Тайный советник вождя

11

Одно время казалось, что Иосиф Виссарионович, занятый войной, сложностями экономики внешней политики военного времени, совсем отошел от внутриполитической борьбы, столь привычной и успешной для него. Он вроде бы не замечал того, что даже мне, далекому от интриганства, представлялось вполне очевидным: быстрого усиления влияния в Москве так называемого «триумвирата». Это — Каганович, Мехлис, Берия и склонявшиеся в их сторону Микоян и Маленков. Действовали они все более самостоятельно и согласованно, порой не ставя даже в известность Верховного Главнокомандующего и Политбюро. Они из той породы млекопитающих, которые сразу наглеют, едва почувствуют слабинку, отсутствие жесткого контроля. Беспардонность — их первейшее свойство. Порядочности кот наплакал.

Как и бывает в подобных случаях, когда возрастает магнетизм на одном полюсе, сразу же усиливается и противодействие, причем получается это вроде бы само собой, в политике — по целенаправленности, дальновидности, особенностям характера тех или иных деятелей. В конце сорок первого начале сорок второго года окрепла близость к Сталину надежных, проверенных временем и испытаниями ветеранов: Молотова, Ворошилова, Калинина, Андреева. Кто-то из этих товарищей обязательно был возле Иосифа Виссарионовича весь его рабочий день, чаще всего старый друг Вячеслав Михайлович. Можно сказать, что и Жданов Постоянно находился со Сталиным, хотя редко наведывался из блокированного Ленинграда. Верховный Главнокомандующий всегда помнил о нем, связывался с ним, советовался по сложным вопросам. Повторял: спокоен за Север и Северо-Запад, за вторую столицу потому, что там надежный руководитель. Случись тогда что-нибудь со Сталиным, он рекомендовал бы на свое место Андрея Александровича Жданова, в этом я не сомневался.

Иосиф Виссарионович понимал, что «триумвират» — это пока еще не оппозиция, не группа, нацеленная на захват власти, а лишь сплочение людей, близких но духу, имеющих общие интересы, одних и тех же последователей. Крутых мер Сталин принимать не хотел, время было не самое подходящее, чтобы учинить погром. Коней, как известно, на переправе не меняют, а Каганович, Берия, Мехлис и иже с ними были существенной тягловой силой в той упряжке, которую возглавлял Иосиф Виссарионович. Болезненную реакцию вызвали бы прямолинейные меры у западных союзников. Да ведь и интересно было Сталину, изощренному мастеру политической борьбы, посмотреть, далеко ли зайдут в своих игрищах распоясавшиеся деятели, каковы их планы и замыслы? Тем более что потенциальные возможности у разраставшейся группы были очень велики. В руках Берии все карательные органы, разведка и контрразведка, дивизии НКВД, пограничные формирования. Мехлис — заместитель наркома обороны, начальник Главного политического управления Красной Армии, самый старший по должности комиссар. Каганович — это транспорт, связь, промышленность. Такие вот ключевые позиции. Хирургическая операция была бы слишком сложна и болезненна. Хорошо, что в богатом арсенале Иосифа Виссарионовича имелось достаточно других средств, которыми он и воспользовался.

Сталин, как усатый кот, внимательно следил из засады за расшалившимися мышами, выжидая момент для прыжка. И постепенно проучил каждого из нашкодивших, надолго отбив охоту объединяться в группы да группочки. Отбил надолго, но, как еще увидим, не навсегда.

Первым получил то, что причиталось ему, моложавый, кучерявый приспособленец Лев Захарович Мехлис, надменный, самолюбивый и крайне жестокий по отношению к подчиненным. У него была какая-то патологическая ненависть к русским, которую он маскировал громкими фразами и правильными партийными лозунгами. Как и другой Лев, укрывавшийся под псевдонимом Троцкий. Любопытно: и тот, и другой очень старались выглядеть людьми военными, соответственно должностям, но и у того и у другого комически выпирала их суть. У Троцкого хотя бы нелепая походка, о которой я уже упоминал, а на «вояку» Мехлиса я вообще не мог смотреть без усмешки. Фуражка болталась на оттопыренных ушах, как на корове седло, к тому же была она с большим прямым козырьком, как у первогодка или тылового сержанта, не обмятого фронтовым бытом. Так вот — горькая пилюля Мехлису была преподнесена, я бы сказал, элегантно, в неотразимой упаковке: хоть радуйся, хоть плачь, но бери.

Дело было связано с Крымом. Напомню: когда Берия и Мехлис в тридцатых годах, поддерживая друг друга, пробрались на московскую политическую авансцену, как раз муссировался вопрос о создании на Украине еврейской республики. Тогда это не прошло, тогда была выделена малонаселенная территория в Приамурье. Ну и желающих переселиться туда оказалось в сотни раз меньше тех, кто требовал автономии, независимости. "Не климат", как говорят на Севере.

Незадолго до начала войны в Москве, в Ленинграде, в Киеве, Минске, Одессе и других городах, где покинув местечки, обосновалось после революции еврейское население, нарастали сетования на то, что Биробиджан слишком далек, отрезан от западного мира и условия там не ахти. Желательно создать еврейскую республику в Крыму, куда поедут охотно, куда потекут вложения из-за рубежа. Америка поможет благоустроиться. (Вопрос о воссоздании иудейского государства Израиль на арабских землях тогда еще не стоял, на Ближнем Востоке господствовали англичане, не допустившие бы утраты равновесия. Это уж война потом изменила ситуацию.)

Доводов нашлось предостаточно. Крымских татар, дескать, не так уж много, целые районы, даже на благословенном Южном берегу, пустынны, особенно от Ялты на восток, до Феодосии. Да и разве только татар можно считать коренными жителям Крыма? Столь же долго и даже дольше татар там обитают караимы, потомки хазарского иудейского каганата. Вот даже и Лазарь Моисеевич Каганович такой же, хотя и родился севернее, на Украине. И вообще: почему бы нет, почему бы не добиться своего?! Каше, аваль тов тяжело, но хорошо!

Не раз, пуская пробный шар, заговаривал об этом Мехлис, осторожно ссылаясь на "общественное мнение". На руководителя и ведущего актера Московского еврейского театра Соломона Михайловича Михоэлса и его родственника, известного медика профессора Вовси. На дипломата Соломона Абрамовича Лозовского. (Сплошь мудреная соломонщина!) На академика Лину Соломоновну Штерн, чьими работами по физиологии, по продлению жизни интересовался Сталин. Внимание к "крымской идее" проявляли и Каганович, и Берия. Однако Иосиф Виссарионович до поры до времени пропускал все намеки мимо ушей, давая понять, что сия проблема обсуждению не подлежит. Крым отвоеван и закреплен за Россией в многолетней борьбе русским оружием. Это наш бастион и плацдарм на юге и юго-западе. Это — замечательная здравница для трудящихся всей страны. И никаких домыслов, никакой болтовни.

Разговоры на время прекратились.

В самом конце сорок первого и начале сорок второго года наши моряки и армейцы провели крупную десантную операцию, освободили Керченский полуостров, сняли угрозу, нависавшую над Северным Кавказом, а главное облегчили участь осажденного Севастополя, создали предпосылки для полного освобождения Крыма. На Керченском полуострове спешно создавался новый Крымский фронт под руководством генерала Д. Т. Козлова, включавший в себя три общевойсковых армии и части усиления. Сложностей там было много. Снабжение, связь с "Большой землей" — через пролив. Или, скажем, согласованность, взаимодействие с Черноморским флотом, с Азовской флотилией, с войсками в Севастополе, на кавказском побережье. Козлов воин, а не дипломат, по характеру человек скромный, непробивной. Просто специалист. В Керчь требовалось направить представителя Ставки с большим авторитетом, с большими правами. Предложен был Семен Михайлович Буденный, который находился тогда на Северном Кавказе, но до обсуждения его кандидатуры дело даже не дошло. Сталин неожиданно для всех обратился к начальнику Главпура, армейскому комиссару 1-го ранга Мехлису. Ласково так обратился:

— Ви-и постоянно интересовались Крымом. Поезжайте туда, помогите товарищу Козлову. Ему трудно, а у вас широкие возможности. И учтите, Крымскому фронту мы придаем особое значение, а на вас возлагаем серьезные надежды.