Ветер ночи

– Святилище Ваула? – предложил Опирос.

– Это воинственный бог с холодной и несколько прозаичной натурой, возразил Кейн. – Я же имел в виду святилище Шенан. Богиня Луны должна способствовать нашим начинаниям.

– Я не знал, что ее культ простирался так далеко на север. А где ее святилище?

– Я покажу тебе, – уклончиво пообещал Кейн и начал толковать о процветании культа Шенан во времена Старого Города.

Они беседовали до поздней ночи. Левардос ненадолго покинул их, чтобы выполнить какое-то поручение. Когда он вернулся, то стал о чем-то шептаться с Кейном. Опирос почувствовал усталость и начал зевать. Бессчетные кружки пива в конце концов притупили его истерзанные наркотиком чувства, изгнали из головы голоса и образы. Опирос неожиданно решил, что достаточно пьян.

– Ну ладно, я, пожалуй, пойду домой и немного отдохну, – заявил он, подавив зевоту. – А может, мне лучше сегодня не спать? Может, я должен терпеть как можно дольше, чтобы крепче заснуть завтра ночью?

– Нет, отдохни немного, – сказал Кейн. – Если все у нас получится, тебе не придется засыпать. Клинур сама проведет тебя через врата сна.

– Ну, значит, до вечера, – бросил поэт, неловко собирая свои листки.

Ониксовую фигурку он еще раньше завернул и спрятал за пояс.

– Подожди, я пойду с тобой, – сказал Кейн. Он кивнул своим людям, чтобы те собирались. – Если ты случайно наткнешься на Эбероса, тебе придется дорого заплатить за риск, которому ты его подверг…

Когда они вышли из «Таверны Станчека», близился рассвет. Небо было еще темным, однако звезды уже начинали бледнеть. Было холодно и очень тихо. После задымленной, душной атмосферы таверны свежий воздух пьянил, как крепленое вино.

Прохожие встречались редко. В этот час даже те, кто пренебрегал сном, улаживали свои дела за закрытыми дверьми.

И уж никак не ожидал Кейн, что в это время суток к нему пристанет нищенка.

Сначала они услышали в темноте ее рыдающие причитания, а затем – шаркающую походку. В слабом свете фонаря возник ее силуэт. Факел, который нес Хайган, высветил фигуру женщины.

– Эй, господин хороший, подай монетку бедной матери! Прошу тебя, грошик для матери и ее дитятка…

Нищенка оказалась не старой, хоть грязные лохмотья и изможденное лицо добавляли ей лет. Младенец, закутанный в тряпки и похожий на бесформенный узел, сосал грудь. Личико его было накрыто материнской шалью.

Хайган шагнул вперед, чтобы прогнать попрошайку, но, пораженный неистовым блеском ее глаз, решил пропустить женщину к Кейну.

– Кейн! Да неужто это в самом деле ты? – подходя ближе, вкрадчиво воскликнула нищенка. – Ох, Кейн, ты ведь не пожалеешь денег, поможешь матери и бедному больному малютке? Он пока еще не умирает с голоду, но, если я не найду денег на хлеб и мясо, ему придется отправиться в лучший мир…

Ее бледное лицо показалось Кейну знакомым, однако он не смог припомнить, где и когда встречал эту женщину.

– Отчего ты просишь ночью, когда на улице нет людей? – буркнул он, ткнув в нее пальцем.

– Днем я теряюсь в толпе. Кроме того, порядочным людям неприятно видеть меня на улицах, – пожаловалась она. – У стражников нет сострадания к бедной матери и ее сыночку.

Ее окутывал тяжелый смрад не нищеты, а смерти. Пальцы Кейна нашарили мелкую монету, но неожиданный каприз заставил его сунуть в костлявую руку женщины золотой. Это позволит ей запастись едой и одеждой на несколько месяцев…

– Да хранит тебя Троэллет, – благословила его попрошайка, судорожно сжимая монету, словно хотела раздавить ее. Придвинувшись к Кейну еще ближе, она понизила голос:

– За поворотом в переулке ждут восемь мужчин. У двоих арбалеты. Они говорили о тебе.

Она проскользнула мимо Кейна, тихонько напевая что-то ребенку и перекладывая его так, чтобы он мог сосать другую грудь. Младенец вскрикнул, но не заплакал. Кейн услышал беспокойный шелест, напоминающий хлопанье крыльев, мать тихо запела сыну. Постепенно ее песня растаяла в ночи.

– Странно, – заметил Опирос, – благословила она тебя именем демона.

– Она говорила о засаде, – заметил Левардос, стоявший достаточно близко, чтобы все слышать. – Может, нужно вернуться, захватить побольше людей или пойти другой дорогой. Этот сукин сын Эберос, чтоб его черти взяли, подкарауливает нас на улице, которая ведет к дому Опироса.

– Я тоже так думаю, – согласился Кейн. – Но если это не Эберос. хотел бы я знать, кто на такое решился… Нет, не будем терять времени, возвращаясь за подмогой. Если они увидели наши факелы, то, когда мы повернем назад, они могут заподозрить что-то и сменить место. Раз мы знаем, что нас ждут, ловушка может обернуться против них.

– Они превосходят нас числом, к тому же у них арбалеты, – заметил Вебр.

– Я плачу тебе не за то, чтобы слушать, как ты играешь на дудке, – отрезал Кейн.

Хайган положил руку брату на плечо.

– Не волнуйся, братишка. Я специально выберу тебе в противники кого-нибудь поменьше!

Вебр оскалился и оттолкнул его.

– Позаботься лучше о своем факеле!

– Уймитесь! – рявкнул Кейн. – Нельзя стоять на месте, они могут заподозрить что-нибудь. Слушайте! Я зайду с тыла и займусь арбалетчиками. Вы не спеша следуйте до поворота. Идите с факелом, чтобы они видели приближающийся свет. Остановитесь, прежде чем я вас увижу; Опирос, ты крикни, что уронил статуэтку, и все вернитесь, освещая дорогу и делая вид, что ищете. Это даст мне время, чтобы успеть зайти в переулок с другой стороны. А когда я закричу, быстро бегите ко мне.

Видя, что они все поняли, Кейн исчез во мраке. Бежал он необыкновенно быстро и бесшумно.

– Он видит ночью, словно кот, – заметил Левардос, когда Кейн скрылся.

Энгельсе строился без определенного плана. Извилистые аллеи соседствовали с кривыми улочками. В этом запутанном лабиринте там и сям попадались островки городских усадеб. Уловить какую-то закономерность было невозможно.

Район, где они находились, был отведен под магазины и небольшие квартиры, зачастую объединенные между собой, – небольшие здания с центральным внутренним двором. Закоулок, где прятались враги, выходил именно в такой внутренний дворик – уединенный, грязный, с кучами отбросов, маленьким огородиком и загородкой для домашних животных.

Кейн, не раздумывая, выбрал самую короткую дорогу – вокруг домов. На первый взгляд казалось, что он действует безрассудно, однако все его чувства обострились, и он готов был мгновенно отреагировать на малейший признак опасности. Бежал он быстро и беззвучно, держась глубокой тени вдоль стен. Сюда не проникал даже тусклый свет звезд. Кейн рисковал больше всех, но он не мог доверить это задание никому из своих людей. Он тихо пофыркивал, словно подкрадывающийся хищник. Голубые огоньки гнева горели в его глазах – глазах прирожденного убийцы.

Неожиданно Кейн остановился перед закрытой дверью одного из домов, вспомнив, что тот пустует уже несколько месяцев. Тяжелая щеколда предназначалась скорее для защиты от обезумевших жильцов, чем от грабителей, так как интерьер дома не представлял никакой ценности. Взломать дверь оказалось несложно – достаточно было надавить разок хорошенько, чтобы вырвать с мясом замок. Но тогда не обошлось бы без шума, а в городе царило молчание. Кейн достал из-за отворота сапога тонкий нож. Через минуту дверь была открыта. Он толкнул ее и осторожно вошел в пустой магазин. Его встретили тишина и мягкий ковер пыли.

Крадучись, он пересек торговый зал. Следующая дверь вела во двор. Она оказалась заперта, и тяжелый деревянный брус пришлось снимать с петель, скрежет был оглушительный, но вряд ли этот звук мог насторожить тех, кто поджидал Кейна и Опироса в переулке. Думая об ожидающих его арбалетчиках, Кейн не спеша приоткрыл дверь, ведущую во дворик; приоткрыл настолько, чтобы протиснуться наружу. Невидимая стрела не вонзилась в его тело. Довольный тем, что двор завален мусорными кучами, Кейн выскользнул и, пригибаясь к земле, внимательно огляделся. Нет, во дворе никто не прятался. Быстро, не обращая внимания на темноту и препятствия, он перебежал через двор.