Шутник

Глава 19

Однажды утром были отправлены четыреста каблограмм и все в одинаковых выражениях:

«Перевести по кабелю через отделение банка на Ломбард-стрит прибыль Рата-синдиката 17, расписаться в получении инструкции. Скреплено. Рата».

Эта депеша была отправлена в три часа утра.

Начальником иностранного отдела этого банка был старый друг, мистера Элленбери. Элленбери отправился к нему на другой день.

— Я ожидаю очень крупных переводов через ваш банк, — сказал он, — и мне понадобятся наличные деньги.

Кисло глядевший на него начальник стал еще кислее.

— От Рата, вероятно? Удивляюсь, зачем вы путаетесь с такими людьми, Элленбери? Вы, вероятно, не знаете, как о них говорят в Сити…

Он был друг и прямой человек. Элленбери кротко слушал его.

— Не всегда можно выбирать, — сказал он, — война не лучшим образом отразилась на мне: я должен на что-то жить.

На войну часто ссылаются в сомнительных вопросах морали. Начальник отнесся к этому заявлению не вполне доверчиво.

— Сколько же заработал Гарло на этом мошенничестве? — спросил он, опять пользуясь привилегиями дружбы.

— Когда-нибудь скажу вам, — ответил уклончиво Элленбери, — теперь я ожидаю очень крупных сумм.

В этот день вечером пришел первый перевод — из Иоганнесбурга; сумма не была колоссальна, но очень велика. Ночью пришли переводы из Нью-Орлеана, Чикаго, Нью-Йорка, Торонто и Сиднея. Мистер Элленбери не торопился получать деньги, скапливавшиеся в Ломбард-банке.

Утром в этот день, перед тем как отправиться в Сити, он гулял по своему владению, к которому был очень привязан, несмотря на то, что оно было запущено и неухожено, даже в огороде не было порядка: вместо капусты стояли какие-то призраки кочнов.

Подошел садовник, прикрытый от дождя мешком.

— Я достал кучу мусора, чтобы засыпать яму, — сказал он, — вчера привезли.

Тридцать лет эта яма с жидкой грязью на дне мозолила глаза. Элленбери мечтал то обратить ее в пруд, окруженный рододендронами, то в купальню с белыми кафельными берегами. Теперь настал конец мечтам — яму надо было засыпать; рядом с ямой лежала куча всевозможного мусора.

— Я сам ее зарою, мне нужен физический труд, — сказал Элленбери.

Грязная дыра привлекала его внимание. Если бы он мог запихнуть туда Гарло и увидеть его белое лицо, выглядывающее из грязи, — вот это было бы славно. Наконец он оторвался от этого зрелища и пошел в дом.

Элленбери быстро позавтракал, его ожидала наемная машина, оплачиваемая Рата-синдиктом. Элленбери знал такой гараж, где можно было нанять автомобиль, не подвергаясь лишним расспросам. В этом гараже тариф был значительно выше, чем в других, но эти издержки оплачивались синдикатом. Автомобиль приехал после полудня; шофер, дюжий человек с черными усами, жевал резинку и ничем, кроме своего дела, не интересовался.

Элленбери поехал в банк, захватив с собой два плоских чемодана; он вошел в кабинет начальника и представил переводы.

— Чудовищно! — сказал управляющий, намекая на общую сумму. — И будут, вероятно, еще? Уже и это выходит за всякие пределы.

— Пределы? — Элленбери не понимал, о чем он говорит.

— Правильно и неправильно… все равно, что пытаться измерить высоту Святого Павла футовой линейкой.

Элленбери, любитель диалектики, не мог устоять и вступил в беседу.

— Моральность поведения не поддается арифметическому учету. Вы должны измерять ее не аршинами, а углом. Десятиградусное уклонение от перпендикуляра грубая ошибка, будь то столб для ворот или Пизанская башня… Я подсчитал, американский итог сто двенадцать тысяч.

Элленбери сделал пять пакетов и запихнул их в чемодан.

— Теперь приступим к южноамериканским переводам, — сказал управляющий отделом. — Может быть, вы и правы, но я заметил, что общественное возмущение обратно пропорционально количеству прикарманенных денег. Когда вы наживаете миллион, вы становитесь выше понимания присяжных заседателей. Они смотрят на человека, на деньги и автоматически произносят: «Не виноват». Надо было бы изменить закон и присяжными выбирать только бухгалтеров и романистов, которые сами никогда не видят настоящих денег, но думают о миллионах… Еще восемьдесят семь тысяч девятьсот…

— У вас превратные идеи, мой друг. Если человек ворует, то десять ли центов, или пять миллионов долларов… — заметил Элленбери, укладывая новые пачки в чемоданы.

Уже темнело, когда он вынес деньги, положил в автомобиль и отправился в свою собственную контору.

Элленбери рано отпустил клерка домой: была пятница, он дал ему двухнедельный отпуск и заплатил жалованье вперед. Отперев дверь своим ключом, он втащил чемоданы в кабинет. Там стоял совершенно новый дорожный сундук и лежал паспорт. Несколько недель тому назад Гарло приказал ему выхлопотать паспорт на имя Джексона, который иначе назывался Инглом. Элленбери терпеть не мог мелких мошенничеств, но, конечно, повиновался и увеличил еще свой проступок тем, что выхлопотал второй паспорт для себя, представив фотографию, снятую с него двадцать лет тому назад, и подписав прошение именем, не имеющим никакого сходства с его собственным.

Элленбери сел перед своими набитыми чемоданами и задумался.

Таможенный контроль будет в Кале или в Гавре, и деньги обратят на себя внимание. Ему надо сесть в Симплонский экспресс, багаж там досматривается поверхностно, а если он возьмет билет до Монте-Карло, то его с его богатством примут просто за сумасшедшего.

Но в Симплонских экспрессах и в поездах, идущих на Ривьеру, в это время года все места расписаны заранее, и никакими способами нельзя достать отдельное купе.

Остался лишь один путь. Половину денег положить в сундук, как можно больше распихать по карманам, а остальное отправить по почте в различные отели Франции и Испании, адресовав их самому себе.