Страница 11 из 17
— Обман, не скрываю! — сказал Петр Никитич.
— То и говорю! А ты подумал ли: ведь про наше-то озеро молва-то далеко идет. Все знают, что мы им живем, а ты напишешь, что рыбы в нем нет; ладно ли это будет?
— И напишем, а если усомнятся, пошлют удостовериться, так разве у вас язык-то не поворотится, ради своей пользы, сказать, что прежде, мол, оно было рыбное, а ныне хоть и невода не мечи, оскудело! Ведь не полезет же чиновник-то неводить, правду вы говорите или нет?
— Где уж полезет, это точно! — согласился с ним Бахлыков, с раздумьем почесав затылок. — А если бы без обману обойтись, по-душевному бы, напрямки бы сказать, что нет у нас ни хлебопахотной земли, ни сенокосов, и никаких промыслов, окромя лесного, что мы этим озерком только и кормимся, и подушную в нем добываем, и бездоимки вносим, а коли это озеро отнимут, так и подать нам негде будет добывать, да и кормиться-то Христовым именем придется… Так пущай начальство-то снизойдет к нашей слезнице и подарит нам озерко-то.
— Не имеет оно права сделать этого! — резко ответил ему Петр Никитич.
— Почто?
— Озеро казенное, а начальство не имеет права дарить казенные угодья кому захочет, по своему произволу!
— По бедности-то нашей?
— Мало ли бедных-то на свете, не вы одни, так всем и раздаривай казенное добро?
— И то точка.
— Как ни повернись, все о что-нибудь запнешься; ну и статья-я! — со вздохом произнес низенький старичок с живыми искрившимися глазами, придававшими лицу его добродушный вид. — А ежели теперича мы, по твоему слову, отопремся от озера, скажем, что нам его не надо, а палата проведает про него, да и запишет его в оброк. Как же мы тогда будем, подумай-ко!
— Не беда, если б его и в оброк зачислили! Оно все-таки не минует ваших рук.
— Не минует? — пронеслось в толпе.
— Ни под каким видом. Если озеро и обратят в оброчную статью, то прежде торгов предпишут нам произвести публикацию по волости для вызова желающих взять его в аренду и явиться на торги. По закону-то и самые торги произведутся в нашем волостном правлении; следовательно, помимо вас, никто не возьмет его в аренду.
— Это ты верно знаешь, что все так будет?
— Закон так гласит, а кто же осмелится обходить его?
— А-а! Ну, — это особь статья!
— Я одно скажу вам, общественники, — продолжал Петр Никитич, возвышая голос, — решайте как знаете, я человек посторонний, и если даю вам совет, как лучше поступить, так единственно желая добра вам, потому что я уж больше вас знаю и законы и порядки.
— Известное дело! Ты всякий закон жуешь, дай тебе господь за твое раденье об нас! Мы верим, что ты нам худа не скажешь. Слава тебе господи, одиннадцать годочков вместе хлеб-соль едим, пригляделись! — говорили наперерыв в толпе.
— Если сделаете так, как я вам говорю, то худа вам не будет, — продолжал он, — озера не зачислят в оброк, а оставят его без внимания, и тогда пользуйтесь им по-старому, а для того, чтоб его отдали в надел вам, спустя несколько месяцев мы войдем о том с ходатайством по начальству, и озеро отдадут вам на веки вечные. Поняли? Одобряете ли?
Сход длился три дня… Много различных предложений составлялось крестьянами и отвергалось вследствие каких-нибудь неудобств. Общество разбилось, на несколько партий. Одни настаивали на том, чтобы положиться на милость начальства и, ввиду крайнего разорения, если отберут озеро, немедленно хлопотать об отдаче его в надел. Вожаком этой партии был старик Бахлыков, но немногие держались его мнения. Иные говорили, что лучше совсем молчать, что если ранее не знали о существовании озера, то не узнают и теперь. Большинство крестьян, в том числе голова, волостные чины и другие влиятельные в волости лица, отстаивали предложение Петра Никитича и под конец склонили в пользу его все общество. На третий день, около часу ночи, Петр Никитич прочитал, наконец, обществу составленный им приговор следующего содержания: "Мы, нижепоименованные государственные крестьяне разных сел и деревень X-ой волости, Т-ого округа и губернии, полноправные домохозяева, быв в общем собрании, обсуждали содержание предъявленного нам циркулярного предписания Т-ой казенной палаты, от 12 октября сего 185… года за № 13746, и постановили: составить сей общественный наш приговор в том, что на земле, приписанной к нашей волости, в 65 верстах от населенных нами мест, среди болот и лесов, имеется не вошедшее в земельный надел наш озеро, называемое Святым. Так как вышереченное озеро безрыбно, то, по единогласному нашему мнению, по зачислении такового в казенную оброчную статью, по непригодности оного ни к какому пользованию, не найдется желающих взять его в аренду. В том, что приговор сей учинен нами по добровольному и совокупному нашему соглашению, подписуемся…"
Не успел еще крестьянин, подписывавший за общество приговор, окончить работу, как общество постановило прибавить Петру Никитичу сто рублей жалованья и купить ему на общественный счет корову и лошадь. "Ты и умирай у нас писарем! — кричали ему крестьяне. — Буде и женишься когда и детками бог благословит тебя, мы и их за твое добро не покинем, и их обстроим, не пойдут ужо по миру! Дай бог тебе веку за твое раденье об нас!" — кричали ему сотни голосов.
-
Харитон Игнатьевич, со дня на день с нетерпением ожидавший приезда Петра Никитича, встретил его небывалым угощением. На столе, покрытом чистою скатертью, стояла бутылка мадеры, тарелка с пряниками, на другой тарелке были нарезаны тоненькими ломтиками балык, походивший скорее на кирпич, и паюсная икра с подозрительными зелененькими жилками по краям. Пирог из свежепросольного муксуна завершал закуску. Даже как будто и комната в ожидании его была прибрана почище. Широкая перина, покрытая одеялом, сшитым из ситцевых лоскутков, гордо высилась на двуспальной кровати. Сундуки были покрыты ковриками, чистые холщовые половики скрывали косой расщелившийся пол. Беседа давно уже длилась между ними, не касаясь интересующего их дела. Казалось, ни тому, ни другому не хотелось поднять щекотливого вопроса, хотя наблюдательный Харитон Игнатьевич по первому взгляду на веселую наружность гостя понял, что дело кончилось успешно.
— Испей мадерцы-то, что ж ты! — поминутно приглашал он. — Я ждал тебя, готовил угощение, а ты и не касаешься ни к чему!
— А очень поджидал ты меня? — с иронией спросил Петр Никитич.
— Не то чтобы очень, ну, а все же поглядывал в окна-то, не едешь ли… Не потаю правды: за тебя-то я шибко радуюсь, уж хоть бы бог-то оглянулся на тебя да пригрел бы… Облупил ли скорлупку-то с ядрышка, как похвалялся? — спросил, наконец, он.
— Облупил,
— Хе-хе-хе… Ну и давай тебе господь! Такой характер теперича у меня, Петр Никитич, что я за всякого рад! Вижу я, что человеку бог счастья дает, фортунит ему — я и рад! Нет у меня этой зависти, как у других, жадности этой, чтобы все только мне одному в карман плыло, а другому бы ничего… Нет! И всякому я готов помочь, ей-богу! Да кому говорить, и ты это знаешь… Помнишь, как нищую-то долю ты нес?
— Ну, что было, то прошло, Харитон Игнатьевич. Чего старое перетряхивать… оно уж не вернется более! — с неудовольствием прервал его Петр Никитич.
— Не в укор это я говорю тебе, не в укор. Избави господи… Бедность не порок, и тыкать ей в глаза человеку грех. Я к тому это говорю, что много горя ты потерпел и перекусить-то тебе было нечего, и головы-то было негде приклонить, и на плечи-то нечего было вздернуть! — с грустью качая головой, перечислял Харитон Игнатьевич претерпенные Петром Никитичем невзгоды. — Видал ли ты тогда от людей, чтоб они по-братски-то были с тобой, участием да лаской обогрели бы тебя, а-а?
— Не видал!
— Не видал — верно! — повторил Харитон Игнатьевич. — Все сторонились от тебя, как от чумного. А погляди, ежели усчастливит тебя бог, богат-то будешь, так отколе и наберется друзей и приятелей: отбою не будет.
— Уж это как водится, старая истина.
— И завсегда будет новая по вся дни на свете! А я вот не таков, я не в других. Сердце-то, говорю, у меня, Петр Никитич, доброжелательное. Да выпей ты мадерцы-то, ведь для тебя я расходовался, балычка-то отведай аль икорочки, вкусные! — При последних словах он налил ему в рюмку вина и задумался. — В старину не такие люди были, Петр Никитич! — грустно качая головой, произнес он.