Страница 43 из 77
— Это ульфид, — указал гребис. — При среднем размере, тем не менее, самое сильное на Дреде создание.
— Все равно же рискует, так вот проходя где попало.
— Нет. Ударь сейчас машина ульфида, она бы разлетелась на части. Ульфиды так взаимодейстуют с гравитационным полем, что могут утяжелять себя в сотни раз. А рассвирепеют, так вес доходит до тонн, причем нешуточных. Все равно, что въехать в скалу.
— Ульфиды… — заинтригованно повторил Карлсен. — А что это за существа?
— Первоначальные обитатели этой планеты. Дикие, злобные, не раздавить фактически никак.
— Даже вам?
— Даже мне не так просто. Видите ли, у них невероятно развит контроль над молекулярной структурой тела — каждеки, и те над этим теряются. — Он хитровато улыбнулся. — Или зубы нам заговаривают.
— Но теперь-то они с вами на дружеской ноге?
— Более-менее, если слово «дружба» вообще применимо к ульфидам. Их покорил мой предок Леркид, и то, когда обе враждующие стороны были на издыхании. Но и после замирения самые оголтелые из них, сколотившись в стаю, улучили-таки момент добраться до Леркида и убить его.
— Да-а, опасные создания.
— Самые, пожалуй, опасные на этой планете. Кроме, разве что, керта. Мы тут часто меж собой загадываем, а что бы случилось, схватись ульфид с кертом? Что безусловно исключено: керты обитают только под водой.
— А в Гавунде ульфиды что делают?
— Обучают.
— Обучают?!
— Да, наших детей, — Клубин по-странному улыбнулся. — Вот она, как раз перед нами, главная школа. Думаю, вам небезынтересно будет посмотреть.
В вестибюле, стены которого полыхали абстрактным узором, они чудом разминулись с бегущей на проворных лапах башней подносов с чем-то вкусным. Нес ее, как оказалось, тот самый крапчатый головоног. Сонмище глаз, окаймляющее плоскую цилиндрическую голову, перемежалось цветами словно дюжина светофоров. Карлсен принял это за приветствие и кивнул. Глаза в ответ мигнули с каким-то женским кокетством, и существо с изумительной сноровкой сигануло вниз по лестнице.
— Это ведашки. На них все питание в городе. Абстрактным мышлением в нашем понятии они не обладают, весь их разум сосредоточен на пище. Еда у них — произведение искусства.
— Странно. На вид вроде не жирные.
— Нет, сами они пищи употребляют крайне мало. Но почему-то все эволюционное развитие у них ушло на интерес к съедобному.
— А эти, грибовидные?
— Струбециты. Довольно интересные создания. У них, как вы видели, напрочь отсутствует самосохранение. Это потому, что этот вид такой древний и так выродился, что они лишились элементарной воли к выживанию. Будете кромсать их, отъедать куски, они и тогда не спохватятся. Плоть же у них действует удивительно успокаивающе. А в Гавунде это полезно. Кое— кто из молодых впадает у нас иногда в состояние эго-лок — в такую ярость, что становится угрозой себе и окружающим. При этом ему надо лишь съесть кусок струбецита, и самоконтроль восстанавливается моментально.
Они шли длинным и до унылости пустым коридором, похожим чем-то на монастырь-дзонг в Гималаях, где Карлсену довелось пробыть когда-то несколько дней. Сходство усилилось, когда он через окно заглянул во внутренний дворик. Там, молитвенно склонив головы, стояли на коленях дети, — числом с дюжину, все как один в белом. По возрасту им было не старше пяти. Перед ними стояли трое ребятишек в белых туниках, из которых один, не размыкая губ, заунывно гудел. Когда гудение начинало подрагивать, норовя оборваться, эстафету подхватывал другой.
— Медитируют?
Клубин покачал головой:
— Концентрируют волю, готовятся к следующему уроку. Как бы готовят из себя самураев.
— А что за следующий урок?
— Что-то вроде этого, — он приостановился перед открытым дверным проемом. Через него видны были спины бритоголовых учеников, неотрывно смотрящих на большой белый круг, который занимал большую часть противоположной стены. Круг походил на циферблат с единственной стрелкой, часовой. Интриговало то, что у каждого из учеников на левом плече сидело крупное насекомое, что-то вроде мохнатого серого скорпиона с крылышками и угрожающе заведенной для удара закорючкой хвоста.
— Еще один урок концентрации, — шепотом пояснил Клубин. — Указатель на круге движется со скоростью часовой стрелки. Надо жестко сосредоточиться, чтобы видеть ее движение. Если ученик теряет концентрацию, его кусает декс. Вас один уже кусал, так что знаете, насколько это больно.
Вглядевшись в кончик стрелки, приобщился к занятию и Карлсен. Потребовалось жесткое усиление внимания. Он простоял минут пять, цепко следя, как стрелка медленно, но уловимо ползет по циферблату, и в душе при этом разлилось ощущение радостной силы.
— А как декс узнает, что ученик отвлекся?
— А-а, так он же чувствителен к мозговым ритмам.
Внутри чутко смекнула Фарра Крайски: «Вот видишь, укус он все же мог наслать». Карлсен ее проигнорировал.
Пошли дальше. Впечатляла сама тишина. Школа явно полна была учеников, а между тем ощущение такое, что в здании пусто.
Еще удивительней было, когда зашли в помещение, напоминающее спортивный зал с гимнастическими снарядами. Здесь полузастыв стояли лицом друг к другу с десяток юношей. У каждого в руках была длинная палка, которой он орудовал как бы в замедленном темпе. Перед группой стоял дюжий уббо-саттла, следя за происходящим с безраздельным вниманием. Ученики с напряженной сосредоточенностью скрещивали палки, разводили их и выполняли замысловатые, медлительно-грациозные движения. Время от времени наставник вмешивался: ступая вперед, разводил какую-нибудь пару, одному из единоборцев при этом легонько поддавая коротким прутом. Выбывающий пристыженно склонял голову и дожидался, пока его не вернут в замедленный поединок вслед за очередным проштрафившимся.
Ясно было, что юноши налегают с недюжинной силой, причем цель — направить ее так, чтобы соперник потерял контроль. Чем-то походило на борьбу сумо, с той разницей, что невозможно было различить, где конкретно один из бойцов добивается перевеса, а другой теряет.
Впечатляло то, что хотя они с гребисом стояли на виду, ни учитель, ни ученики на них даже не повернулись, будто их и нет.
Спустя минуту Клубин тронул Карлсена за локоть, и они пошли дальше.
— Теперь вы, думаю, понимаете, когда я говорю, что суть эволюции — в контроле?
— Да, понимаю, — кивнул Карлсен.
— А ведь это всего-навсего второклассники, достигшие лишь первой степени сфокусированного внимания.
— Просто невероятно. Стыдновато даже быть землянином.
Гребис, впрочем, не спешил воспользоваться превосходством, не допустив и улыбки.
В конце коридора была лестница. Спускаясь, Карлсен лишний раз обратил внимание, что подобно зданиям в Гавунде, ступени, и те были в ребре округлены. А их несколько больший в сравнении с земным размер, заставлял ступать с некоторой осторожностью.
— Почему у вас в Гавунде нет четко прямых углов?
— Мы их находим эстетически неприглядными. От них веет какой-то леностью. Кривые требуют от строителя большего тщания.
— Да ведь нос на такой лестнице расквасить можно!
— В том-то и дело, — кивнул Клубин со смешком.
На Земле эволюция ползет кое-как, потому что вы недопустимо обленились. Человек тогда лишь и проявляет себя, когда приходится одолевать трудности. А как только они позади, так подсознание снова впадает в спячку. Еще с тысячу лет, и из-за дутого своего преуспеяния вы деградируте как струбециты. А у нас даже вон лестницы такие, чтобы внимание не ослабевало.
Карлсен подождал, как отреагирует да это Фарра Крайски: молчок. Неудивительно. Логика неоспоримая: он даже сам что-то похожее написал у себя в «Рефлективности», ближе к концу.
Они оказались в коридоре, налитом зеленоватой мутью рассеянного света и оттого похожим на подводное царство.
— Свет здесь пригашен, — вполголоса сказал Клубин, — напомнить лишний раз об осторожности. Почему, скоро увидите.
Он завел Карлсена в комнатку с наглухо задраенной перегородкой из стекла и мощной звукоизоляцией: толстая обивка на стенах, на полу. За стеклом находилась еще одна комната, большая и без мебели, такая же полутемная как коридор. Спиной к стеклу стояли шестеро учеников в белом, на вид лет четырнадцати. У противоположной стены, лицом к ним, еще шестеро. А между ними, прямо по центру — ульфид: стоит, свесив лапищи до пола, лоснисто-черная кожа и белые глазищи отражают свет.