Страница 520 из 573
Первые залпы начавшейся идеологической битвы громыхнули, как ни странно, на территории самой Америки. Сразу после Второй мировой войны в США была создана Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности, которую возглавил "бешеный расист" сенатор Джозеф Маккарти. Началась так называемая "охота на ведьм", или "очистка тылов". Проверялись все участники левых, либеральных движений, особенно те, кто имел хоть какой-то контакт с советскими людьми, кто доброжелательно отзывался о русских, о Советском Союзе, о Сталине. Страдали дипломаты, которые вместе с Рузвельтом или по его поручению сотрудничали с работниками нашего МИДа, страдали инженеры и ученые, сотрудничавшие с нами в годы борьбы с фашизмом. Искали шпионов. По данным газеты "Нью-Йорк Таймс", до 50 тысяч американских исследователей и изобретателей были по этой причине отстранены от работы. Страдали журналисты, деятели кино и литературы, писавшие о нас, показывавшие нашу жизнь добросовестно, без изощренной искаженности, А поскольку большинство научных работников и работников культуры были евреями, то "охота на ведьм" вполне резонно отождествлялась с охотой на иудеев. Это было проще и понятней для среднего американца, хотя, конечно, расследования и преследования комиссии Маккарти носили характер не столько национальный, сколько политический. Тылы действительно зачищали, идя в наступление. А мы, даже проницательный Сталин, не сразу восприняли это, с нежеланием осознавая тот печальный факт, что недавние союзники уже всерьез "вступили на тропу" всесторонней войны против нас.
В отличие от американцев, которые сразу принялись отлавливать своих «ведьм» организованно, в государственном масштабе, по плану и графику, у нас ничего подобного не было. Борьба с низкопоклонством перед Западом, переросшая затем в решительную борьбу с космополитизмом, началась просто с частного случая. В 1945 году поэт Александр Хазин порадовал читающую публику своим новым опусом, опубликовав то ли подражание, то ли пародию на пушкинский роман в стихах, с сохранением особенностей построения, рифмовки. Отважный сочинитель взял да и перенес Онегина из его времени в наше, в первый послевоенный год, подчеркивая, как хорошо жилось в давние времена и как скверно теперь. Этакое ерническое творение человека без святыни в душе, способного "продать отца ради красного словца". А произведение Хазина было вредоносно еще и потому, что написано умело, увлекательно. Глумливые ядовитые нотки сокрыты были под внешней безобидной игривостью. У меня дома нет текста, приведу по памяти выдержку, особенно возмутившую многих жителей Северной столицы. Онегин в Ленинграде:
В трамвай садится наш Евгений,
О, бедный, милый человек.
Не знал таких передвижений
Его непросвещенный век.
Судьба Онегина хранила,
Ему лишь ногу отдавило,
И только раз, толкнув в живот,
Ему сказали «идиот».
Он, вспомнив старые порядки,
Решил дуэлью кончить спор,
Полез в карман, но кто-то спер
Уже давно его перчатки.
За неименьем таковых
Смолчал Онегин и затих.
Весьма чувствительную для ленинградцев струнку задел поэт. Коренные жители Северной столицы всегда гордились своей особой культурой вообще и культурой общения в частности, болезненно переживали хамство новоприезжих, заполонивших город. А в этот раз суть была еще глубже и существенней. Если Ленинград стал символом народного мужества в военное лихолетье, то для самих питерцев, перенесших блокадный ад, материальным символом жизнестойкости их славного города являлся — пусть не покажется странным трамвай.
Дело в том, что еще до начала войны трамвай был здесь главным видом транспорта и для самих горожан, и для жителей пригородов. Связывал, скреплял большое пространство. На 43 трамвайных маршрута ежедневно выходили без малого 2 тысячи вагонов, перевозивших за сутки 3,5 миллиона пассажиров, то есть примерно 92 процента от общего их числа. Остановить трамвай замрет жизнь огромного города. Это хорошо понимали ленинградские руководители. И самого Сталина беспокоил этот конкретный вопрос, он обсуждал его вместе с Ждановым. Что будет, если в случае войны противник разбомбит наш крупнейший на северо-западе железнодорожный узел, прервет движение между городскими станциями, пресечет переброску поездов с ветки на ветку?! Нужен был «дублер». Таковым стала трамвайная сеть. Легкие трамвайные рельсы были повсеместно заменены тяжелыми, железнодорожными, с выходами их к военным объектам, оборонным заводам. На случай, если город лишится электроэнергии или будет повреждена контактная трамвайная сеть, на этот случай на запасных путях стояли паровозы, способные водить по городским улицам сцепки трамвайных вагонов, что и было потом.
8 декабря 1941 года — один из самых черных дней в истории блокированного Ленинграда. На трамвайные подстанции перестала поступать электроэнергия. К этому времени от бомб и снарядов на своих боевых постах погибли три четверти тружеников трамвайной службы пути — около 800 человек. Но трамваи еще продолжали ходить. Редко, но все же ходили: с помощью паровозов, а вернее — с помощью той незримой силы, которую принято называть силой духа. 25 декабря того же года начала неуклонно расти норма ленинградского блокадного пайки, опускавшаяся перед тем до 125 граммов хлеба на человека в сутки. Паек рос, но смертность в городе резко увеличилась. Это произошло после того, как в новогоднюю ночь остановился и замер в снежных заносах последний из действовавших трамваев. Истощенные люди, неспособные передвигаться пешком по заснеженным улицам, умирали в квартирах без топлива, без воды, не в силах добраться до магазина за причитавшимся пайком. Мертвых отвозили до кладбища на санках-салазках.
Наступило самое страшное время. Затих темный, заснеженный, полуразрушенный город. Но уже вводились в строй энергоблоки на ленинградских ГРЭС, уже прокладывали по дну Ладожского озера силовые кабели с "Большой земли". И пошел в город живительный ток. 11 апреля 1942 года Ленгорисполком принял решение "О возобновлении пассажирского трамвайного движения". К этому сроку были уже, ценой невероятных усилий, вырублены изо льда, отремонтированы и покрашены уцелевшие трамвайные вагоны. И вот 15 апреля наступил, наконец, праздник: по рельсам пошли-побежали 317 трамваев, связывая воедино весь огромный город, сокращая расстояния, которые еще вчера были непреодолимыми. Я не оговорился — это был действительно праздник: все жители, кто мог двигаться, вышли на улицы и проспекты, прильнули к окнам, радуясь таким привычным, таким милым сердцу трамвайным звонкам, заглушаемым то воем сирены, то взрывами… "Вновь бегут трамвайные поезда. В звоне их сигналов уже звучит далекий звон колоколов Победы" — это я цитирую "Ленинградскую правду" от 16 апреля 1942 года.
Впереди было еще много трудностей и горя, впереди было еще почти семьсот блокадных суток, но трамвайное движение больше не прерывалось. Трамваев становилось все больше, ходили они все регулярней. Несмотря ни на что! На разворотном круге маршрута, которым пользовались труженики Кировского завода, находились немцы. Поэтому каждая трамвайная сцепка состояла из двух моторных вагонов — моторными отсеками в разные стороны. Дошли вагоны до завода — и без разворота назад.
Воистину, трамвай стал для ленинградцев олицетворением надежды на освобождение, материальным символом возрождения, и вот по этому символу, по лучшим чувствам недавних блокадников — кощунственными, глумливыми стихами! Возмутились многие жители славного города, возмутился Андрей Александрович Жданов, отдавший все свои силы и здоровье защите и восстановлению северной столицы. Да и мне, хорошо знавшему Петербург — Петроград — Ленинград, побывавшему там в период блокады, очень неприятно было слышать или читать какую-либо скверну о нашей невской твердыне. А Иосиф Виссарионович был даже удивлен горячностью обычно весьма сдержанного Жданова, когда речь зашла о вышеупомянутых стихах. Посоветовал не принимать пасквиль близко к сердцу, предложил присмотреться к Хазину и подобным ему пасквилянтам: кто они, в каких редакциях «окопались», кто их пригревает, как осадить… Умел Иосиф Виссарионович от частностей перейти к обобщению… С этого, собственно, и началась, и потянулась полоса борьбы с низкопоклонством перед Западом, с безродными космополитами. А первый решающий шаг в этом направлении довелось сделать Андрею Александровичу Жданову.