могучей птицей древних, в том числе русских сказаний.
В результате под пером гения довольно банальная история о несчастной любви преобразилась в глубоко психологическую русскую народную драму.
Различные западные (и не только западные) средневековые сказочные и легендарные мотивы присутствуют почти во всех сказках Пушкина. Я буду говорить далее лишь о тех из них, где они использованы в наибольшей мере и наиболее точно передают глубинный замысел автора. Необычайная легкость, безыскусность, как бы наивность сюжета и языка пушкинских сказок не должны вводить в заблуждение: идейная острота, общественная содержательность делают их смысл несравненно более глубоким и сложным, чем это предполагается для детского чтения. И не случайно сам поэт, по моему убеждению, придавал своим сказкам важное значение…
Здесь уместно напомнить, что Пушкин в течение жизни, при всех ее поворотах и эволюции своих взглядов, твердо придерживался двух принципов. Один – Россия, понимаемая как Российская империя. Другой – свобода гражданская и личностная. Свободолюбие и патриотизм Пушкина «разрывались» между мощными влияниями, с одной стороны, Карамзина, который, как последователь просветителя-республиканца Н.И.Новикова, разделял многие идеалы эпохи Просвещения и равно ужасался как делам якобинцев, так и проявлениям крепостнической разнузданности и стоял на позициях просвещенного монархизма и «разумного» крепостного права. С другой – декабристов. Идеи и манифесты декабристов, где доминировали тираноборческие и республиканские идеи, призыв к свержению косной российской монархии, к отмене крепостного права, несомненно, привлекали поэта, пьянили его мятежную душу. Хотя с ходом времени, особенно после поражения декабристов, Пушкин постепенно все более смешался в сторону монархии, ограниченной правом (законом, конституцией) и просвещением.