Война Цветов

Без всякой сознательной мысли он еще крепче ухватился за гоблинский ритм. Тео не был даже уверен, гоблинский он или нет, но теперь у него появился какой-то выбор. Он мысленно выстукивал сложную каденцию пальцами, грозившими вот-вот сбиться. Надо было поработать над этим как следует, путано и с отчаянием думал он на краю черной дыры. Одна ошибка, и он скатится туда безвозвратно. «В настоящем джазе я всегда был полным дерьмом».

Отпусти, сказал ему ребенок – не насмешливо, а повелительно. Ты слишком слаб, чтобы меня остановить. Тео понимал, что это правда, но знал и другое: если Чемерице с мальчишкой суждено победить, для начала им придется проползти, обдираясь в кровь, через колючую проволоку его полиритмов.

Ребенок поднажал, и Тео точно вывернуло наизнанку, но он крепко держался за свою музыку – не только за бит или за мелодию, но и за чувство сопричастности, которым она его наделила, – и благодаря этому не слетел со своего насеста над бездной. Не спеши так, сказал он ребенку – теперь из них двоих насмехался он, несмотря на уверенность, что в конце концов проиграет. Без труда ничего не дается. Сначала помузицируем, братик.

Он разносил пульсирующий бит на куски и расшвыривал эти куски – каждый улетал в сторону вдвое дальше, чем вперед. Он пел, пусть даже мысленно, и Ужасный Ребенок ловил его, но поймать не мог, обходил, но не мог загнать в клетку. Он пел о пространствах между ударами ритма и об ударах между пространствами, о звуках, приходящих после тишины, и о звуках, которые сами суть тишина. Он сознавал, и это сознание даже немного забавляло его, что это самое крутое из его выступлений – оно же и последнее, да никто и не слышит его.

Ярость ребенка нарастала, сопровождаемая беспокойством, – он, видимо, опасался упустить наиболее благоприятный момент. Тео почти что видел это беспокойство мысленным взором и почти верил, что сможет победить мальчугана. Пока тот изо всех сил старался подавить его сопротивление, Тео не только улавливал его самые затаенные чувства – он впервые ощутил то, что стояло по ту сторону: сложнейшее сплетение энергий знакомого ему мира и еще нечто, большее и меньшее одновременно, тень, зыбкую, как дым, и реальную, как смерть.

Старая Ночь. Ее внезапное прикосновение потрясло его до самых глубин. Даже этот слабый намек на нее чуть его не убил. При одном предположении об этой дышащей безумием пустоте он заколебался, впал в полнейший слепой ужас и упустил в себе то, что помогало ему сопротивляться. Ребенок с леденящим кровь торжеством тут же забрал у него все, что Тео удерживал, – только что оно еще было здесь, внутри, и вдруг его не стало. Открыв глаза, Тео увидел себя на вершине холма, но она уже не была центром всего сущего.

Пора умирать, подумал он, но это уже не казалось ему таким страшным, как прежде. Было почти удобно лежать на земле, сознавая, что ты сделал все возможное и больше от тебя нечего ждать, даже при конце света – особенно при конце света. Другие, стоящие вокруг ямы, еще оставались пленниками жизни и смотрели во все глаза, как Ужасный Ребенок переходит к заключительной стадии своего действа. Все они, освещенные снизу лиловым светом, застыли, словно пуще всего боялись привлечь к себе внимание. Двигался один только свет.

Впрочем, нет, не совсем так. Неподалеку, в воде у побережья острова, двигалось что-то еще. Сначала Тео принял это за фокусы тумана и лучащегося наверху света, но нет: что-то выбиралось из воды на берег. Из озера вынырнула голова, за ней шея и плечи, и до Тео стало доходить, что неизвестное существо не плывет, а идет по дну. Это оно вошло в воду на том берегу и проделало весь путь до острова.

Еще не успев свести воедино пустые глазницы и гнилые лохмотья, бывшие когда-то формой констебля, Тео уже понял, что это. В то время как малая и наиболее темная часть его «я» утешалась тем, что вселенная – по-настоящему дерьмовое место, где за самым плохим всегда приходит что-нибудь еще хуже, Тео отчаянно дергался. Его иллюзорное спокойствие как рукой сняло, но заклятие Чемерицы и изнурительная борьба с Ужасным Ребенком не позволяли ему шевельнуться.

Ребенок, Чемерица и все остальные смотрели на яму, не замечая пришельца. Иррха, посланец Устранителя, неуклюже вылез на берег и, несмотря на отсутствие глаз, направился по склону прямо туда, где лежал Тео. Стиснутые зубы в осклизлых деснах выражали решимость, как в страшном мультике.

– Тео! – Это Кочерыжка взывала к нему с расстояния нескольких ярдов сквозь бешеное жужжание крылышек, точно преодолевая встречный ураган. – Вставай! Колдовство Чемерицы не подпускает меня к тебе. Тот мертвец пришел за тобой. Беги, ради вечных Дерев! Беги!

– Чемерица... слишком... силен, – выдавил он сквозь слезы. «Почему, почему ты не улетела, когда у тебя был такой шанс, глупая, храбрая женщина?»

Летуница, не колеблясь, понеслась над самой травой к Чемерице. Тот с прямо-таки отеческой гордостью, на которую Тео не считал его способным, следил, как Ужасный Ребенок лепит из света причудливые фигуры. Тео чувствовал ушами и кожей, как сгустился воздух вокруг острова – казалось, что реальность вот-вот лопнет, как воздушный шарик.

Чемерица, вскрикнув от неожиданности, поднес руку к лицу. Между его пальцами, как медленно проявляющаяся краска, показалась кровь. Размытое пятно сделало оборот вокруг его головы и кольнуло лорда в глаз. Он отшатнулся, отмахиваясь от невидимого врага. Кочерыжка притормозила, и Тео разглядел у нее в руках осколок Соборного стекла, подобранный ею с земли. Вспомнив, очевидно, что здесь есть кое-кто поопаснее, она развернулась и кинулась на Ужасного Ребенка, но отскочила от окружавшего его лилового света, как капля воды от горячей решетки. Не сдаваясь, она стрельнула назад к Чемерице. Лорд выбросил руку, но Кочерыжка увернулась, успев кольнуть его в палец своим оружием. Он затряс рукой, но тут же простер ее снова, и летуница в воздухе вспыхнула ярким огнем.

– Нет! – заорал Тео и в приливе сил, которых даже не подозревал в себе, поднялся на ноги. Оплакивать Кочерыжку не было времени: иррха уже преодолел больше половины склона и шел прямо к нему. Даже Чемерица теперь заметил его. Один из констеблей поднял свой осевик и выстрелил. Очередь прошила руку мертвеца, но он продолжал свое восхождение.

– Ему нужен только тот, кто ему заказан, – крикнул Чемерица, размазывая кровь по бледной щеке. Убедившись, к своему удовлетворению, что ребенок в сиреневых световых завитках по-прежнему поет и смеется, приближаясь к финалу, он сказал охране: – Пусть забирает его. Это проще, чем убить такое создание.

«Ох и туп же ты, Вильмос, – подумал Тео, охваченный отчаянием и стыдом. – В точности как она всегда говорила». Кочерыжка жизнью пожертвовала ради его свободы, а он этот шанс профукал. Борясь с собственным телом, напрягая все жилы, он опять попытался сойти с места, к которому был прикован. Чемерица все еще промокал щеку и смотрел на идущего вверх мертвеца, но больше его ничего не отвлекало, и Тео чувствовал, что не сможет преодолеть его волю.

Иррха, растопырив руки – одну зеленую, другую измочаленную автоматной очередью, – приготовился заключить в объятия вожделенную добычу. Тео отвернулся, не желая видеть его жуткую харю. Его рука нашарила на груди подаренную Поппи цепочку и сжала ее. Ему делали так много подарков и так многим рисковали ради него, но в конечном счете этого оказалось недостаточно. Он смотрел на озеро, воды которого теперь лишь слегка серебрились от идущего с холма света. Ну, теперь уж точно конец.

Озеро. Вода...

У него осталось всего несколько секунд. С усилием, чуть не выдернувшим с корнем все его нервы, Тео еще раз попытался уйти в сторону от иррхи. Жгучая боль исторгла у него крик, и ему показалось, что легкие сейчас выскочат изо рта, однако ноги так и не сдвинулись с места.

Рывка хватило только на то, чтобы потерять равновесие и упасть.

Еще один миг Тео чувствовал, как мышцы, вопреки его воле, пытаются удержать падающее тело в вертикальном положении. Потом он брякнулся на бок и покатился со склона к озеру. Долю мгновения он побалансировал на бугорке у самого края, но потом ноги перевесили и утащили его в холодную серую воду.