Дьявол носит «Прада»

Еще я обнаружила, что Элисон, редактор отдела красоты, и в самом деле заслуживает права так называться – она буквально жила своей профессией. Пять часов она старательно доводила до моего убогого понимания, что мне не обойтись без определенной косметики и еще большего числа инструкций по ее применению, и за это время сотворила универсальное и безупречное Торжество Макияжа. В «чемоданчике для туалетных принадлежностей» от «Берберри» (он больше походил на чемоданы на колесиках, которые авиакомпании не разрешают брать с собой в салон) были собраны всевозможные виды теней, лосьонов, кремов, карандашей для подводки и прочей косметики. Там была матовая губная помада и помада с блеском, суперустойчивая помада и помада прозрачная. Тушь шести оттенков – от голубой до угольно-черной, – а к ней щипчики для завивки ресниц и гребешки для расчесывания ресниц на случай (чур меня!) комочков.

Почти половину всей «кухни» составляли пудра и тени. Призванные подчеркнуть (скрыть) достоинства (недостатки) моей кожи, они ранжировались в спектре более широком, чем палитра иного художника: одни предназначались для создания загара, другие – чтобы акцентировать выигрышные детали, третьи – чтобы имитировать благородную бледность. Я могла выбирать, придать ли своему лицу здоровый румянец средствами жидкими, твердыми, порошкообразными или комбинацией оных. Но самым впечатляющим из всего этого хозяйства были тональные кремы: будто кто-то умудрился как-то получить образец моей собственной кожи и мастерски обработал его уймой декоративной косметики. Для чего бы ни был предназначен крем – для того ли, чтобы придать коже сияние, или чтобы замаскировать маленькие прыщики, – он в любом случае улучшал цвет лица и делал мою собственную кожу почти совершенной. Отдельно в ковровом саквояжике были собраны: ватные тампоны и палочки, салфетки, губки, что-то около двух дюжин различных щеток и щеточек, махровые рукавички, два типа жидкости для снятия макияжа (увлажняющая и не содержащая масла) и не меньше двенадцати – ДВЕНАДЦАТИ – увлажняющих кремов (для лица, тела, стимулирующий, солнцезащитный номер 15, мерцающий, подцвеченный, ароматизированный, неароматизированный, крем для особо чувствительной кожи, крем с альфа-гидроксидами, антибактериальный и – на случай, если капризное октябрьское парижское солнце вдруг превратится в обжигающее летнее светило – крем с алоэ-вера).

В боковом кармане саквояжа были иллюстрации с «лицами». Каждое из них представляло собой образец для нанесения макияжа. Одно, например, многозначительно именовалось «легкий вечерний гламур», но под ним ярким маркером было начертано выразительное предостережение: НЕ К СТРОГОМУ ВЕЧЕРНЕМУ ПЛАТЬЮ!!! СЛИШКОМ НЕФОРМАЛЬНО!!! Этот «неформальный» макияж включал в себя матовую тональную основу, слегка припорошенную бронзовой пудрой и подкрашенную жидкими румянами, сексуальные темные тени, антрацитово-черные ресницы и губы, непринужденно и словно бы невзначай накрашенные блестящей помадой. Когда я с замирающим от восхищения сердцем выдавила, что никогда не смогу самостоятельно такое воссоздать, Элисон пришла в раздражение.

– Надеюсь, тебе и не придется, – сказала она с такой усталостью в голосе, что я подумала, как она вообще выдерживает мое невежество.

– Нет? Тогда зачем все эти рисунки и инструкции?

Ее уничтожающий взгляд был достоин Миранды.

– Андреа. Будь серьезней. Это только на случай крайней необходимости, если вдруг Миранда в последнюю минуту попросит тебя куда-нибудь с ней пойти или если с этим не справятся твой парикмахер и визажист. Да, ты мне напомнила, дай-ка я взгляну на щетки для волос.

Элисон продемонстрировала, как следует использовать четыре типа круглых щеток, для того чтобы привести в порядок волосы, а я пыталась осмыслить то, что она только что сказала. Так у меня тоже будут парикмахер и визажист? Я никого не нанимала для себя, когда подбирала людей для Миранды, так кто же сделал это для меня? Мне пришлось спросить.

– Парижское отделение, – со вздохом ответила Элисон. – Ты же представляешь «Подиум», а Миранда очень чувствительна к таким вещам. Ты будешь принимать участие в самых блестящих событиях мира моды бок о бок с Мирандой Пристли. Ты ведь не думаешь, что обойдешься своими силами?

– Нет, нет, конечно. Намного лучше, если мне будет помогать профессионал. Спасибо.

Элисон продержала меня еще два часа – пока не убедилась, что если даже все мои четырнадцать сеансов у парикмахера и визажиста будут, по несчастному стечению обстоятельств, отменены, я не посрамлю нашей хозяйки и не стану размазывать тушь по губам или выбривать себе по бокам голову, оставляя в центре воинственный ирокез. Но мы все-таки закончили, и я подумала, что наконец имею возможность рысью сгонять в столовую и схватить там какой-нибудь обогащенный калориями супчик, однако Элисон сняла трубку телефона Эмили (раньше это был ее телефон) и набрала номер Стеф из отдела аксессуаров.

– Привет, я закончила, она сейчас здесь. Хочешь приступить?

– Подожди! Мне надо пообедать, пока не вернулась Миранда!

Элисон закатила глаза, совсем как Эмили. Интересно, как это им удается так выразительно демонстрировать свое раздражение?

– Ладно. Нет-нет, я говорю с Андреа, – предупредила она телефонную трубку, а ее брови поднимались все выше и выше – недоумевающе, совсем как у Эмили. – Она вроде бы хочет есть. Я знаю. Да. Я знаю. Я сказала ей, но она, несмотря ни на что, хочет… обедать.

Я спустилась вниз и взяла себе большую тарелку супа со сливками, брокколи и чеддером. Вернувшись через три минуты, я обнаружила Миранду сидящей за столом и держащей телефонную трубку – двумя пальцами, словно трубка была покрыта слизью.

– Звонит телефон, Ан-дре-а, но, когда я беру трубку – потому что вы, по всей вероятности, не считаете это достойным своего внимания, – на другом конце почему-то никого не бывает. Вы можете объяснить мне этот феномен? – спросила она.

Конечно, я могла, но только не ей. В тех редких случаях, когда Миранда в своем офисе оказывалась одна, она иногда сама снимала телефонную трубку. Услышав ее голос, звонившие бывали так потрясены, что немедленно разъединялись. Никто ведь и не рассчитывал, что будет говорить непосредственно с ней, поскольку такая вероятность была равна одному проценту из тысячи. Я получала по электронной почте дюжины посланий от редакторов и ассистентов, уведомлявших – как будто я сама этого не знала, – что Миранда снова отвечает по телефону. «Где вы ходите, девушки? – Эти послания недоумевали, вопрошали, кричали, вопили. – Она отвечает по своему собственному телефону!!!»

Я промямлила что-то о том, что и у меня иногда срываются телефонные звонки, но Миранда уже утратила к этому интерес. Сейчас она смотрела не на меня – на мой суп. С бортика пиалы медленно стекала жирная зеленоватая капля. На ее лице выразилось отвращение, как только она осознала, что я не только держу в руках нечто пригодное в пищу, но и в самом деле собираюсь это что-то съесть.

– Избавьтесь от этого немедленно! – рявкнула она. И, хотя нас разделяло не менее семи метров, добавила: – Я заболеваю от одного этого запаха.

Я вылила так оскорбивший ее суп в помойное ведро и тоскливо смотрела на потерянные для меня калории, но тут ее голос вывел меня из размышлений.

– Я готова к отбору! – визгливо выкрикнула она, откидываясь на спинку стула с некоторым облегчением, поскольку заклейменная ею пища была уничтожена. – И как только мы закончим, позвоните в отдел текстов.

От каждого ее слова сердце у меня так и подпрыгивало: я никогда не могла быть уверенной в том, что именно она прикажет, и, следовательно, не могла знать, справлюсь я с этим или нет. Назначать отборы и регулярные встречи было обязанностью Эмили, и сейчас мне пришлось проверить ее ежедневник. На сегодняшние три часа значилось: «Отборы для съемок в Седове, Люсия/Элен». Я тут же позвонила Люсии и заговорила сразу же, как она сняла трубку.

– Она готова, – объявила я, словно боевой командир.

Элен, ассистентка Люсии, не сказав ни слова, повесила трубку, и я знала, что они с Люсией уже на полпути к кабинету Миранды. Если они не появятся через двадцать, максимум двадцать пять секунд, я буду вынуждена бежать за ними и лично напоминать – на случай, если они вдруг об этом: позабыли, – что когда тридцать секунд назад я позвонила и сказала, что Миранда «готова», я имела в виду, что она готова «прямо сейчас». Обычно это было истинное наказание, еще одна причина ненавидеть насильно навязанную мне обувь на шпильках. Носиться по редакции в поисках человека, который от всей души желал, чтобы его не нашли, всегда было неприятно, но самое плохое начиналось, если искомой личности случалось оказаться в туалете. Не важно, был ли это мужской или женский – данная ситуация не могла служить оправданием «недоступности» затребованного, и мне приходилось заходить прямо внутрь и иногда наклоняться, высматривая под дверцами знакомую обувь, и смиренно упрашивать, чтобы они побыстрее заканчивали и шли к Миранде. Немедленно.