Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 43 из 64

Спички догорели, опалив мне кончики пальцев. Я хотел было зажечь новые, чтобы спокойно рассмотреть все еще раз, но сделать этого не успел. За стеной сарая послышались тяжелые шаги, кто-то по-хозяйски громыхнул замком, и сразу же в нем заерзал ключ. Никаких соображений, догадок и предположений у меня в это мгновение не было. Была только острая жалость к себе: как же, однако, не вовремя меня сюда занесло!

Ворота неторопливо разъехались, но, к моему счастью, в сарае сильно светлее не стало: на дворе уже почти стемнело. Для меня это было надеждой попытаться выскочить незамеченным. Высунув нос поверх крыла «волги», я увидел в сереющем проеме ворот силуэт мужчины, который со страху показался мне огромным. Он вошел в сарай с противоположной стороны машины, и я, как был, на корточках, начал потихоньку продвигаться к выходу. Шаг, шажок, шажочек... Когда до выхода оставалось совсем немного, громко, как кнут, щелкнул выключатель, и сарай залило ярким электрическим светом. Все дальнейшее уложилось в какие-нибудь три четверти секунды. Я вскочил на ноги, чтобы рвануть вон, человек на шум повернулся ко мне, и мы узнали друг друга. Это был Петрик.

Я уже улепетывал что было мочи, а в глазах все стояла его вурдалачья морда. Впрочем, через пару мгновений я понял, что эта рожа не только стоит в глазах, но еще и вместе со своим обладателем несется вслед за мной. Надо отдать ему должное, Петрик среагировал мгновенно. Мы ломились сквозь кустарник, как два обезумевших зверя. Вернее, обезумевшим зверем был я. Он был охотником.

Собственно, никаких шансов у меня не было. Во-первых, я совершенно не представлял, куда бежать: вокруг были сплошные кусты, деревья и густеющая с каждой минутой тьма, а по всему периметру — непреодолимый забор. Во-вторых, Петрик явно оказался здоровее и подготовленнее меня: его дыхание за моими плечами становилось все ближе и ближе. Вдруг заросли кончились, я вырвался на поляну, и это, по-видимому, стало для меня роковым. На открытом пространстве Петрик настиг меня в несколько прыжков, сделал подсечку, и я кубарем полетел на траву. Почти не дав мне приземлиться, он с ходу нанес по моему туловищу, как по футбольному мячу, страшный удар ногой, от которого я, несколько раз перевернувшись, упал на четвереньки. От следующего удара мне каким-то чудом удалось увернуться и даже схватить его за ногу, но он тут же ребром ладони врезал по моему затылку, и я растянулся пластом.

Наверное, ему показалось, что я вырублен, и он тоже взял тайм-аут, чтобы отдышаться. В голове у меня все плыло, дрожало и рябило, как в плохо настроенном телевизоре, но сознания я окончательно не потерял. Соображения хватало ровно настолько, чтобы понять: как только Петрик отдышится, он меня добьет. Собрав все силы, я оттолкнулся от земли и вскочил на ноги. Впрочем, возможно, «вскочил» — это только мне казалось. С интересом глядя, как я барахтаюсь, Петрик даже не двинулся с места. Просто дождался, пока мое тела примет более или менее вертикальное положение, и нанес мне удар в голову, от которого я полетел куда-то во тьму. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я пришел в себя. Полагаю, примерно столько, сколько понадобилось Петрику, чтобы сходить за фонарем. Сам Петрик стоял на краю котлована, заглядывая вниз, а луч фонарика неторопливо двигался по дну, приближаясь ко мне. Как я попал на дно котлована, я не знал, но догадывался, что мой последний полет во тьму был не только фигуральным, но и натуральным. Свет неумолимо приближался, и мне пришлось кряхтя подниматься. Страшно ныло плечо и саднили колени, но, как ни странно, руки и ноги все еще слушались. Когда световой круг уперся прямо в меня, я уже стоял на земле, точнее, на бетонной плите.

— Вылезай! — взвизгнуло железом по железу где-то над моей головой. В ответ я рубанул левой ладонью по правому предплечью, ясно демонстрируя свое отношение к этому предложению. Тогда фонарь злобно дернулся и принялся осторожно спускаться вниз.

Видно, это оказалось не таким уж простым занятием. Склон был крут, это только мне ничего не стоило слететь по нему в бессознательном состоянии. Петрик же пребывал в полном сознании, и ему было боязно двигаться в темноте по осыпающемуся грунту. Но я не стал ждать, пока он успешно справится с этими трудностями. Перебежал на другую сторону котлована и принялся что есть силы карабкаться наверх.

Ему это не понравилось: можно было предположить, что я буду вылезать с той же скоростью, с какой он — слезать. Свет фонаря заметался, Петрик развернулся на сто восемьдесят градусов, выскочил на поверхность и побежал вокруг котлована, чтобы встретить меня на выходе. Но фонарь, который был его преимуществом, одновременно выдавал маневры своего владельца. Я мгновенно оставил свои попытки выбраться здесь и вернулся к противоположному склону. Увидев это, Петрик побежал туда же. Стало ясно, что наступила патовая ситуация. К сожалению, продолжалась она недолго.

Свет фонаря ушел куда-то за край котлована, оставив меня в темноте и одиночестве с тревогой размышлять, что намерен предпринять противник. Голова у меня болела и кружилась, но воображение еще работало. Я предположил, что сейчас скорее всего начнется известная с древних времен игра под названием «побивание камнями», и начал шарить вокруг себя в поисках укрытия: я помнил, что при свете дня видел на дне ямы какие-то стенки и переборки. Но даже в страшном сне я не мог бы себе представить гнусного коварства и изуверской изобретательности этого упыря.



Наверху вдруг страшно взревело, залязгало, и, прежде чем я успел понять, что происходит, к краю котлована подкатил экскаватор. С чудовищным визгом лебедок в небо над моей головой взлетел хищный клюв ковша — и рухнул вниз. Не знаю как, но я сумел отскочить. Однако дальше началось такое, что я, наверное, буду до конца жизни вспоминать, просыпаясь ночами в холодном поту. Снова взревели двигатели, и ковш мотнулся вправо. Я упал на холодные плиты — и как раз вовремя. Потому что он, как маятник, качнулся в другую сторону и пролетел прямо над моей головой.

Я не могу сказать, как долго это продолжалось. Может, несколько минут, может, гораздо больше. Не могу даже толком описать, что происходило. Помню только, что я закрывал голову руками, стараясь то вжаться в склон, то заползти под плиту, пытаясь забиться хоть куда-нибудь. А кругом грохотало, визжало и выло. Летели во все стороны осколки бетона и кирпича, которые лупили меня, вонзались в меня, валили меня с ног. И над всем этим носился разъяренный оскаливший зубья ковш весом в полторы тонны.

Потом вдруг все замерло. Остановилось. Затихло. В наступившей тишине я совершенно отчетливо слышал, как хлопнула дверца кабины экскаватора, как спрыгнул на землю Петрик. Я слышал его шаги, которые замерли на краю котлована. Я понимал, чем он занят: шарит фонарем по дну ямы, чтобы убедиться, что дело сделано. Я вчуже наблюдал, как луч света остановился наконец на моем полузаваленном землей и битым кирпичом теле. Чувства жили, но сам я был настолько оглушен, что казался себе парализованным. Удовлетворенно кивнув, фонарь второй раз за этот нескончаемый вечер стал спускаться ко мне, но теперь я больше не ощущал в себе сил вставать, бежать, карабкаться...

Тогда я сделал все, на что силы оставались: приподнялся и сел. Однако этого было мало, катастрофически мало. Рука моя опиралась на груду кирпичных осколков, и, слепо пошарив рядом с собой, я выбрал один из них. Он показался мне страшно тяжелым, почти неподъемным. Но я все-таки постарался приладить его поудобней в ладони.

Последний шанс.

Свет фонаря уже добрался до середины склона и замер, отыскивая дорогу поудобней. Сволочь. Скотина. Сволочь! Мне кажется, я заорал что-то хриплое, дикое. И последним отчаянным усилием обреченного на смерть что есть мочи метнул кирпичину прямо в горящий гибельным для меня огнем зрак...

Вероятно, это оказалось непосильным перенапряжением. Перед глазами все поплыло, даже ненавистный фонарь вдруг завертелся каруселью и полетел куда-то в сторону кувырком, после чего я не то что потерял сознание, а просто, удовлетворенный собственным достижением, смежил устало веки, чтобы чуть-чуть передохнуть.