Страница 396 из 573
— Мечтать никогда не вредно. Но нам сейчас не до роскоши, людям жить негде, а восстановить город с уцелевшими домами, фундаментами, коммуникациями гораздо легче и быстрее, чем строить на новом месте.
— И это тоже, — кивнул Сталин и поправил съехавшую на глаза фуражку.
— Какое впечатление произвел Черчилль? — поинтересовался я. — Впервые общение было долгим.
— Мое мнение о нем осталось прежним. Это господин, вечно беременный политикой. Двуликий Янус, утверждающий, что сейчас правда столь драгоценна, что ее должны оберегать телохранители из лжи… Хотелось бы верить его обещаниям, но не могу заставить себя.
— А Рузвельт?
— Он внушает доверие. Это большой умный ребенок. Непосредственный ребенок, но себе на уме, — улыбнулся Иосиф Виссарионович.
Слушая Сталина, я одновременно думал о странностях судьбы, которая снова привела меня в город, так сильно изменивший когда-то мою жизнь. Здесь завязалась наша дружба с Иосифом Виссарионовичем, здесь впервые увидел я Ворошилова, Власика. И вот через четверть века, после многих событий, после многочисленных свершений и невозвратимых утрат, мы все четверо снова тут, на том же береговом откосе, где бывали и прежде. Совсем близко, за пологом темноты, стрежень Волги, где затопили мы баржу с пленными офицерами, где свел я свои счеты с Давнисом и Оглы. Было ли все это?
Повернувшись к Власику, встретил его вопрошающий взгляд: "Помнишь?" Я молча кивнул: "Да, конечно".
Громкий голос Ворошилова возвратил меня к действительности. Климент Ефремович звал нас в машину, опасаясь, что простудимся на ветру. Мы пошли.
В ночь на 7 декабря 1943 года поезд с советской делегацией прибыл в Москву. После долгого отсутствия Сталин возвратился в столицу. А днем в печати появилось сообщение о Тегеранской конференции, была опубликована Декларация, подписанная главами трех великих держав и свидетельствовавшая о том, что солидарность антигитлеровской коалиции достигла зенита.
4
Среди многих поручений, коими обязывал меня или доверял мне Иосиф Виссарионович, одной из самых продолжительных и самых неприятных была необходимость постоянно знать, что представляют собой вооруженные силы Польши и вообще, что происходит у нашего беспокойного соседа, не подменяя, естественно, того отдела Главного разведывательного управления (ГРУ), который занимался странами Восточной Европы. Польская проблема существовала с давних пор, являясь причиной раздоров между Россией и Германией, между Советским Союзом и Великобританией. Но особенно интерес к этой проблеме возрос после Тегеранской конференции, наметившей обустройство послевоенной Европы. Для нас Польша — стратегическое предполье, обеспечивающее безопасность с запада. Великобритания, рассчитывавшая после победы господствовать над ослабленными войной странами Центральной и Западной Европы, намеревалась использовать Польшу, как и Балканы, в качестве буфера, барьера на пути распространения влияния нашей Великой державы. Черчилль готов был использовать любые средства в этой подспудной борьбе.
У Главного разведывательного управления своя специфика: там выводы, основанные на секретных сведениях, на документах, на фактах. От меня же требовалось другое — личное мнение по тем аспектам, которые в тот или иной момент интересовали Сталина. Мое мнение он сопоставлял с оценками специалистов, определяя собственное отношение. Касательно проблем польских это было для Иосифа Виссарионовича не только необходимостью, но и многолетней привычкой, с которыми, как известно, он расставался весьма неохотно.
Еще в начале 1920 года, когда белополяки затеяли свой авантюрно-агрессивный поход на восток, захватив значительную часть Белоруссии и Украины вплоть до Киева, еще тогда Сталин часто обращался к Александру Ильичу Егорову и ко мне с вопросами о Пилсудском, о строении и вооружении только что созданных польских войск; об их офицерских кадрах (все ведь из русской царской армии!), и о многом другом. Я знал и наших военных, судьбы которых так или иначе были связаны с событиями в Польше. Хотя бы Г. Гая (Гайка Бжишкяна), который удачнее некоторых других проявил себя в польской кампании, смог после контрудара противника вывести свою армию из окружения, пробиться на территорию Германии. Об этом я уже писал, как и о трагедии Гая, который пострадал при аресте из-за горячности своего характера (сбежал от охраны из вагона). То, что известно было о польской кампании, о польских войсках Егорову, Тухачевскому, Гаю и другим товарищам, обретавшимся теперь уже на ином свете, должен был знать и я: во всяком случае так считал Сталин. И едва возникала необходимость, обращался ко мне. Хорошо, что такая надобность появлялась не часто, однако я должен был постоянно находиться "во всеоружии", если и не помнить деталей, подробностей, то всегда иметь свое суждение.
Мнения наши по польским делам не совпадали, кстати, чаще, чем по другим позициям, но Сталин обычно признавал мою правоту. А заговорил я теперь об этом потому, что в сорок третьем году, перед Тегеранской конференцией и особенно после нее, стало ясно: польская проблема разрастается в крупное яблоко раздора между нами и союзниками, особенно между нами и англичанами, которые претендовали на особую роль в Польше. Не углубляясь в политическую сторону этого сложного конфликта, скажу немного о том, что касалось меня, — о стороне военной. Вскоре после того, как фашисты напали на нашу страну, советское правительство заключило соглашение с польским эмигрантским правительством Сикорского, обосновавшимся в Лондоне, о формировании польской армии, которая будет в оперативном отношении подчиняться нашему Верховному Главнокомандованию. Эту идею, кстати, опять же поддерживали англичане, явно желавшие иметь на нашей территории польские войска, поддающиеся влиянию британцев. На всякий случай. Мы согласились, хотя и знали капризность, амбициозность необрусевших поляков. Хлопотно иметь с ними дело, но несколько добавочных дивизий на фронте не помешали бы нам. А дальше время покажет. Пусть повоюют поляки вместе с нами за свою Родину, не прятать же их за спинами наших бойцов.
Сформировать польскую армию намечалось на Урале к 1 октября 1941 года. Первоначально численность определялась в 30 тысяч человек, однако людские ресурсы оказались такими, что вскоре эту цифру увеличили втрое. Откуда кадры? На нашей территории находились десятки тысяч польских солдат и офицеров, плененных и интернированных Красной Армией при освобождении Западной Украины и Западной Белоруссии. Многие из них бежали к нам, не желая оказаться под немецким сапогом. Это были обученные воины, которых требовалось только организовать и направить. Кроме того — поляки, проживавшие в нашей стране, и не только на западных окраинах, но даже в Сибири, — потомки вольных и невольных переселенцев еще с царских времен. Короче говоря, людей хватало. Вооружение должна была поставлять Англия. Но англичане, как известно, щедры лишь на обещания… Нам самим пришлось при скудных в то время возможностях выделять для поляков все: от продовольствия до пулеметов и артиллерийских систем. Англичане же «позаботились» лишь о кандидатуре командующего польской армией, навязав нам через Сикорского генерала Андерса. Я не мог без раздражения слышать эту фамилию и при первой возможности высказал Иосифу Виссарионовичу свое мнение.
— Почему вы так настроены против него? — спросил Сталин. — Потому, что Андерс командовал в двадцатом году кавалерийской бригадой в походе на Киев?
— Бездарно командовал. Ничего, кроме жестокости. И к подчиненным, и к мирным жителям. Каратель, а не офицер.
— Тем самым способствовал разгрому белополяков, — усмехнулся Иосиф Виссарионович. — Гораздо хуже, если бы он удачно командовал своей бригадой. Но это прошлое, Николай Алексеевич, кто из нынешних польских генералов безгрешен перед нами? Других-то нет.
— Андерс выдает себя за католика, коих большинство в Польше, а на самом деле он протестант.
— Это имеет для нас значение?
— Во всяком случае характеризует его как приспособленца, жулика, человека бесчестного. Его нечистоплотность известна была в польской армии. Транжирил казенные деньги, содержал собственных скаковых лошадей, целую конюшню — за казенный счет. Устраивал кутежи. Его уличали, переводили на другое место. Без повышения, но и не понижали. За двадцать лет командовал шестью разными бригадами — это своеобразный рекорд.