Страница 29 из 44
Лена покачала головой.
— Не хотите?... А что же делать мне?... Зря я к вам пришел, зря на вас обернулся...
Лена не поняла его:
— Почему, Петр?...
Чаплицкий тоскливо объяснил:
— Я как жена праведного Лота: обернулся на Содом, и вот — обращен в соляной столп...
Лена промолчала.
— Я видел вас несколько раз с этим комиссаром... Шестаковым, — резко сказал Чаплицкий. — Скажите мне прямо — это из— за него?
Лена неопределенно пожала плечами и снова ничего не ответила.
— Та— ак, та— ак... Понятно... понятно... — сбивчиво забормотал Чаплицкий. — Вот же у вас телефон, Елена... Позвоните, скажите ему... — Чаплицкий отошел к окну, сжатыми кулаками оперся на подоконник, разгоряченным лбом прижался к стеклу, шепча слова, как в бреду: — ...скажите ему, что у вас прячется враг Советской власти... белогвардеец Чаплицкий... ваш бывший жених...
Лена молчала.
— Ну, что же вы? — истерически выкрикнул Чаплицкий. — Они высоко оценят такую лояльность...
— Что вы несете, Чаплицкий? Слушать противно! — взорвалась Лена.
Чаплицкий круто повернулся к ней:
— Почему же? Новые времена, новая мораль — сын на отца, брат на брата. Идеи дороже живых людей! Невесты предают своих женихов!
Лена долго, неотрывно смотрела на него. Потом разлепила пересохшие губы:
— Мне сейчас очень больно, Петр... Я вас тоже любила когда— то... — И добавила с мукой: — А вы... Вы горестный и кровавый шут...
Контрразведчик издевательски развел руками:
— Мы все шуты... на подмостках времен!
Лена взяла себя в руки. Показала Чаплицкому лесенку, ведущую на второй этаж:
— Приведите себя в порядок, умойтесь и ложитесь спать. Я постелю вам сейчас... — И так как Чаплицкий молчал, добавила непреклонно:— А утром уходите. Я больше не хочу вас видеть.
Чаплицкий поднял на нее потухшие глаза:
— Я не стану злоупотреблять вашим гостеприимством. Через полчаса смена патрулей, и я уйду...
Лена не ответила.
Чаплицкий сказал горько:
— Но если вы сообщите Шестакову, что я был здесь, они поймают меня и убьют.
Он подошел к ней вплотную и с гримасой боли и ненависти добавил:
— Прекрасный сюжет: советская Джульетта сдает Тибальду из Чека своего Ромео! Прощайте!..
Лена со слезами на глазах бросилась вон из комнаты. Чаплицкий крикнул ей вслед:
— И запомните: моя кровь падет на вас! Запомните это! Падет на вас!..
Шестаков и Болдырев направились в Чека.
По дороге Болдырев говорил недовольно:
— Ну, и чего мы достигли? Только парня хорошего в лазарет уложили. Да еще двое раненых... И пальбу на весь город подняли.
Шестаков с ним не согласился.
— Это ты не прав, дорогой мой, — говорил он снисходительно. — Конечно, ребят жалко, что тут говорить. Да ведь и сам знаешь, как народ говорит: «Пошел на войну по голову чужу и свою захвати!» Как— никак шестерых бандитов мы положили?
Болдырев угрюмо кивает.
— Да двоих взяли... — продолжает довольно Шестаков. — Это раз... Во— вторых, убедились категорически, что в штабе засел предатель.
— А то раньше не знали, что он засел, предатель— то, — пробурчал Болдырев.
— Раньше мы предполагали, а теперь точно знаем. И мы его обязательно найдем.
— Найдем, — спокойно согласился Болдырев. — Куда он от нас денется...
Шестаков размышлял дальше:
— Тут что еще важно: теперь, после засады на «Пронзительном», враг знает, что мы его игру разгадали.
Нахмуренное лицо Болдырева немного разгладилось.
— Это факт, — сказал он довольно. — Теперь небось поостерегутся хватать любые слухи — вдруг снова ловушка? И вообще, когда враг опаску имеет, у него возможности вредить меньше. А то обнаглели...
Они вошли в помещение городского Чека, расположившееся в небольшой каменной усадьбе за глухим забором, бывшем имении купца Малодворова.
В одной из комнат русый вихрастый чекист лет девятнадцати настырно допрашивал диверсанта, который первый влез на борт «Пронзительного».
Арестованный был спокоен, развалившись в очень свободной позе на стуле, он развязно отвечал на хитрые вопросы следователя.
Чекист, видимо не очень довольный результатами своего расследования, с обидой доложил Болдыреву:
— Вот, полюбуйтесь, Андрей Васильевич: клянется— божится, что ничего про организаторов злодейского покушения на буксир «Пронзительный» якобы не знает...
— Даже как главаря звать?... — сощурился на развязного диверсанта Болдырев.
Диверсант словоохотливо ответил:
— Звать— то знаю как, да что толку... Что мне с его званию — навар— то какой... Мне, небось, в зятья к нему не собираться...
— Так как его звать? — перебил Болдырев.
— Лександром звать его, головоря— то нашего, Лександром. И боле ничего про него не знаю. Да мне— то зачем? Лександр — и ладно. Лишь бы в дело взял, да опосля долей не обидел, да работой доволен был бы...
Болдырев спросил терпеливо:
— Одет— то он как, «головарь» ваш?
Арестованный ответил неожиданно:
— Я так мыслю, гражданин командир, соображаю, значит, — военный он.
— Ага, ясно. А ты кто — тоже военный? — заинтересовался Болдырев. — Офицер небось?
— Да что ты, командир! — заухмылялся арестованный. — Скажешь тоже! Мы люди вольные, веселым ремеслом промышляем. Из, урок мы, фартовых, значит.
Болдырев резко скомандовал:
— Ну— ка, лапы на стол!
Диверсант послушно выложил на стол руки — довольно грязные, с черной каймой под ногтями. Были, однако, эти верхние его конечности гладкие, узкие, не утомленные, не разбитые тяжелой работой.
Болдырев присвистнул:
— Барские ручки— то! Ишь, нежные, как у бабы...
— А то! — охотно подхватил арестованный. — В нашей фамилии даже дедушка, царствие ему, варнаку, небесное, тачкой рук не поганил. А батяня тем более — знатный майданщик был. Так что, гражданин командир, мне сам бог велел промышлять по фартовой линии...
В его болтовню вмешался Шестаков:
— Где и когда вы с ним договаривались?
— С кем? — искренне недопонял уголовник. — Это, значит, с батяней, что ль?
— Ты мне вола не крути! — сердито сказал Шестаков. — Ну, с этим вот... с «Лександром».
— А— а!.. Дык я уже начальничку... — арестованный повел светлым пустым взглядом в сторону следователя, — докладал: сошлися мы в пивном заведении братцев Муратовых...
— Это еще что за заведение? — спросил Шестаков.
— Столовая номер три в городе, по— нынешнему, — пояснил Болдырев.
— Так точно, — подтвердил уголовник. — Было это под вечер в субботу, как сейчас помню, недели три тому... Федор Муратов говорит: иди, мол, вон к тому столику, тобою человек хороший интересуется...
Болдырев спросил:
— Как он вам объяснил цель нападения?
Арестованный ответил не задумываясь:
— Тогда он ничего не объяснял. Дам, говорит, дело доброе, и ладно...
— А когда же?...
— То позавчера. Встренулись мы, он говорит, что денежный ящик для хлебного похода привезли. Схоронили, говорит, его на «Пронзительном». Ежели, сказал, лапшу не провешаем, то по хорошему кушу возьмем, денег там много. Всем, мол, хватит. А галошу эту на дно пустим — и концы в воду. Это уж как есть, точно... — И уголовник радостно захохотал, весьма довольный своей шуткой.
Болдырев взял со стола папку с делом, незаметно подмигнул следователю и позвал Шестакова:
— Пошли ко мне...
В своем небольшом кабинете Болдырев перелистал папку, бегло просмотрел протоколы допросов арестованных.
Несколько листков, написанных корявым почерком, вынул из папки, протянул Шестакову.
— Остальное все шваль, уголовная шушера... — пробормотал чекист. — И главное — никто про него ничего не знает.
— Муратова надо допросить, — сказал Шестаков. — Он, наверное, кое— что знает.
— Может, и знает, да не скажет, — зло сказал Болдырев. —
Мы к ним давно присматриваемся, к братьям этим, но и сажать смысла нет: их трактир для нас — как рыбный садок. Мы там уже немало всякой рыбки выловили...