Башня

Время от времени он совал руку под рубаху и поворачивал медальон, всякий раз при этом испытывая взмыв изумленного восторга и чувствуя, как мозг, взводясь, будто сжатая пружина, выпускает энергию краткой вспышкой силы.

Удивительное откровение: чувствовать, что разум обладает той же силой, что и руки; не просто ухватывать, но и преображать. Вне сомнения, эта сила идентична той, которой обладают пауки.

И тут ошеломила невыразимо простая и, вместе с тем, неимоверно важная, подобная озарению догадка.

Люди превратились в рабов своей привычки изменять мир руками. У пауков в сравнении с людьми имеется колоссальное преимущество: у них подобная привычка не прижилась изначально.

Показалось вдруг нелепым: как могли люди, прожив на Земле несколько миллионов лет, так и не открыть подлинной ценности использования разума? И как непередаваемо трагично, что некоторые из них – рабы, например, – в буквальном смысле утратили его, как глубоководные рыбы утратили со временем зрение.

Мысль о рабах заставила опомниться и осмотреться.

Рабы сбились с ног, смешались, нарушили строй и брели, потупив головы; некоторые, отстав, тянулись в метрах аж в тридцати сзади. Найл, собрав волю, послал хлесткий импульс команды.

Рабы по соседству качнулись, словно от внезапного порыва ветра.

Те, что подальше, дернувшись, встали навытяжку. Вид у всех был удивленный и растерянный.

Найл попробовал еще раз, чуть мягче. Рабы моментально сплотили ряды и, вскинув головы, принялись маршировать, как заправские солдаты.

От такого дружного отклика Найл впал в веселое неистовство и почувствовал, как в тело вливается жизненная энергия.

Он опять чувствовал, что все они являются как бы частью одного организма – словно какая-то гигантская сороконожка марширует, вскидывая одновременно десятки ног.

Здания неожиданно кончились.

С небольшой возвышенности открылся вид на окаймляющую город сельскую местность, на возделанные ячменные поля и зеленые делянки с овощами.

Они прошли возле города, где рабы собирали фрукты под надзором рослой, красивой служительницы, опять-таки необычайно похожей на Одину.

Заметив скучающе-томный вид женщины, Найл молодцевато вскинул руку в знак приветствия и рабов заставил сделать то же самое. Та от изумления просто рот раскрыла: Найл понял, что зря так поступил.

Надо будет впредь избегать легкомысленных жестов…

Через милю дорога завела в густую рощу, где изумрудно зеленая листва над головой создавала подобие свода.

Найла зрелище так очаровало, что он позволил рабам перейти со строевого шага на легкую прогулочную ходьбу.

В одном месте к дороге вплотную подходил небольшой ручей, вода, журча, перекатывалась по мшистым камням-голышам. Рабы уже тут как тут, плещутся в мелкой воде.

Дожидаясь, пока они нарезвятся, Найл чувствовал, как ступни и лодыжки сводит холодом.

Вот лесистый участок остался позади.

Впереди, у подножия северо-восточных холмов, Найл увидел ряд красных башен, напоминающих покореженные церковные шпили.

Молодой человек обернулся к ближайшему рабу, долговязому косоглазому парню с заячьей губой:

– Это что?

– Громовик.

– Громовик?

Парень смешливо гыкнул и выкрикнул:

«Бум-м!», разводя руки вверх, как бы изображая взрыв.

Остальные тоже заскалились, захихикали:

«Бум-м! Бум-м!» – на разные голоса, от низкого ворчания до истеричного визга.

Словечко «Громовик» рабы, очевидно, использовали между собой как название города жуков-бомбардиров.

Через полчаса навстречу показался высокий лысоголовый человек в желтой тунике и с зеленым козырьком на голове; лицо красное, озабоченное.

– Где вас носит? Опаздываем же!

– Прошу прощения, – сказал Найл. – Вон, еле плетутся.

– Где твой хлыст?

– Боюсь, что у меня его нет. Человек, досадливо застонав, возвел глаза к небесам.

– На, возьми мой.

Из просторного кармана туники он вынул свернутый кожаный хлыст. У рабов тревожно забегали глаза.

– Я как-то не очень умею им пользоваться, – стыдливо признался Найл.

– Сейчас покажу.

Человек, размотав хлыст, звонко им щелкнул, затем со злой решимостью обогнул отстающих и принялся сзади полосовать их по голеням. Те, засеменив трусцой, враз подтянулись.

Человек, щелкая хлыстом, с руганью гнал их метров десять-пятнадцать, затем поравнялся с Найлом и замедлил шаг.

– Понял? Вот так только и действуй.

– Понял, – произнес Найл.

– Почему с тобой только девятнадцать?

– Как? Выходило нас двадцать.

Юноша запоздало принялся пересчитывать. Человек пожал плечами.

– Одного, видно, умыкнул паук.

– Съел он его, что ли? – мрачно удивился Найл.

Человек поглядел на юношу с досадливой жалостью.

– Ты что, совсем в этом деле новичок?

– М-м-м… Да.

– Благодари небо, что тебя самого не слопали. Ладно, обойдемся, пожалуй, и девятнадцатью.

Они уже входили в город красных башен. Каждая башня представляла собой огромную спиралевидную шишку и сделана была из какого-то глянцевитого, похожего на воск вещества; словно какой-то великан, схватив еще незатвердевшую массу, крутнул ее по часовой стрелке.

В подножии ближайшей к Найлу башни имелся вход, через который виднелся уходящий вверх пологий скат. В неровных боках находились похожие на окна проемы; из самого верхнего, непосредственно под макушкой, на идущих беззастенчиво таращился жук-бомбардир.

Подножие башни окаймлял ров шириной метра в полтора, а в нем, подставив солнышку серебристо-зеленое брюшко, плавал еще один жучок, судя по всему, совсем еще малыш.

Поселение жуков-бомбардиров насчитывало несколько сот таких башен, привольно натыканных в гладком зеленом дерне. Между ними виднелись небольшие одноэтажные строения из голубого вещества, похожего на непрозрачное стекло, с круглыми окнами вроде иллюминаторов.

Очевидно, это были дома людей-слуг. Как и башни, они были окаймлены опрятными зелеными лужайками, по которым ветвились оросительные каналы и тропки, выложенные розовым, похожим на мрамор материалом. Детвора в желтых туниках, бросив игру, с любопытством наблюдала, как проходят прибывшие.