Страница 23 из 45
И. Курчатову А. Алиханов, В. Фок. 1939 год
Как же нам быть теперь с проросшим на почве фолькс- хистори еще одним популярным стереотипом – представлением о том, что главной созидательной силой советского атомного проекта была научно-техническая разведка? Сейчас мы располагаем относительно полным «корпусом» документов, свидетельствующих об активности и реальном вкладе советских разведчиков. И без них в условиях войны было не обойтись. Говоря об атомном проекте, В.И. Вернадский утверждал, что «нужно было идти теорией, немедленно проверяя ее опытом». Разведка давала этот опыт, сокращая до минимальных пределов связанные с ним издержки, и ее данные позволяли ориентироваться в отношении того, что делается в Германии, США и Англии. И вместе с тем сотни публикуемых документов убедительно доказывают, что разведданные прежде всего помогали преодолеть инерционность мышления, неверие и осторожность. Науку, ученых, талант инженеров и организаторов производства они подменить не могли. Огромное значение они имели и для тех в Кремле, за кем всегда было последнее слово. И кто плюс ко всему был отягощен неосведомленностью пополам с боязнью риска. Решение о форсировании согласно жесткому графику работ знаменитой курчатовской Лаборатории № 2 было принято лишь в конце августа 1943 года после получения в Москве развернутого отчета советских резидентов о разведматериалах из Англии и США от 12 августа 1943 года.
Однако нет ничего удивительного в том, что некоторые ведущие советские ученые-физики (П.Л. Капица, например) настороженно относились к информации, получаемой по каналам разведки из-за рубежа, полагая, что их «дают нам для того, чтобы сбить с правильного пути». Следовательно, можно предположить, что далеко не все вовлеченные в советский атомный проект ученые, специалисты и управленцы до «успешно» проведенных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки полностью полагались на те сведения, которые поступали к ним из источников, близких к спецслужбам. Для государственных же деятелей с их особыми приоритетами, диктуемыми военной обстановкой, вообще вся эта «возня» с извлечением гигантской энергии из микромира выглядела химерой, а для многих представлялась расчетливым распространением дезинформации. Так было не только в нашей стране, но первое время и в США, и в Англии. Характерно, что такой сведущий в области военных технологий политик, как Уинстон Черчилль, ссылаясь на появившиеся в печати сообщения о возможности создания нового «сверхоружия» на базе атомной энергии, писал в августе 1939, что эти легенды подбрасываются в английскую прессу нацистской «пятой колонной» с целью деморализации нации.
Опубликованные материалы, относящиеся уже непосредственно к решающей фазе создания советского атомного оружия (1945-1949 годы), позволяют сделать ряд выводов, которые имеют прямое отношение к вопросу о способности (или готовности) руководства Советского Союза принять на себя риск новой большой войны с применением оружия массового уничтожения. Иными словами – ответить на вопрос, стала ли ближе третья мировая война после того, как сталинское руководство почувствовало себя в силах разрушить американскую монополию на атомное оружие.
Потсдамская конференция 18 июля 1945 года
По логике ряда критиков внешней политики сталинизма, атомное оружие в руках у тоталитарного режима могло только способствовать росту его агрессивности. Но, как видно из документов, здесь не было и не могло быть прямой корреляции. Постановления и распоряжения ГКО, СНК и СМ СССР, относящиеся к атомному проекту СССР, за 1945-1949 годы – прежде всего объективная констатация осознанного отставания Советского Союза в части научно-исследовательских и опытных работ в области «внутриатомной» энергии, отсутствия многих наукоемких производств, составляющих основу атомной промышленности («плохое наследство» по П.Л. Капице), неразвитость сырьевой базы, технологической зависимости (в материальном и опытно-экспериментальном плане) от зарубежных достижений- Организация Специального комитета и Первого главного управления (ПГУ) сразу же после бомбардировки Хиросимы и Нагасаки 20 августа 1945 года суть начало приведения в действие общенационального плана по созданию (с нуля) принципиально новой оборонной отрасли. Планировать блицкриг против мирового империализма, ставя перед собой одновременно такую задачу в полуразрушенной стране, было бы чистым безумием. Третья мировая война неминуемо должна была стать атомной, а к ней Советский Союз был не готов в абсолютном значении.
Более того, документы свидетельствуют, что производство атомных бомб с его колоссальной инфраструктурой вызвало отток высококвалифицированных научных, инженерных, управленческих кадров и рабочей силы из «старых» оборонных отраслей СССР, занятых производством традиционного вооружения, затрудняло маневрирование сырьевыми, технологическими и финансовыми ресурсами. Таким образом, РДС-1 («штрихкод» для первой советской атомной бомбы), еще не родившись, фактически сковала руки сторонникам неограниченного расширения сухопутных сил, ВВС и ВМС. Демобилизация армии, проведенная Сталиным после войны, была связана с этим либо прямо, либо косвенно. Родился, сознаваемый многими, фактор «сдерживания», базирующийся на диспаритете, реально сложившемся в области новейшего оружия массового уничтожения. Одна сторона успела использовать его в условиях войны, вторая – мысленно могла примерять на себе его эффективность, степень неприемлемого урона. Совершенно очевидно, что военные тревоги 1945-1950 годов могли оказаться более острыми и болезненными, не будь этого фактора сдерживания.
Опубликованные документы проясняют и связанный с предыдущими рассуждениями вопрос о сроках преодоления отставания СССР от Америки в области создания атомной бомбы и накопления атомного оружия. Первоначальные наметки в отношении РДС-1 и РДС-2 (первой и второй советских атомных бомб) оказались невыполнимыми. Согласно планам, к концу 1949 СССР должен был иметь три атомные бомбы. Словесная контригра с заявлениями об овладении секретом атомной бомбы, предпринятая советской дипломатией уже в конце 1945, хотя и грозила обернуться конфузом, но вместе с тем свидетельствовала о трезвом подходе Кремля к изменившемуся характеру войны в ядерный век и к вопросу о шансах СССР вести силовое противоборство с Америкой.
Ю. Харитон у макета первой атомной бомбы
Простые факты говорят сами за себя. Только весной 1949 года в СССР было намечено строительство сборочного завода мощностью 20 атомных бомб в год. Между тем по плану «Дропшот» (1949) США готовы были сбросить уже десятки атомных бомб на 200 городов СССР К середине 1950 запас атомных бомб в США составлял 300 единиц. Осознание Кремлем величины неприемлемого урона в случае военной конфронтации с Америкой было отражено в особых распоряжениях СМ СССР (конец октября 1949) о выработке Министерством вооруженных сил СССР методов защиты войск и населения «в условиях возможного применения атомного оружия». Что мог противопоставить Советский Союз массированному атомному удару по промышленным городам страны? Ничего, кроме подземных бомбоубежищ с примитивными средствами радиационной безопасности, хотя в известном сообщении ТАСС от 25 сентября 1949 года и было сказано, что СССР имеет в «своем распоряжении» атомное оружие с 1947 года.
В США известие об испытании советской плутониевой бомбы (Джо-1) под Семипалатинском 29 августа 1949 года было воспринято, как гром среди ясного неба. Президент Г. Трумэн полагал, что «эти азиаты» долго не смогут освоить новейшие технологии, необходимые для производства атомных бомб. Говорили о взорвавшемся реакторе. Но паники не было. Всем было ясно, что у Советского Союза не было и не могло быть еще долго никаких запасов готовых к использованию атомных боеприпасов. Существовала также уверенность, что Кремль не имеет и долго еще не будет иметь средств доставки оружия нового поколения – стратегических бомбардировщиков, баллистических ракет, способных нести ядерный заряд и реально «достать» территорию США. И в самом деле, Сталин не был озабочен этой проблемой вплоть до 1948 года. И только к этому времени появляются первые планы приспособления бомбардировщиков Пе-8 и Ту-4 для бомбометания атомными бомбами.