Тайный советник вождя

В японском представительстве — растерянность и уныние. Выбитые стекла окон кое-как заменены фанерой. Полуупакованные ящики. Чемоданы. Сквозняк гонял по залу пепел сожженных бумаг. Сам посол давно не брит, рубашка не первой свежести. Он сразу спросил, когда дипломатам разрешат выехать из Германии и как это осуществить? Ленев ответил, что это будут решать соответствующие органы, а наше дело — охрана и оборона, чтобы иностранцы спокойно ожидали решения своей участи.

Разговор шел через переводчика на немецком, но я, наблюдая за послом, заметил, что он понимает и по-русски, улавливает смысл наших реплик. И вообще, хоть и небритый, и костюмчик скромненький, а глаза у опытного дипломата настороженно-внимательные, и даже было такое впечатление, что не только мы его «прощупываем», но и он нас. Особенно интересовал его я: пожилой человек в форменной фуражке, в военном плаще без знаков различия. Разговаривал японец с Леневым, а поглядывал на меня. А я, вполоборота к послу, смотрел сквозь проем выбитого окна на руины, на дымившиеся пожарища. Сказал:

— Берлин был монументален. А в Токио постройки более легкие, не правда ли?

— Господин… — Дипломат запнулся, не зная, как назвать меня. Господин бывал на Востоке?

— Не далее Маньчжурии. Наш Порт-Артур был уже захвачен вашими соотечественниками. Как и другие русские территории, куда я не смог попасть. Впрочем, надеюсь еще полюбоваться красотой тех мест.

— Конечно, конечно, — закивал посол, приоткрыв в приятно-казенной улыбке желтоватые зубы. — На Востоке своя особая красота. И океан. Наше счастье, что он такой большой.

— Но море между вами и материком… Оно ведь не очень широкое.

— Оно спокойное. Оно не столь бурное, как океан, — ответил японец, и я не заметил при этом никакого изменения в его голосе, в выражении лица.

— А неожиданные штормы, тайфуны?

— Они редки и не внезапны. Обычно они достигают наших островов, уже получив имя.

У меня сложилось впечатление, что у такого осведомленного человека, как посол в первостепенном для Японии государстве, не имеется никаких данных о нашей договоренности с союзниками вместе погасить восточный очаг войны. Обо всем этом я без промедления сообщил в Москву.

И последнее, что связано с Георгием Матвеевичем Леневым и его славным полком, а еще точнее — с двумя историческими верблюдами, с рослым невозмутимым Мишкой и нервной, злопамятной Машкой, которые дотянули-таки от Астрахани до Берлина свою пушку, которая первой ударила прямо по гитлеровской рейхсканцелярии. Согласитесь, что на счету этих тружеников войны немало заслуг, достойных быть отмеченными. Но как? Людей награждали орденами, повышали в звании, в должности, а верблюдов-то чем отблагодарить? Дать что-либо особо вкусное на обед? Так это же мимолетность, сшамали, и нету.

Помогла смекалка. В помещениях захваченной рейхсканцелярии высились штабеля ящиков с фашистскими крестами. Орденами и медалями всех достоинств, от первоначальных до самых высоких. Ими был усыпан пол, они хрустели под сапогами. Ну и сообразили командир орудия старший сержант Нестеров и наводчик Кармалюк, что можно сделать. Нашли специалиста по гитлеровским наградам (каких только специалистов не было тогда в наших полках!), разыскали широкие муаровые лепты, и на каждой из них, в строго установленном порядке, по значимости, укрепили полный комплект фашистских отличий. Ни один гитлеровский вояка никогда не мог бы получить столько. Места не хватило бы ими обвешаться. Верблюды-то пообъемистей, повыносливей. Голубые ленты, свешиваясь по обе стороны горба, завязывались под брюхом. Сначала верблюдам не нравилась эта катавасия, раздражала непонятная тяжесть, действовало на нервы звяканье и бряканье при каждом шаге, но вскоре Машка и Мишка так привыкли к своим блестящим украшениям, что не желали выходить на улицу без наград. Походка у верблюдов медленная, горделивая, а с муаровыми лентами они выглядели особо торжественно. Народ расступался.

В конце мая верблюдов, прогуливавшихся по территории разрушенного берлинского зоопарка в сопровождении толпы немецких зевак, особенно детей, увидел проезжавший мимо комендант города генерал-полковник Берзарин. Человек, не лишенный юмора, он посмеялся, затем нахмурился, тиская в руках фуражку с большим козырьком. Отправился дальше, ничего не сказав, по в тот же день вызвал к себе не командира корпуса Рослого, не командира дивизии Галая, а непосредственно командира стрелкового полка Ленева. И, покручивая пуговицу на его гимнастерке, сказал, что история с верблюдами ему досконально известна, что они, конечно, заслуживают заботы и уважения, но то, что Мишка и Машка разгуливают по городу с набором немецких наград, может спровоцировать нежелательную реакцию жителей. И вообще, награды есть награды, нельзя принижать значение отличий противника, если не хочешь принизить значение своих. К тому же следует подумать о дальнейшей судьбе животных, тем более что вся артиллерия переводится на механическую тягу, а полк перебрасывается в другой район.

После этого разговора верблюды с наградами на берлинских улицах не появлялись. По поручению Берзарины работники комендатуры связались с Москвой и условились, что два верблюда будут доставлены в наш столичный зоопарк, обретут там заботу, внимание и заслуженный послевоенный отдых. Пофартило им больше, чем некоторым людям.

И вот на плацу военного городка, где прежде стояла дивизия СС, а теперь разместился 902-й стрелковый полк, собрались артиллеристы, демобилизующиеся ветераны и вообще все, кто хотел проститься с боевыми друзьями, а также с легендарными Мишкой и Машкой перед отправкой на железнодорожную станцию, где для верблюдов был оборудован саперами специальный вагон. Без малого три года вместе шли по фронтовым дорогам. И вот — пора… Грустно звучал полковой оркестр, грустны были люди, да и верблюды, хоть и были при полном параде со своими голубыми лентами, прошли вдоль строя не торжественно-горделиво, а понурив головы, предчувствуя безвозвратное расставание. Никого не оплевала в тот день раздражительная Машка, что совершенно не соответствовало ее характеру.

До станции верблюдов проводили артиллеристы. Прощание вышло тяжелым. На командира орудия Нестерова и наводчика Кармалюка больно было смотреть.

Демобилизованные «старики», ехавшие через Москву, обещали доставить верблюдов в зоопарк в полном порядке. Вместе с сопроводительной описью, в которой, среди других, был и такой пункт: "На каждом верблюде — муаровая лепта с полным комплектом фашистских наград".

Что было с Мишкой и Машкой потом, я не знаю. Хотел побывать в нашем столичном зоопарке, проведать их, да все недосуг. А потом и время прошло.

17

Второго мая свершились еще три существенных для меня события, наложивших отпечаток на дальнейшие поиски немецкого фюрера. В Политуправление фронта самолетом была доставлена из Москвы газета «Правда», датированная вторым днем начавшегося месяца. Меня разыскал по телефону генерал Серов и прочитал для сведения несколько абзацев из статьи в этом номере. Суть сводилась к одной фразе: "Распространением утверждения о смерти Гитлера германские фашисты, очевидно, надеются предоставить Гитлеру возможность сойти со сцены и перейти на нелегальное положение".

Без ведома Сталина такой материал в центральной, можно сказать директивной, газете появиться не мог. Значит, Сталин не хочет, чтобы Гитлера считали мертвым. Почему? Есть какие-то данные, что фюрер жив? Или нам требуется пугало, чтобы держать в напряжении союзников и вообще народонаселение? Во всяком случае, завязывалась какая-то новая интрига, на которые Иосиф Виссарионович издавна был большой мастер. Сейчас, значит, ему требовалось, чтобы обстановка до поры до времени оставалась неясной, каковой она, собственно, и была. Но зачем-то понадобилось еще сильнее замутить воду?!

В тот же день по решению Военного совета 1-го Белорусского фронта была создана специальная комиссия по поиску фашистских главарей, по установлению их личностей, в частности для исследования обгоревших останков предположительно Геббельса. Возглавил ее человек, обладавший в масштабе фронта большой властью: член Военного совета генерал-лейтенант Телегин Константин Федорович. Это еще раз убедило меня в том, что маршал Жуков не знает про группу Серова, работающую непосредственно "по Гитлеру" и его ближайшим соратникам. Если бы знал — зачем заниматься параллельным расследованием? Берзарину известно, генерал Серов днюет и почует у коменданта, а вот Жукову — нет. По какой причине Верховный главнокомандующий не информирует своего первого заместителя? Не отвлекает его от других важных забот или не желает поднимать Георгия Константиновича на высокую политическую орбиту? Он и так, по мнению Иосифа Виссарионовича, пользовался слишком большой популярностью в Вооруженных Силах, в народе, да и за рубежом. В этом Сталину мнилась некоторая опасность. После больших войн всегда обостряются внутренние конфликты. А в общем-то ни статья в «Правде», ни решения Военного совета фронта для нас с Серовым значения не имели. Задание, полученное непосредственно от Сталина, никто не отменял, поправки не вносились. Мы по-прежнему в обстановке полной секретности должны были искать Гитлера — живого или мертвого.