Страница 7 из 14
На моё выступление пришло около тридцати человек, главным образом бизнесменов и государственных чиновников. За полчаса я изложил несколько основных идей относительно состояния и перспектив отношений между двумя странами. Подчеркнул взаимосвязь между политикой и экономикой и необходимость придерживаться правил «улицы с двусторонним движением», где в выигрыше обязательно должны оставаться обе стороны, а не какая-либо одна из них. Не преминул намекнуть, что печальный для США исход войны во Вьетнаме не в последнюю очередь являлся платой за двойную игру в торгово-экономических вопросах. И в дальнейшем попытки США опрокинуть достигнутый баланс интересов в свою пользу в какой-то одной сфере могут для них отозваться неблагоприятным образом в другой. Например, сказаться на переговорах о стратегических вооружениях, где США сейчас затягивают подготовку нового договора ОСВ-2.
Я понимал, что рискую прослыть среди американцев «коммунистическим ястребом», потому что так жестко наши представители обычно не выступали. Но мне хотелось нарушить спокойствие этой внешнеполитической элиты, чванливой и самоуверенной. Тем более, что она обязательно воспримет мои слова не как личное мнение, а как «сигнал из Кремля». Так оно и случилось. В развернувшейся дискуссии один из выступавших призвал Москву не переоценивать свою независимость от поставок американской техники, которой она лишится, если пойдёт на обострение с США. Другой, наоборот, уверял, что трудности в торговле – дело временное и что ограничения постепенно будут сняты.
Более острую тему затронул некто Майрон Файн, представившийся специалистом в области вооружений.
— Ваша торопливость в области ограничения стратегического оружия, — сказал он, — вызвана тем, что вы боитесь отстать в его модернизации и хотите сдержать развитие нашего потенциала, чтобы под покровом секретности добиться собственных преимуществ и вырваться вперед.
— Не согласен, — возразил я, — ведь мы сумели догнать США и достичь примерного паритета по общему числу ракет и бомбардировщиков в условиях, когда ваша сторона всё это видела сквозь завесу нашей секретности. Если бы не этот паритет, ваше правительство никогда не пошло бы на переговоры, закончившиеся Договором ОСВ-1. Но Вы же прекрасно знаете, что сейчас речь идёт об ограничении качественно новых систем – ракет с несколькими боеголовками. Мы не строим свою политику на обмане и действительно хотим остановить гонку стратегических вооружений, потому что их уже слишком много, число боеголовок продолжает расти, теряет всякий смысл с чисто военной точки зрения и становится просто опасным, повышая вероятность случайного ядерного конфликта.
После дискуссии Файн подошел ко мне и протянул свою визитную карточку. Она гласила, что он является директором центра стратегических исследований в Вашингтоне.
— Заходите к нам, — сказал он, — поговорим поподробнее. Но запомните мои слова: наши военные не доверяют вашим мотивам.
— Если так, — заметил я, — то разрядка невозможна.
— Думаю, это так, — заключил Файн. И скоро нашим лидерам придется это признать.
Заглянув дома в биографический справочник, я обнаружил, что в недавнем прошлом мой собеседник занимал высокий пост в одном из учреждений, близких к ЦРУ. Желание продолжать с ним общение отпало.
Через несколько дней мне позвонили от Дэвида Рокфеллера и сообщили, что он хотел бы со мной встретиться. То ли он прослышал о моем жестком выступлении в Совете по международным отношениям, то ли у него были иные соображения, но он просил меня зайти в определённый день и час в его офис на 86-м этаже Рокфеллеровского центра на Пятой авеню.
Я знал Дэвида еще с 1962 года, когда он был президентом «Чейз-Манхэттен банка», а я во время длительной поездки в США собирал материал для книги об американской олигархии. Встречался с ним и в Москве, куда он периодически наезжал. Со временем Дэвид стал активным участником Пагуошского движения, которое способствовало сближению наших стран по ограничению ядерных вооружений. Это был внешне очень осторожный человек с вкрадчивыми манерами, к которому в наших верхах относились положительно и рассчитывали на его поддержку в дальнейшем улучшении взаимных отношений.
В назначенный час я был у него в небольшом кабинете, очевидно, предназначенном для встреч тет-а-тет с одиночными посетителями. Письменный стол был абсолютно пуст, а на стене висела знаменитая картина Марка Шагала – Эйфелева башня с летающими вокруг неё жителями Витебска. Мы недавно купили альбом с его репродукциями и разглядывали там именно это полотно, но не подозревали, что скоро я увижу его подлинник в конторе миллиардера. Заметив мой взгляд, уставившийся на картину, Дэвид сказал несколько нараспев в своей обычной манере:
— Мы в нашей семье – большие поклонники этого мастера. Если придётся быть в Покантико, обратите внимание на витраж, специально сделанный Шагалом для местной церкви. Это наш семейный храм, но он, конечно, открыт для местных жителей и посетителей.
Покантико-хиллс – так назывался небольшой поселок в долине Гудзона, рядом с которым находилось поместье братьев Рокфеллер.
— Я пригласил Вас, — продолжал не столько говорить, сколько напевать Дэвид, — чтобы обменяться мнениями о том, как складываются отношения между нашими странами. Я понимаю, что Вы не занимаете официального поста в русском правительстве, как и я в американском, и поэтому мы можем говорить свободно, как независимые эксперты. Скажу так: некоторые недавние действия или, точнее, бездействие нашей администрации грозят ухудшить условия для наших торговых и вообще экономических отношений. Мне бы очень не хотелось этого. Я принадлежу к числу инициаторов снятия ограничений для взаимной торговли, и мне жаль, что из-за действий безответственных крикунов это великое дело ставится под сомнение. Было бы печально, если бы это неблагоприятно отразилось на наших политических отношениях и переговорах о вооружениях. Поэтому не скрою: меня сильно беспокоит сложившаяся ситуация.
Я мысленно усмехнулся. Как видно, моя жёсткая речь в Совете по внешним отношениям дошла как минимум до некоторых важных адресатов. Я решил подбавить тёмной краски и несколько поиграть.
— Хотел бы воспользоваться случаем, чтобы проинформировать Вас об итогах последнего Пленума нашей партии.
При этом я вытащил из кармана заготовленную заранее карточку с текстом и, держа её в левой ладони, продолжал, то и дело поглядывая на неё:
— Во-первых, разрядка для нас не тактика, не игра, а принципиальная установка. Нам очень не хотелось бы бросаться в крайности и стремиться побольнее наступить Америке на мозоли в разных точках планеты. В ряде регионов мира события развиваются не в пользу США, и не всегда в наших силах повлиять на эти процессы. Мы не хотим нарушать принципы глобального равновесия, о которых договорились лидеры наших стран.
Рокфеллер внимательно слушал, время от времени подаваясь всем корпусом вперёд и как бы пытаясь подсмотреть в карточку, зажатую в моей ладони.
— Во-вторых, — продолжал я, — мы придаём исключительно большое значение позиции деловых кругов США и рассчитываем на поддержку с их стороны. Но создаётся впечатление, что ваш бизнес временами ведёт себя слишком пассивно, и не противостоит в достаточной мере врагам разрядки. Да и в самом бизнесе есть противники разрядки, и когда они действуют агрессивно, то у разумного большинства рождаются сомнения и неуверенность.
— Рад слышать, — вновь распевая, сказал Дэвид, — что ваше руководство по-прежнему стоит за продолжение стабильного курса, несмотря на временные неприятности. Мои коллеги тоже будут рады услышать Вашу информацию. Ведь я не должен держать её в тайне, не правда ли? Что касается активизации бизнеса, будем делать всё возможное.
Меня это устроило, тем более что в своей информации я выделил в доступной для банкира форме главные тезисы выступления А.А. Громыко на Пленуме ЦК КПСС. Именно об этом меня просили из Центра, когда в срочном порядке обговаривался план моей встречи с Рокфеллером.