Страница 16 из 45
Действительно, если слегка изменить массы элементарных частиц или, допустим, скорость света, то жизнь скорее всего сделается невозможной. Другими словами, исключительно мала область – назовем ее антропной областью, – в которой могут находиться значения мировых констант, для того чтобы жизнь во вселенной была возможна. Факт заключается в том, что на фоне бесконечного разнообразия всех возможностей исчезающе мала вероятность комбинации значений констант, которая допускает жизнь.
Делая такое высказывание, мы используем идею существования множества вселенных. В самом деле, согласно существующим гипотезам, константы могут произвольно, случайным образом, изменяться в горниле первородного взрыва или коллапса Вселенной при переходе ее к новому циклу расширения. Рассматривается также возможность одновременного (?), параллельного (?) существования различных вселенных. Не исключено, что реализуются еще какие-то варианты множественности вселенных.
Первую возможность предполагал А.Д. Сахаров, вот выдержка из его Нобелевской лекции, прочитанной в Шведской академии наук 10 декабря 1975 года Еленой Боннер: «Я защищаю также космологическую гипотезу, согласно которой космологическое развитие Вселенной повторяется в основных чертах бесконечное число раз. При этом другие цивилизации, в том числе более «удачные», должны существовать бесконечное число раз на «предыдущих» и «последующих» к нашему миру листах Книги Вселенной».
Вторая возможность обсуждается в работах А.Д. Линде. Согласно этой теории, существует ансамбль бесконечного числа вселенных, целая сеть вселенных, каждая из которых на ранней стадии своего расширения порождает бесчисленные дочерние вселенные. И в каждой из них могут реализовываться не только различные физические законы, но и различные числа измерений пространства-времени.
Так вот, исчезающе мала априорная вероятность появления жизни во вселенной, произвольно выбранной из вышеупомянутого ансамбля. Однако нам нет делало априорной вероятности! Все вселенные с законами физики, не подходящими для жизни, нужно скинуть со счета, потому что для жизни безразлично, сколько экземпляров таких вселенных реализовывалось в процессе метаэволюции. Ход времени заметен только в процессе ожидания. Для жизни не безразличны только те вселенные, которые допускают жизнь, в которых жизнь возникает, «антропные вселенные».
Однако очевидно, что среди антропных вселенных будут более, а будут и менее благоприятные для жизни. И если вероятность вселенных, допускающих жизнь, исчезающе мала на фоне всевозможных вселенных, то естественно ожидать, что вероятность особо благоприятных для жизни вселенных будет мала на фоне просто благоприятных и особенно на фоне весьма неблагоприятных вселенных, граничащих со вселенными, не допускающими жизнь.
В таких вселенных, находящихся на грани нежизнеспособности, жизнь должна возникать исключительно редко, только в случае стечения многих благоприятных обстоятельств. Но именно такие вселенные являются наиболее вероятными среди антропных вселенных. Поэтому не следует удивляться, что та Вселенная, в которой мы имеем удовольствие пребывать, так скупа на организацию жизни.
Сказанное можно пояснить примером. Выдающийся астрофизик И.С. Шкловский, обсуждая наше одиночество, писал, в частности: «Практически все звезды типа нашего Солнца входят в состав двойных (или кратных) систем. В таких системах жизнь развиваться не может, так как температура поверхностей находящихся там гипотетических планет должна меняться в недопустимо широких пределах. Похоже на то, что наше Солнце, эта странная одиночная звезда, окруженная семьей планет, скорее всего является исключением в мире звезд».
Наша мысль заключается в том, что наверняка возможно такое изменение констант, которое увеличит процент одиночных звезд во вселенной и сделает жизнь более распространенной. Но такая вселенная была бы менее вероятной, чем наша.
Так что, видимо, нет оснований восхищаться удачными значениями нынешних мировых констант. Судя по нашему одиночеству во Вселенной, они не так уж удачны. И этого следовало ожидать. Следовало ожидать, что мы окажемся в одной из наиболее вероятных антропных вселенных, которая именно в силу этой наибольшей вероятности наихудшим образом приспособлена дня жизни. Мы существуем, и это приятно, но существуем, возможно, в одиночестве, на грани жизни в метавселенском смысле. Новый антропный принцип можно сформулировать так. Наиболее вероятно наблюдать вселенную, в которой жизнь – исключительно редкое явление. Это мы и имеем.
Вячеслав Шупер
Восстание цивилизованных масс
Мои французские друзья больше не отвечают на мои письма. Не отвечают и французские коллеги, которые, в отличие от друзей, даже не знают о моем отношении к войне в Чечне. Бывшая аспирантка прислала толстый пакет газетных материалов о нашей стране, и я поразился единомыслию, царящему во французской прессе. Не правда ли, все это нам до боли знакомо с советской поры? В те далекие времена Запад стремился к диалогу, а советская власть всеми силами старалась заменить его монологом своей пропаганды вкупе со всемерным ограничением контактов. Сейчас ситуация зеркальная – в демократических странах не желают знать нашу точку зрения, хотя варваров можно цивилизовать только путем терпеливого диалога, если, разумеется, нет возможности сделать это огнем и мечом.
Для тех из нас, кто десятилетиями с надеждой смотрел на Запад, это стало переживанием великого интеллектуального предательства. Предательства не только нашей страны, трудно, медленно, непоследовательно, но все же продвигающейся от тоталитаризма к демократии, но прежде всего – своих собственных идеалов. Речь вовсе не о двойных стандартах и даже не о том, что закономерные геополитические интересы США, ЕС и России совпадают, к сожалению, не во всем.
Речь совсем о другом – о том, что политика западных стран в отношении России утратила последовательность и предсказуемость. Она больше не основана на простых, понятных и неуклонно проводимых принципах, каковыми раньше были долгосрочные государственные интересы. Объединенная Европа только говорит, что все ее действия определяются высшими гуманистическими ценностями, а на самом деле ведет себя как взбалмошная и слабовольная особа, даже не пытающаяся критически взглянуть на свою аргументацию, не лишенную изрядной фальши.
Автор этих строк всегда требовал масла вместо пушек и полагал наилучшим способом обеспечения национальной безопасности отказ от внешнеполитических авантюр типа Карибского кризиса или вторжения в Афганистан. Теперь же очевидно всякому, не распрощавшемуся со здравым смыслом, что единственная гарантия того, что Москву не будут бомбить аки Белград в наказание за наши антигуманные действия в Чечне, – это ядерный щит Родины.
Трудно предположить, что мы когда-нибудь забудем этот урок. Еще труднее предположить, что наследники Ришелье, Бисмарка и Черчилля оказались настолько непрофессиональны, что не смогли ни предвидеть случившегося, ни даже осознать масштабы тектонических сдвигов в геополитическом положении России, которые в результате произошли. Они подобны современным алхимикам, готовящим зелье, кое позволяет им успешно воздействовать на массы. Но и у волшебников бывают промашки – то ли зелье не подошло, то ли время и дозы выбраны неудачно, и тогда массы бурным потоком устремляются к своим иррациональным целям, сметая все на своем пути, а демократические политики мелко семенят, поспешая за своим электоратом.
Дело не в том, что мы идеализируем Запад, а в том, что мы слишком «рационализируем» его. Между тем Хосе Ортега-и-Гассет еще в 1930 году предупредил об опасности такого прекраснодушного рационализма, опубликовав классическое «Восстание масс», где и ввел понятие «человек-масса». Это средний человек, который чувствует себя как «все» и не переживает из-за этого. Будучи порождением цивилизации, он воспринимает все блага цивилизации как само собой разумеющееся, естественно данное состояние. Он слишком ленив, чтобы утруждать себя критическим мышлением, да и не всегда способен к нему. Соответственно, он не стремится доказывать свою правоту и не желает признавать чужую. Он прав по определению, как часть массы. Разве современный экологический фундаментализм, насилие на международных экономических форумах или уличные буйства молодежи на родине прав человека – это не восстание масс, менее опасное, чем фашизм и большевизм, но не менее глупое и отвратительное? Разве прижизненный культ «Народной принцессы» и письмо ста тридцати выдающихся интеллектуалов по поводу Чечни – не явления одного порядка? Народным массам нужна своя аристократия, будь то аристократия крови или духа, та, которая идет за ними и угождает им, а не высокомерно стремится вести за собой.