Страница 58 из 58
VI
2 января 1925/20 декабря 1924.
Любимый, дорогой друг — сестра! Не удивляйся, если письмо это получишь позже Праздников. Мы до сих пор были уверены, что у вас по-старому все идет, и только сегодня из газет узнали, что праздники были по новому стилю[477]. Вот почему все наши поздравления на родину придут так не вовремя. А здешняя православная церковь живет по старому стилю. Ничего не разберешь! Это — предисловие, а теперь дай обнять тебя с нежностью тем большей, чем дальше ты от меня. Дай посмотреть в глаза и увидеть в них то, что мне так дорого в тебе, — духовное горение твое, вечную неутоленность духа твоего. Из письма твоего последнего слышу, как жаждет он выси горней, с какой тоской припадает к долу... Но, родной мой, таков путь восхождения: шаг вперед искупается мукой недвижности, пустынности. О, как стыдно мне сейчас перед тобой! Я только что вернулась из церкви (Vкpres[478]). Ты знаешь: от счастья, переполнявшего всю меня, я не могла молиться! Но если б ты знала, какой ценой куплено это счастье! Два месяца муки. Родная, будь ты здесь — ты знала бы все. Ты единственная, которой могла бы я сказать все до конца. И это потому, что ты бы все поняла так, как понимаю и я. Верю, что раньше или позже — узнаешь. Верю в нашу встречу несмотря ни на что. А пока знай только, что Лидия твоя не знает, как и чем возблагодарить Бога и Пречистую Мать Его за безмерную милость, ниспосланную ей на пути ея...
Как много нужно сказать! Ты любишь детали... Ну вот... Представь себе: живем мы в небольшой уютной вилле, довольно уединенно. Пока еще бывают лишь поодиночке, по два, по три... Но с будущей недели хотим собирать для бесед (вроде московских)[479]. Конечно, не больше 10 человек, т. к. квартира не московская... Я веду жизнь полумонашескую. В Церкви почти каждый день, частое причастье, исповедь. Бог послал мне здесь духовника, кот<орый> дает мне очень много, ведет дальше. Это — польский священник — мистик, философ, работающий в Nationale Bibliotheque над философ<cкой> книгой. Он говорит по-русски. Я узнала его благодаря жене покойного Leon Bloy[480]. Она — его духовная дочь. С ней мы дружны; она — большое, мудрое дитя... О. Августин[481] — весь горение... Соединение силы с тонкостью и нежностью души. Эти два человека много дают мне. Есть еще новые связи, но тем даю больше я, я для них — духовное питание. Недавно был здесь проездом из Англии о. Сергий[482]... Он показался мне каким-то напряженным и духовно скованным. Это впечатление и других. Мне с ним душно было. Ожидала другого. Что читаю? Все эти месяцы жила с Leon Bloy. Теперь почти все перечитала и взялась за Ruysbrock’a[483]. Но о. Августин находит большие пробелы в моем литургическом образовании. Дает мне в этой области много интересного... От о. Владимира получаю вести. Ждала его приезда к Празднику, но, видимо, он не приедет. Судьба моих сестер меня не тревожит[484]; они жаждали подвига и удостоились его. Им можно лишь завидовать. Говорю это, т. к. знаю, как они принимают крест царственного пути своего. Родной мой! Как ты недостаешь мне! Как нужна мне особенно теперь нежная, чуткая, трепетная душа твоя! Как мучит меня твое одиночество, твоя оторванность от всего самого дорогого тебе! Но верь, только страданием восходим мы к блаженству. Эти два года пустынножитничества моего в Берлине выстрадали мне то, от чего теперь так безмерно счастлива я!.. Поручаю тебя Пречистой Матери нашей, Покрову Ея белому. Она — путь наш к Нему, к Небу, к блаженству запредельному. Горячо, нежно, любовно обнимаю, крещу. Твоя здесь и там Лидия. От всех моих всем твоим сердечный привет и поздравления. Журналы пришлем непременно. О. Сергий восхвалял Адю. Я ей напишу. Одно из писем моих, очевидно, пропало.
VII
24 июля <1925.>[485]
Друг любимый, в эти дни скорби твоей так близка ты мне, так хотела бы окружить тебя лаской и заботой! Не верю в пространство, не верю во время, разделяющие нас. Знаю, что все это химера греховная. Но пока мы здесь, химера эта — тяжка. Наша Адя уже не знает ее. Она, легкая и светлая, издалека видит нас, хочет сказать многое, многое нам недоступное и непонятное, но химера отделяет и ее от нас, и лишь молитвы наши и ея сливают нас, уничтожая все преграды... Вот что хочу сказать прежде всего. А теперь буду просить тебя, родная, когда сможешь, скажи мне все о последних днях нашей Ади... Последние строки ея ко мне звучали такой лаской, и мне так больно, что не успела ответить на слова ея. Утешаю себя тем, что она и без слов моих знала, как мы близки несмотря на все годы разлуки... Я молюсь о ней всегда и всегда молилась — вот эта связь, и она чувствовала ее, как чувствуешь, знаю, и ты и все, о ком молитва моя ежедневная... Я пишу тебе с берегов океана, куда приехала на неделю раньше, чем Ни и сестра. Здесь будем август и 1/2 сентября. Не писала тебе так давно, т. к. не знала, где ты, и была уверена, что письмо до тебя не дойдет... Как хорошо, что Адя ушла из своего дома, а не из чужого Симферополя...[486] Но для тебя какая пустота будет в этом ея доме!.. Я знаю твое отношение к смерти, твое радостное приятие тайны ея, но разлука ранит больно, больно, дитя мое, и потому в эти дни я так хотела бы не отходить от тебя... Вот что: ежедневно в 12 ч. я читаю Angelus[487]. Читай вместе со мной, и мы будем в минуты эти вместе, мы сольемся в молитве. Посылаю тебе... Здесь мне хорошо. Церковь старая и великий океан, тишина и уединение... Господь слишком милостив ко мне. Дает мне так незаслуженно много! Эта зима была для меня одним из этапов духовных пути моего... Но об этом писать, друг любимый, — слов нет. Скажу одно: все больше и больше чувствую Руку, ведущую меня куда и как нужно... Да будет Воля Твоя! С бесконечной нежностью обнимаю тебя, сестра и друг любимый! Да хранит тебя Св. Сердце, раненное любовью. Твоя Лидия. Привет всем твоим. Ни писал тебе на днях большое письмо, но боюсь, что оно не дойдет. Он не знал о перемене тарифа на марки и мало наклеил. Знай, что он писал много, и очень жаль, если не получишь.
477
В 1924 году на новый стиль перешла Константинопольская Патриаршая Церковь. Бердяева ошибочно полагала, что этому последовала и Русская Православная Церковь.
478
Vкpres — католическая служба.
479
По субботам в доме Бердяевых в Кламаре проходили интерконфессиональные собрания, а по воскресеньям с 1928 года — традиционные чаепития, как некогда в Москве и Берлине (см.: “Дневники Л. Ю. Бердяевой”. — “Знамя”, 1995, № 10, стр. 140 — 167).
480
Leon Bloy — Леон Блуа (наст. имя Мари Жозеф Каэн Маршнуар; 1846 — 1917), французский писатель, критик, теоретик символизма и неоромантизма.
481
О. Августин Якубисик (1884 — 1945) — польский философ. С 1920 года жил во Франции. Католический священник в церкви Сен-Медар в Париже, духовник Бердяевой. Сотрудничал в журнале “Путь”.
482
О. Сергий — Сергей Николаевич Булгаков (1871 — 1944), русский философ.
483
Ruysbrock — Рейсбрук Ян ван (1293 — 1381), фламандский писатель и теолог. Основные сочинения — трактаты “Красота духовного брака” и “Зеркало вечного блаженства” (1359) — отмечены чертами пантеизма.
484
Речь идет о судьбах монахинь из католической общины в Москве. С 12 по 16 ноября 1923 года в Москве была арестована группа русских католиков: три священнослужителя и десять сестер-монахинь; в марте 1924 года — еще тринадцать сестер. В мае 1924 года А. И. Абрикосова приговорена к 10-ти годам тюремного заключения, остальные — на ссылку от 3-х до 5-ти лет. Общее настроение соединенных перед этапом в пересыльной камере сестер передают слова А. И. Абрикосовой, записанные одной из них: “Вероятно, каждая из вас, возлюбив Господа и следуя за Ним, не раз в душе просила Христа дать ей возможность соучаствовать в Его страданиях. Так вот, этот момент теперь наступил. Теперь осуществляется ваше желание страдать ради Него” (Осипова И. И. “В язвах своих сокрой меня...”. Гонения на Католическую Церковь в СССР. По материалам следственных и лагерных дел. М., 1996).
485
Письмо написано на известие о смерти А. К. Жуковской-Герцык, умершей в Судаке в июне 1925 года.
486
Последние годы А. К. Жуковская-Герцык жила в Симферополе, приезжая на лето в Судак к родным.
487
Angelus — католическая молитва, которая повторяется три раза в день.