Последняя «виннебаго»

Я поставил машину у подножия холма, возле рощицы юкк и окотилл, где раньше находилась вывеска зоопарка, вытащил из кучи на заднем сиденье видеокамеру и сделал издалека несколько снимков установленного вдоль шоссе щита с объявлением «Смотрите настоящую машину для отдыха »виннебаго«. Стопроцентно подлинная».

Подлинная «виннебаго» была поставлена на площадке перед зоопарком; рядом росли кактусы и пальмы. Рамирез говорила, что машина не настоящая «виннебаго», но на ней была большая буква «В», ее знак, от которой расходились полоски, опоясывающие кузов. Мне показалось, что вообще она выглядела так, как и полагалось машине для отдыха, хотя уже лет десять я этих фургонов не встречал.

Надо сказать, я к ним никогда симпатии не испытывал и, когда Рамирез позвонила и дала мне это поручение, я сразу подумал, что пора бы избавиться от некоторых вещей вроде комаров, дорожных разделителей и прежде всего машин для отдыха. Еще когда я жил в штате Колорадо, они повсюду в горах ползали по крайней левой полосе. Причем даже в то время, когда ширина полос была пятнадцать футов, они занимали две полосы, а за ними тянулся целый хвост легковых машин, водители которых в выражениях не стеснялись. Я оказался позади такого фургона на перевале Независимости, в хвосте длинной вереницы намертво застрявших машин. Это из него вылез десятилетний мальчишка и начал фотографировать. Другой такой фургон не справился с поворотом напротив моего дома и свалился в «мой» кювет. Он был похож на кита, выброшенного на берег. Правда, поворот вообще был коварный.

Из боковой двери «виннебаго» вышел старик в отглаженной рубашке с короткими рукавами, обошел машину и начал мыть ее спереди, макая губку в ведерко. Где же он взял воду? Рамирез переслала мне данные о «виннебаго»: ее бак для воды едва вмещал 50 галлонов. Этого достаточно для питья, душа и, может быть, для того, чтобы сполоснуть, посуду. В зоопарке никаких колодцев не было. Старик же обливал и бампер, и даже шины, словно у него был большой запас воды.

Я сделал несколько снимков машины, припаркованной посреди просторной стоянки, а потом телеобъективом снял старика, моющего бампер. На руках и на лысине у него были крупные рыжевато-коричневые пятна; бампер он тер изо всех сил. Потом остановился, отошел и позвал жену. Вид у него был встревоженный, а может быть, просто раздраженный. Я был слишком далеко и не мог расслышать, сказал он ей что-нибудь, досадливо окликнул или просто позвал посмотреть, хорошо ли вымыто, и лица его я не видел. Она открыла металлическую боковую дверцу с узеньким окошком и шагнула на металлическую ступеньку.

Старик что-то спросил у нее, она, не сходя со ступеньки, посмотрела на шоссе и покачала головой. Затем подошла к машине спереди, вытирая руки посудным полотенцем, и оба постояли, оглядывая результаты его работы.

Хозяева-то были подлинные на сто процентов, даже если их машина и была фальшивкой. Все у них было подлинно американское, вплоть до ее блузки в цветочек и брюк из синтетики, пожалуй, тоже стопроцентной, и петушка, вышитого на посудном полотенце. На ногах у нее были коричневые кожаные тапочки, такие же, какие носила когда-то моя бабушка. Жидкие седые волосы были аккуратно заколоты. В досье говорилось, что супругам идет восьмой десяток. Я бы подумал, что девятый, хотя они были, пожалуй, слишком уж подлинными, а значит, возможно, и ненастоящими, как их машина. Женщина все вытирала руки полотенцем, как, бывало, моя бабушка, когда волновалась, и это действие было подлинным, хотя лицо ее не выражало никаких чувств. Она, должно быть, сказала старику, что бампер совсем чистый, потому что он бросил губку в ведро и обошел машину сзади. Жена вернулась внутрь и затворила за собой металлическую дверцу, хотя температура поднялась уже до сорока трех градусов, а они не потрудились поставить свою колымагу хотя бы в жалкой тени пальмы.

Я убрал телеобъектив. Старик вынес большой лист фанеры с объявлением и прислонил его к машине сбоку. На фанере было написано: «Последняя »виннебаго«. Смотрите исчезающую модель. Билет для взрослых 8 долларов, для детей до 12 лет – 5 долларов. Открыто с девяти утра до захода солнца». Старик натянул веревки с красными и желтыми флажками, потом подхватил ведерко и двинулся к двери, но на полпути остановился, пошел к краю стоянки, откуда дорогу, наверное, было лучше видно, вернулся, ступая совсем по-стариковски, и еще раз провел губкой по бамперу.

– Покончил уже с машиной для отдыха, Маккоум? – раздался голос Рамирез из телефона в моей машине.

Я засунул камеру под заднее сиденье.

– Только что добрался сюда. Сегодня утром все водовозы Аризоны сошлись на Ван-Бюренском шоссе. Слушай, какого черта ты не даешь мне написать о том, как они безобразничают на многорядных трассах?

– Хочу, чтобы ты живым добрался до Темпе. Пресс-конференцию губернатора перенесли на час дня, так что ты успеешь. Воспользовался уже айзенштадтом?

– Я же сказал, что только-только приехал сюда. Я еще не включал эту чертову штуку.

– Ее включать не надо. Она сама начинает действовать, как только поставишь ее на ровную поверхность.

– Замечательно. Может быть, там уже целая катушка в сто кадров снялась, пока я ехал.

– Ну, уж если не для съемки «виннебаго», так на губернаторской конференции обязательно используй его. И, кстати, ты уже подумал насчет перехода к просмотру?

Вот почему компания «Сан» так заинтересовалась айзенштадтом. Проще послать фотографа, который умеет писать, чем и фотографа, и репортера, особенно теперь, когда компания заказывала маленькие одноместные «хитори». Так я и превратился в фотографа-журналиста. А можно пойти и дальше, вообще не посылать сотрудников: послать айзен и столик-опору для него, и не понадобится машина, даже маленькая «хитори», не нужно оплачивать дорожные расходы. Можно просто послать аппарат вместе с подставкой по почте; его положат на стол губернатору, а потом забрать его – и десяток подобных – приедет кто-нибудь на одноместной машине. И не надо ему быть ни фотографом, ни журналистом.

– Нет, – сказал я и оглянулся. Старик последний раз протер бампер, отошел к обложенным камнями посадкам у входа в зоопарк и выплеснул воду из ведра на кактус, который, пожалуй, мог принять это за весенний ливень и зацвести, прежде чем я соберусь подняться на этот пригорок.

– Слушай, мне пора идти, чтобы успеть сделать хоть несколько снимков, пока не явились туристы.

– Пожалуйста, подумай об этом. И не забывай про айзенштадт. Он тебе понравится, только попробуй.

– Посмотрим, – сказал я и оглядел шоссе. Пока никого не было видно. Может быть, из-за этого и волновались Эмблеры. Надо было мне узнать у Рамирез, сколько у них в среднем бывало в день посетителей и что за люди тратились на поездку в такую даль, чтобы посмотреть на старую, изношенную машину для отдыха. Даже от Темпе сюда ехать три с четвертью мили. Может быть, никто и не приедет. Тогда я смогу сделать несколько приличных снимков. Я залез в свою «хитори» и поднялся по крутому склону.

– Здрасте! – сказал старик, расплывшись в улыбке и протягивая мне свою покрытую рыжевато-коричневыми пятнами руку. – Меня зовут Джейк Эмблер. А это моя Винни (он похлопал по металлической стенке фургона), последняя «виннебаго». Вы один?

– Дэвид Маккоум, – представился я, показывая редакционный пропуск. – Я фотограф. Компания «Сан», газета «Сан» в Финиксе, «Трибуна» в Темпе-Меса, «Звезда» в Глендейле и другие. Вы разрешите мне сделать несколько снимков вашей машины?

Я опустил руку в карман и включил записывающее устройство.

– Ну конечно. Мы всегда сотрудничаем с прессой, мы с миссис Эмблер. Я только что почистил старушку Винни, она здорово запылилась по пути из Глоуба.

Он позвал жену. Хотя она не могла не слышать нашего разговора, металлическая дверца оставалась закрытой.

– Мы уже почти двадцать лет ездим на Винни. Я купил ее в 1992 году в Форест-Сити, в штате Айова, где их делали. Жена покупать не хотела, сомневалась, понравится ли ей путешествовать, ну а теперь ни за что не хочет с ней расставаться.