Страница 4 из 58
С именем Вяч. Иванова и Гершензона связаны также и шуточные опыты Лидии Бердяевой в прозе. В воспоминаниях Е. Герцык читаем: «К концу 16 года [точнее: в 1915 году. — Е.Б.] резко обозначилось двоякое отношение к событиям на войне и в самой России [...] "Ну где вам, в ваших переулках, закоулках преодолеть интеллигентский индивидуализм и слиться с душой народа!" — ворчливо замечает Вяч. Иванов. "А вы думаете, душа народа обитает на бульварах?" — сейчас же отпарирует Бердяев. И тут же мы обнаружили, что все сторонники благополучия, все оптимисты — Вяч. Иванов, Булгаков, Эрн — и вправду жительствуют на широких бульварах, а предсказывающие катастрофу, ловящие симптомы ее — Шестов, Бердяев, Гершензон — в кривых переулочках, где редок и шаг пешехода... Посмеялись. Поострили. Затеяли рукописный журнал "Бульвары и переулки". Особенно усердно принялись писать жены: не лишенные дарования и остроумия Лидия Бердяева и Мария Борисовна Гершензон — шуточные характеристики друзей-недругов, пародии»[31]. В архиве Гершензона сохранились две заметки Лидии Юдифовны, писавшей для этого журнала под символическим псевдонимом Филантропов, — «Врачи и лечебницы» и «Мысли и недомыслия мудрых людей»[32].
События 1917 года изменили не только внешнюю, но и внутреннюю жизнь Л. Бердяевой. По воспоминаниям Е. Ю. Рапп, «в Москве, уже во время революции, сестра без всякого влияния перешла в католичество. Она заболела воспалением лег-
15//16
ких в очень тяжелой форме. Во время болезни с ней произошел религиозный переворот. Она почувствовала (Св. Тереза указала ей путь) необходимость уйти из православия, которое не охранило Россию от боль<шевиков>». В период революции Лидию Юдифовну все более «томила жажда Вселенской Церкви, Единой, Нераздельной, воплощенной здесь, на земле, а не где-то там, за гранью земной». Во время болезни она случайно натолкнулась на книгу святой Терезы, изданную на старофранцузском языке в XVII веке. Читая ее с большим трудом, Лидия Юдифовна тем не менее почувствовала в ней что-то «родное, близкое, свое». Вскоре Николай Александрович познакомил ее с отцом В. В. Абрикосовым (1880—1966), который был рукоположен в католические священники и с августа 1917 года возглавил московскую католическую общину, а его бывшая жена — мать Екатерина (в миру — Анна Ивановна; 1880—1935) — стала настоятельницей русской общины монахинь-доминиканок. Побывав у обедни в молитвенном доме о. Владимира на Пречистенском бульваре, она была поражена духом царившей там первохристианской общины, что окончательно утвердило ее перейти в другую конфессию. Это произошло 7 июня 1918 года. Лидия Юдифовна считала, что, став католичкой, она обрела свой дом, свою родину, «обрела в католичестве Путь, Истину и Жизнь, по которым так томилась ее душа»[33]. Бердяев не только принял выбор своей жены, но, видимо, попытался его оправдать. Он писал осенью 1918 года: «Мне дорого в католичестве то, что оно дисциплинирует душу, превращает ее в крепость. Вообще у меня ведь есть очень глубокие и природные католические симпатии»[34].
Об особых отношениях Лидии Юдифовны с людьми в тот период свидетельствует ее письмо Андрею Белому (одно из немногих ее писем, уцелевшее для потомков, его можно датировать периодом после 1918 года):
«Милый маленький Боренька (вдруг так именно захотелось назвать вас). Только что говорили о вас с Н<иколаем> А<лександровичем> и о. Сергием <Булгаковым>, и мне захотелось написать вам. Лежу в постели, простудилась, бронхит. Ничего плохого, но нужно поберечься. Эти дни моей болезни часто вижу о. Сергия, и мы много и хорошо беседуем... Он только что ушел. Очень изменился... Эти годы были его пустыней, откуда он вышел, победив соблазны Искушающего нас. Думаю, каждая душа должна пройти пустыню, но не все
16//17
выходят из нее с победной пальмой в руках... Он победил, и мне так радостно общение с ним таким. Раньше я боялась за него.
Вот это хотела вам сказать о нем. А теперь о нас, т. е. обо мне и вас. В последнее время у меня такое чувство, будто между нами протянулась тоненькая золотая ниточка. У меня это не раз бывало с людьми. Будто чья-то рука нас связывала и вела. Куда? Иногда узнавали, иногда нет, но главное в том, что душа где-то знает, что узнает. И знает еще, что золотую ниточку эту нужно беречь [...] Все шлем вам нежный привет.
Л. Бердяева»[35].
«Редкостный профиль и по красоте редкостные глаза», «прекрасные прозрачно-зеленоватые глаза сфинкса». Такой увидел и запомнил ее писатель Борис Зайцев. Она, по словам Зайцева, в двадцатые годы стала полной противоположностью мужу: «он православный, может быть, с некоторыми своими "уклонами", она — ортодоксальная католичка. Облик особенный, среди интеллигенток наших редкий, ни на кого не похожий». Зайцева, жившего в одном доме с Бердяевыми в Москве, Лидия Юдифовна поразила, сказав однажды его жене: «Я за догмат непорочного зачатия на смерть пойду!»[36]
Лето 1922 года семья Бердяевых вместе с друзьями — писателем Михаилом Осоргиным и его женой Рахилью, жили в одном доме в Барвихе под Москвой. Осоргин в 10-летний юбилей своего обитания за пределами России писал о событиях августа 1922 года: «[...] почтенному профессору, с которым мы тогда делили деревенский уют и который сейчас живет в Кламаре, пришло в голову побывать в Москве на своей городской квартире. Ждали его обратно вечером, но он не вернулся. Вместо него приехал знакомый и рассказал, что в Москве идут аресты писателей и профессоров, и в числе других взят и милый Николай Александрович.
При нашей привычке к тогдашним нелепостям, арест Н. А. Бердяева, величайшая политическая чепуха, нас не удивил [...] Местные крестьяне говорили: "Того, патлатого, в городе забрали, а этот [то есть Осоргин. — Е. Б.], видишь, убег"
В их представлении мы, вероятно, были ловкими бандитами. По признаку патлатости, несмотря на всегдашнее изяще-
17//18
ство летнего костюма (мне, как рыболову, не свойственное), Н. Бердяев мог легко сойти за атамана)»[37].
В сентябре 1922 года Л. Ю. Бердяева вместе с мужем покинула пределы России. Оставаться в России она не могла не только в связи с высылкой за границу мужа, но и из-за начинавшихся преследований католиков. В августе, так же как и Бердяев, был арестован отец Владимир Абрикосов. Его приговорили к расстрелу, который был заменен высылкой за пределы страны, и, так же как Бердяевы, он уезжал из России 29 сентября. Оставшаяся вместе с сестрами-доминиканками мать Екатерина вскоре также была арестована и начала свой крестный путь по тюрьмам и ссылкам, завершившийся в 1935 году в Бутырской тюрьме[38]. Принимая во внимание все эти обстоятельства, можно только порадоваться за благополучно сложившуюся судьбу Л. Ю. Бердяевой, преисполненной тихого фанатизма и готовой пойти на смерть за догмат непорочного зачатия. Расставание с Россией было нелегким, поскольку, как с грустью писал Осоргин, «люди разрушали свой быт, прощались со своими библиотеками, со всем, что долгие годы служило им для работы, без чего как-то и не мыслилось продолжение умственной деятельности, с кругом близких и единомышленников»[39]...
Два года прожив в Берлине, Бердяевы (точнее Бердяевы-Трушевы, поскольку вместе с супругами Бердяевыми жили мать Лидии Юдифовны и ее сестра) с лета 1924 года обосновались во Франции, которая стала им второй родиной. Они поселились в рабочем пригороде Парижа — Кламаре. Сначала снимали квартиру, а в 1938 году переехали в собственный дом, полученный в наследство от друга семьи — англичанки Флоранс Вест. Для одних дом Бердяевых был легендарным Монсальватом — замком хранителей чаши Грааля (для Г. П. Федотова), для других — «Ясной поляной», где живет русский барин, боящийся сквозняков, любящий заниматься философией, решивший стать пророком и достигший успехов на этом поприще (для Б. П. Вышеславцева)[40]. Частыми гостями в этой кламарской «Ясной поляне» были Л. Шестов, К. В. Мочульский, Г. П. и Е. Н. Федотовы, мать Мария Скобцова, Б. П. Вышеславцев, Ф. Т. Пьянов, М. А. Каллаш, Е. А. Извольская, французские философы Жак Маритен и Габриэль Марсель, французский литературовед Пьер Паскаль, швейцарский теолог Фриц Либ, польский философ, духовник Л. Ю. Бердяе-
31
Герцык Е. Воспоминания. — М.: Московский рабочий, 1996. — С. 182.
32
РО РГБ. Ф. 746. Карт. 50. Ед. хр. 2, 60. См.: Проскурина В. Рукописный журнал «Бульвар и Переулок» (Вячеслав Иванов и его московские собеседники в 1915 году)//Новое литературное обозрение. — 1994. — № 10. — С. 173-208.
33
Вадимов А. Жизнь Бердяева. — Россия. Окленд, 1993. — С. 183.
34
Бердяев Н. А. Письмо Э. Голлербаху. 27 окт. — 9 нояб. 1918 г. // Минувшее: Исторический альманах. М.; СПб.: Atheneum — Феникс 1993. Вып. 14. С. 409.
35
РГАЛИ. Ф. 53. Оп. 1. Ед. хр. 154.
36
Цит. по: Бердяев Н.А. Pro et contra. —СПб.:Изд-во РХГИ, 1994. -С. 78.
37
Осоргин М. Как нас уехали (Юбилейное)//Последние новости.— 1932. - 28 авг. - № 4176. - С. 4-5.
38
См.: Возлюбив Бога, следуя за Ним... Гонения на русских католиков в СССР. По воспоминаниям и письмам монахинь-доминиканок Абрикосовской общины и материалам следственных дел, 1923—1949 гг. — М.: Серебряные нити, 1999.
39
Осоргин М. Как нас уехали (Юбилейное).
40
РГАЛИ. Ф. 1496. Оп.1. Ед. хр. 408. Л. 13 об.