Страница 222 из 573
— Над этим помозгуем, — согласился Семен Михайлович. — А новую армию начнем создавать на основе сорок восьмого корпуса. Там и артиллерия есть, и командный состав. Вольем полки из резервной армии, истребительные батальоны.
Так и порешили. Переночевав у Буденного в тихом и спокойном доме отдыха, я на следующий день добрался до Полтавы, а оттуда поездом — в Москву. И там спустя время узнал: новая армия действительно создана на базе 48-го стрелкового корпуса Родиона Яковлевича Малиновского, он же стал и ее командующим, начав тем самым восхождение к маршальскому званию, к посту министра обороны. А Павел Алексеевич Белов, первый кандидат на должность командарма 6, от такого предложения отказался, попросив Семена Михайловича оставить в родном, сколоченном его усилиями кавкорпусе. Мне тогда это было не очень понятно. Честолюбие — не самое плохое качество для человека, а для военного — тем более. Редко встречаются люди, сознательно отказывающиеся от более высокого назначения, от быстрой карьеры. Не знаю, какие аргументы приводил Павел Алексеевич, а скажу вот что: самим Провидением, значит, были предначертаны Белову и его корпусу значительные свершения; шаг за шагом, не отклоняясь, шел Павел Алексеевич к выполнению в недалеком будущем своей исторической миссии.
19
О поездке на Юго-Западное направление я докладывал Сталину в присутствии маршала Б. М. Шапошникова и генерал-майора А. М. Василевского. Точнее, не докладывал, а рассказывал: в непринужденной обстановке домашнего кабинета Иосифа Виссарионовича.
В неспешной беседе меня расспрашивали о подробностях событий, излагались мнения, предложения. Подобные доверительные беседы не только, разумеется, со мной, но и с различными другими специалистами отнимали много времени, зато приносили Иосифу Виссарионовичу большую пользу, он не отказывался от них даже в самые напряженные месяцы войны. Они обогащали его, позволяли лучше знать положение, поднимали выше других руководителей партии и государства. Те пользовались лишь официальными служебными сообщениями, документами, а Иосифу Виссарионовичу плюс к этому были еще известны соображения и предложения специалистов. Он приходил на заседания, на встречи с различными деятелями подготовленный по каждому вопросу, еще и еще раз подтверждая мнение: Сталину известно все. Сталин может принять самые правильные решения. И если говорить о мудрости, то разве это не мудрость?!
Для Бориса Михайловича Шапошникова и для меня приватные беседы со Сталиным были обычны, а вот Александр Михайлович Василевский еще только начинал привыкать к ним, чувствовалась его скованность, напряженность. Хотя, конечно, Василевский понимал, что Сталин относится к нему весьма благожелательно, причислив к разряду тех людей, которым доверял, от которых получал пользу и, что очень важно, присутствие которых не раздражало его.
Странно: Василевский человек интеллигентный, вежливый, муху зря не обидит, но у него имелось довольно много недоброжелателей. А может, не так уж и странно. К ворошиловско-буденновскому клану, из которого вышло подавляющее большинство новых генералов, он не принадлежал. Рьяные ревнители классовых интересов, главным жизненным козырем которых было бедняцкое происхождение (из рабочих, из батраков), считали его скорее чужаком, нежели своим. Тоже мне, нашли богача — сына священника из провинциального городка, кажется, из Кинешмы. Вероятно, люди недалекие, лишенные способностей, просто завидовали Василевскому, его культуре, умению мыслить масштабно и своеобразно. А вот Сталин сразу, при первой же встрече, оценил широкий военный кругозор Василевского, добросовестность в работе, отрешенность от всего личного ради дела. Как у самого Иосифа Виссарионовича. И еще, Василевский имел мужество говорить правду о положении на фронте, в войсках, с достоинством отстаивал свое мнение, как правило, продуманное и обоснованное. При этом был скромен, никогда не выпячивал себя, не подчеркивал свои заслуги, не претендовал на авторство идей. Как раз то, что нужно было Иосифу Виссарионовичу. Думаю, что при определенных условиях Василевский, будь он ближе по возрасту к Сталину, знай его личные качества, семейные обстоятельства и тому подобное, мог бы играть при Иосифе Виссарионовиче почти такую же роль, какую играл я, мог бы стать его личным советником если не по всем, то хотя бы по военным вопросам. Из этих моих слов понятно, сколь высоко и без ревности ценил я этого человека.
В тот раз первый заместитель начальника Генерального штаба Александр Михайлович Василевский участвовал в нашей беседе потому, что сам непосредственно «вел» Юго-Западное направление, занимаясь его проблемами и перспективой. Он одним из первых, а может и самый первый в Москве, в Генштабе, ощутил угрозу, разраставшуюся на юге. Может, потому, что досконально знал положение на том участке фронта, а может, не отягощенный правилами-привычками минувших сражений, лучше, чем мы, пожилые люди, Шапошников, Сталин и я, чувствовал особенности, специфику новой войны с ее быстротой, техникой, сложными внезапными поворотами. У Василевского еще не было твердого мнения, но он явно склонялся к тому, что главная опасность грозит теперь Киеву не столько с запада, сколько с юга, со стороны 1-й танковой группы Клейста, которая в любой момент может изменить направление и оказаться восточнее столицы Украины, а мы там ничего не сможем противопоставить врагу.
Василевский высказал два предложения: усиливать нашу тыловую линию обороны в районе Ростова-на-Дону, дабы надежно прикрыть «ворота» Кавказа, а также быть готовыми к повсеместному отводу наших войск за Днепр. Освободившиеся при этом войска послужат резервом… Но уйти за Днепр значит потерять Киев. Это было бы не только тяжелым стратегическим уроном, но и поражением политическим, с большими неприятными последствиями; ко всему прочему сложилась бы благоприятная обстановка для активизации украинских националистов всех мастей и оттенков… Василевский, разумеется, понимал все это и говорил не о немедленном отводе войск за Днепр, а лишь о готовности к быстрому отходу за водную преграду, если возникнет явная угроза окружения возле Киева и севернее его, в, полосе Центрального фронта, где образовался опасный для нас выступ.
Не отрицая мнения своего помощника, которое к тому же было подкреплено и моими сообщениями, Борис Михайлович Шапошников, рассуждая, высказался в том смысле, что главным направлением боевых действий было и остается московское. Тем более, что здесь сложилось весьма своеобразное, чреватое неожиданностями положение.
— Во всех войнах, которые Россия вела на Западном театре, всегда так или иначе присутствовала Припятская проблема. Чаще всего как положительный для нас фактор, — напомнил Шапошников. — Казалось, так будет и теперь. Ан нет. Теперь эта проблема вызывает особое беспокойство.
Иосиф Виссарионович кивнул в знак согласия. Подошел к карте. Шапошников хотел подняться, приблизиться к нему, но Сталин сказал: "Сидите, пожалуйста, Борис Михайлович". Рядом со Сталиным, за его спиной, остановился генерал-майор Василевский, готовый отвечать на вопросы. Все мы, находившиеся в кабинете Иосифа Виссарионовича, один лучше, другой хуже, знали, разумеется, историю и суть военной проблемы Полесья, или, как она именуется в документах, научных трудах, — Припятскую проблему. Для людей несведущих поясню коротко. Почти все большие реки на великой русской равнине текут в основном с севера на юг или с юга на север. А из тех немногих, которые текут на запад, особо выделяется Припять, имеющая огромную площадь водосбора в труднодоступной лесисто-болотистой местности. Ширина этой полосы, начинающейся от Бреста и Владимира-Волынского, колеблется от 150 до 200 километров и тянется между Белоруссией и Украиной в глубь страны примерно на 600 километров: просторы, согласитесь, немалые.
Вся эта местность, именуемая в общем Полесьем, испокон веков считалась непригодной для ведения крупных боевых действий и разбивала на два потока все вражеские войска, пытавшиеся с запада проникнуть в Россию. Не вдаваясь в давнюю историю, вспомним о Наполеоне. Он со своими армиями прошел на Москву севернее Полесья, не затронув южных, богатых и жизнетворных губерний. Германский фронт 1914–1918 годов был раздвоен Припятью, немцы смогли продвигаться по двум изолированным направлениям севернее и особенно южнее припятских болот. Для нас же они особых препятствий не представляли. Более того, особо уважаемый мною генерал А. А. Брусилов очень удачно использовал условия местности при своем знаменитом прорыве. Наша прославленная 8-я армия нанесла сокрушительный удар по германцам от края Полесья, южнее Полесья, обезопасив свой правый фланг от любых неожиданностей. Я еще тогда, в шестнадцатом году, думал: откуда такое название — Припять? Может, как препятствие для наших врагов, движущихся с запада? Или с севера, от Литвы, на Украину?