Страница 51 из 60
— С Ильей я поговорила, — промямлила Женя. Семейство обменялось недоуменными взглядами.
— И что он? — не выдержала Маринка.
— Ничего, — пожала плечами Женя.
Она, действительно, говорила с ним. Пусть это была обыкновенная болтовня любовников после бурной ночи, всем знать об этом необязательно.
Даже если бы захотела, она бы не смогла сказать ему самого важного. Он не слышал ее. Женька чувствовала его страх, будто свой собственный. Ну да, она ведь тоже боялась. И не имело смысла ходить вокруг да около, гораздо проще сделать вид, что все нормально, все замечательно и лучше быть не может.
Он уехал сразу же, как только ему позвонили из офиса. Он поцеловал ее на прощание долгим поцелуем, напомнившим им обоим недавнее безумие. Он ничего не обещал, ни о чем не спрашивал.
Женька все решила сама.
Был другой выход, всегда есть другой выход, но увидеть его непросто и воспользоваться им еще трудней.
Она не станет дожидаться, пока наскучит ему, так думала Женька, глядя, как Илья выезжает за ворота. И сердце подкатывало к горлу, сбивая дыхание. Осколки надежды больно впивались в душу, заставляя еще раз приглядеться, обдумать, прикинуть шансы. Один к миллиону? К миллиарду?
Нет, не было ни единого.
Слишком хорошо она понимала его. Слишком ценил он свою свободу и независимость. Смиренно ждать своей участи она не могла. Торопить его — не имела права. И пришлось решать за двоих. Впрочем, это решение еще предстояло осуществить.
Не так-то это легко, когда на тебя смотрят четыре пары глаз, и в этих глазах обеспокоенность, ласковое недоумение и любовь.
Любовь, пропади все пропадом!
В коридоре, как водится, на Женьку свалился пенсионерский велосипед. Пока она пристраивала его на место, потирая ушибленный бок, на шум выскочила Лера.
— Чего буянишь? У меня ребенок, между прочим, спит!
— Извини, пожалуйста.
Лера хмыкнула недовольно и тут заметила кучу пакетов, сваленных у двери.
— Это чего у тебя? — бдительно поинтересовалась она.
— Вещи, — коротко бросила Женька, которую час назад Ирина Федоровна костерила во все лады, а Виктор Прокопьевич без лишних слов просто перетащил пакеты с одеждой в машину.
— Придумала тоже, — подзуживала и Маринка, — шмотки она не возьмет, я тебе не возьму…
Это она вернула Женю с порога, увидав, что та собирается исчезнуть налегке. Минут сорок спорили и препирались, пока дед не решил все кардинально. Суматоха немного отвлекала от накатывающих рыданий и создавала ложное впечатление обыденности.
— Жень, а ты в отпуск едешь, да? — скакал вокруг нее Данька, — меня папа тоже скоро обещал в отпуск отвезти.
— Это хорошо, — отвечала Женька, из последних сил загоняя внутрь тяжелые, страшные слезы.
Надо было уехать сразу. Чего она телилась, а? Зачем ждала, пока все проснутся, разговаривала, завтракала, улыбалась, уговаривая себя, что так честней да и дороги с утра пораньше забиты пробками.
Сидела бы лучше в пробке, идиотка психованная!
И никаких тебе расставаний, когда губы трясутся, едва выговаривая нелепые обещания и прощальные слова, в руке, будто чека от гранаты, зажаты ключи от машины, болят глаза от невыплаканных слез, а мотор уже ровно гудит, ворота распахнуты, и надо ехать.
Есть такое слово — «надо».
Она думала, что ненавидит его. Но вместо ненависти сейчас Женя чувствовала лишь обреченную безысходность.
Казалось, на душу набросили покрывало — плотное, черное, — оно тщательно прикрыло все щелочки, и стало не видно солнца. В эту темноту пробралось лишь равнодушие, огляделось придирчиво да и улеглось, развалилось, устроилось с твердым намерением остаться навсегда.
Из него вполне мог получиться добротный бронежилет. Хорошая кольчуга.
Вот он, черт его побери, инстинкт самосохранения!
— Жень, может, все-таки погодишь до обеда, а? — втиснулась к ней в машину Маринка.
— Не могу, малая, правда, не могу, — прошептала она жарко, и безразличия как ни бывало.
Что же делать, как теперь быть, где взять силы, чтобы выстроить новую, сверхмощную систему защиты?
— Отойди, — пихнул Маринку Данила, — я с Женей еще не целовался, правда, я не люблю целоваться, но когда прощаются, всегда целуются, это дратиция…
— Традиция, — поправила Ольга Викторовна, — куда ты лезешь в ботинках на сиденье? Даня, немедленно сядь!
— Не приставай к нему! — подоспела бабушка. — Женя потом тряпочкой протрет, и все. Жень, ты ведь протрешь? Обязательно протри!
— Мама, ну чего ты ему потакаешь? Женечка, детка, сгони его сейчас же! На-ка, держи, я тебе вот бутербродов положила и рыбки, приедешь, разогрей и покушай, хорошо? Только разогрей, холодная она не вкусная…
— Бабы, ну что вы за народ? — заворчал рядом дед. — Рыбку она положила, а про книжки забыла небось? Жень, там тебе бабушка собрание сочинений приготовила. Булгакова твоего. Сейчас Маринка сбегает, принесет.
Звонким, как оборвавшаяся струна, голосом Женя попросила, чтобы ничего ей больше не приносили.
— Ну конечно, — фыркнула Марина и убежала. Казалось, это никогда не кончится.
Наверное, потому, что она умоляла кого-то всемогущего, чтобы это никогда не кончалось.
Однако могущества у него не хватило, или Женькины молитвы звучали неубедительно, и в конце концов семейство посторонилось, пропуская Шушика вперед, за оранжевые ворота.
Расстроенные лица исчезли из пределов видимости. И Женя не увидела, как отчаянно затопала ногами Маринка, и не услышала ее вопля в притихшем дворе:
— Ну что же у этого кретина с телефоном?!
Лера и не думала уходить, с нескрываемым любопытством наблюдая, как Женька перетаскивает пакеты от дверей в свою комнату.
— Ты в Турцию, что ль ездила? — выдвинула предположение соседка.
— Да! Именно туда!
— Че привезла? Какие размеры? Осень? Зима? Женьке надоело реагировать, и она промолчала.
— Где стоять-то будешь? — не унималась Лерка.
— В каком смысле? — машинально переспросила Женька.
Лера надула губки.
— Ну на Лужу поедешь или куда?
— Зачем мне твоя Лужа?
— Так шмотки продавать! Че, на дому что ль лавочку откроешь?
Женя запулила последний пакет в комнату и обернулась к молодой мамаше.
— Не собираюсь я ничего открывать, это мне просто прислали. Подарки.
— Слушай! Точно! Это из Америки тебе, да?
— Почему из Америки? — простонала Женька.
— Да тут тебе звонил кто-то, сказали, что из Америки. Я сначала-то не поверила, говорю, хорош, типа, прикалываться, а оттуда мне по-английски как давай шпрекать!
Очень хотелось стукнуть ее дверью по лбу. А потом закрыться в комнате, вдоволь пореветь и пойти утопиться в тазу с грязным бельем.
Кто сказал, что юмор — лучший помощник в борьбе со стрессом?!
Или она плохо юморит?
Или у нее не стресс, а что-то другое, еще не изученное толком всякими там специалистами, не обвешанное со всех сторон ярлыками, к чему приспосабливаться еще не научились и с чем не придумали еще даже мало-мальски эффективного способа борьбы?
— Что же ты мне сразу не сказала, что звонили? — осведомилась Женька с равнодушием.
— А что? Я тебе секретарша, что ль? — тут же пошла на абордаж соседка. — Не шлялась бы неизвестно где, а сидела бы дома, и…
На этих словах распахнулась дверь Таисии Степановны, и сама хозяйка комнаты выплыла в коридор, торжественно восклицая:
— Вот что значит, в тихом омуте черти водятся! Я всегда говорила, что эта бледная поганка еще себя покажет.
Женя, которую ни за что ни про что обозвали поганкой, решительно направилась к себе.
— Куда? — в момент настигла ее Таисия и, маневрируя, подобно крейсеру, преградила путь к отступлению. — В этой квартире не место всяким там прошмандовкам! И не думай, что можешь спокойно отсидеться, пока мы…
Лера неожиданно вмешалась, ласково попросив тетеньку не выражаться. Видимо, тщательно обдумав тот факт, что родственники в Америке у Женьки точно имеются, молодая мамаша смекнула, что лучше поддерживать мировую.