Страница 51 из 198
– Я не пойду на уступки и никогда не капитулирую! – выкрикнул фюрер и повалился в кресло.
Лицо у него было красное, глаза блестели. Он поправлял сбившийся галстук, и Гудериан заметил, как вздрагивают его руки.
Доклад Гитлера не обсуждался. Генералы покинули зал. Они торопились, в их распоряжении были только одни сутки. Завтра все должны находиться на своих местах. Надо было завершить дела здесь, в Берлине.
В тот же день состоялась вторая встреча с фюрером. На этот раз командующие докладывали о готовности своих войск. Гудериан и Гот опять стояли рядом, слушая сообщения командующих группами армий. Гитлер сидел, закрыв ладонями лидо, погрузился, казалось, в свои мысли. Виден был только его лоб да слипшиеся, жирно блестевшие волосы. Вдруг он быстро отнял руки, повернулся к Гудериану и, перебив фельдмаршала фон Бока, спросил:
– Сколько вам нужно дней, чтобы достичь Минска?
– Пять или шесть, мой фюрер.
– Неделя, – подтвердил Гот. – Через неделю мы ворвемся туда с севера и с юга.
Но Гитлер уже не слушал. Он снова опустил голову на руки и закрыл глаза.
Вечер Гудериан провел дома, с женой. Наутро, простившись с Маргаритой, он вылетел в штаб, находившийся в Варшаве. Теперь Гейнц более детально представлял себе план предстоящей кампании.
На главном, московском направлении сосредоточена была группа «Центр» под командованием фельдмаршала фон Бока, насчитывавшая около пятидесяти дивизий, в том числе девять танковых и шесть моторизованных. Такое же приблизительно количество дивизий имелось на этом направлении и у русских. Само начертание границы, дугой выгибавшейся к Варшаве, подсказывало тут идею фланговых ударов. С одной стороны дуги должна была нанести удар 3-я танковая группа Гота, с другой – 2-я танковая группа Гудериана. Наступая по сходящимся направлениям, они отрезали основную массу советских войск, группировавшуюся в районе Белостока.
Соединившись у Минска и предоставив пехоте добивать окруженного противника, танковые группы должны были наступать дальше: на Смоленск, Рославль, Ельню – к Москве. Этот грандиозный замысел восхищал Гудериана. Перед ним открывалась перспектива в полном блеске показать свой талант полководца.
Придирчиво обдумывая замысел кампании, Гудериан не мог найти в нем существенных изъянов. Силы противников были неравны. Количество соединений на той и другой стороне приблизительно одинаково, но немецкая пехотная дивизия была по численности почти вдвое больше русской, укомплектованной по штатам мирного времени, а танковая дивизия равнялась целому танковому корпусу русских.
План войны был ясен Гудериану. Теперь нужно думать только о том, как лучше и быстрей провести этот очередной поход.
Игорь увидел Настю сразу, едва она вышла из вестибюля метро. Поднял руку. Девушка заметила, кивала, пробираясь через разделявшую их толпу. Верхняя губа приподнята напряженной улыбкой. Спросила заученно, будто готовилась:
– Не опоздала я?
– Минута в минуту.
Оба испытывали неловкость, не знали, о чем говорить. Игорь украдкой рассматривал ее. Она повзрослела, ничего не осталось от угловатой и робкой девчонки-подростка. Округлились плечи. Платье на ней еще одуевское, из отбеленного полотна. Ходила в нем на выпускные экзамены.
– Ну, что нового?
– Какие у меня могут быть новости, – усмехнулась она. – У меня все по-старому.
– Мы же с тобой месяца три или четыре не виделись.
– Сто двадцать шесть дней. Если бы не Виктор, ты и вообще не позволил бы, наверно.
– Не знаю.
– Не позвонил бы, – сказала Настя.
Да, она, пожалуй, была права. Он лишь изредка, мимолетно вспоминал о ней, мысли были заняты Ольгой и будущим ребенком. Раньше он как-то не замечал малышей. А теперь, готовясь к занятиям возле памятника Бауману, он с любопытством разглядывал детишек в колясках.
Ольга присылала длинные и ласковые письма, ждала на каникулы. Игорь так стосковался по ней, что иногда был готов бросить институт и уехать в Одуев. Только вчера от Ольги пришло письмо. Она сообщала, что Виктору дали отпуск и он уже три дня дома. Вернее, дома бывает только по ночам. С раннего утра уезжает на велосипеде в Стоялово. В конце была маленькая приписка Виктора: «Жди. Нагряну. Поговорим. Обнимаю».
Он действительно «нагрянул» неожиданно, в полдень, когда Игорь собирался на лекцию. Ввалился высокий, загорелый, с окрепшим басом. Еще глубже казалась узкая ямочка на выпуклом подбородке. Привычно щурились насмешливые глаза. Ловко сидела на нем новая, отглаженная гимнастерка. Обнялись крепко, так, что захрустели у обоих кости. Игорь подхватил вещевой мешок; смеясь и подталкивая друг друга плечами, пошли в комнату.
Виктор заехал на двое суток, посмотреть столицу. Сразу же решили: театр или концерт – обязательно, сельскохозяйственная выставка, станции метро.
– Кто здесь из наших? Настя? – спросил Виктор. – Какая она теперь? Надо увидеться, это же интересно. Устроишь?
Игорь согласился. Не теряя времени, Виктор помылся в ванне и поехал навестить каких-то совершенно неизвестных ему людей – просила мама.
Встретиться договорились в половине седьмого возле манежа.
Игорь и Настя стояли под часами, глядя на милиционера-регулировщика. Он виртуозно и с удовольствием работал своей палочкой, то вскидывал ее восклицательным знаком, то прикладывал к груди, четко поворачиваясь на каблуках. Милиционер был похож на дрессировщика. По его знаку застывал поток машин, красных и желтых автобусов, трамваев. Но стоило ему дать сигнал – и вся ревущая и грохочущая лавина устремлялась вперед, мимо университета, библиотеки и дальше вниз, к мосту.
– Коноплева, что задано по литературе? – раздалось за спиной.
Настя обернулась.
– Витька, ты? Здравствуй.
– Так что же задано по литературе? – смеялся Дьяконский, пожимая руку. – Забыла? Все забыла, заяц! Что вырезано на третьей парте в первом ряду?
– Помню, – скупо улыбнулась девушка. – «Соня плюс Вася равняется дружба».
– Верно. Это Игорь работал. В позапрошлом году… Взрослая ты какая, и волосы завила.
– А ты еще длинней стал.
– Будто вчера только экзамены были. Вот встретимся когда-нибудь так стариками…
– Далеко еще! – Настя прикоснулась пальцами к прохладным треугольничкам на петлицах Виктора. – Это что у тебя? Ты теперь командир, да?
– Так точно! – вытянулся Дьяконский. – Произвели за отличие в младшие сержанты.
– А чем отличился?
– Съел без отдыха пять котелков каши.
– Ну и врешь!
– По-твоему, просто – пять котелков? Сама попробуй. До революции, говорят, за такой подвиг сразу офицерский чин давали.
– К вам студентов бы наших. Они бы все через месяц генералами сделались.
– Слушайте, болтуны, чего мы стоим, – оказал Игорь. – Погуляем до концерта. Куда, Витька? Сегодня твой день, решай.
– Пошли к Мавзолею.
На Красной площади было немноголюдно. Молодая, свежая травка пробивалась среди брусчатки. Машины проезжали изредка. После шумного перекрестка особенно торжественной казалась здесь тишина.
Белые облака медленно двигались над Кремлем. Падавшие сбоку лучи солнца окрашивали их в нежно-розовый цвет. Над куполом правительственного здания трепетал на ветру красный флаг. А ниже – массивная зубчатая стена, поросшая мхом, будто поседевшая в своем многовековом дозоре. Незыблемая, прочная, подняв вверх сторожевые башни, охраняла она мозг и сердце огромной страны.
– Вот и поклонились, – сказал Дьяконский. – Когда еще доведется побывать тут!
Пора было идти на концерт. Постояв в очереди на улице Горького, они сели в синий двухэтажный троллейбус, высокий и узкий. Такие редко встречались в Москве. Интересно было смотреть сверху на бегущих мимо людей. У них были большие головы и непропорционально короткие ноги.
– Площадь Маяковского! – объявил кондуктор.
– Нам сходить, – поднялся Булгаков.
– В зал Чайковского? – обрадовалась Настя. – Вот это здорово. И ты молчал до сих пор!