Алкоголики

— Ну не смогу я этого сделать, Джеф. С самого начала было ясно, что не смогу. До последнего момента я пытался спрятать голову в песок. Старался уверить себя, что есть другой выход. Сейчас время вышло, и я вижу, что другого выхода нет. Все или ничего, так пусть будет ничего.

— Ну что ж, — произнес Джеф, — ну что ж...

— Да, — продолжал доктор, — я дотянул до последнего. Мои финансовые затруднения не были секретом, но никто не догадывался, насколько плохи дела на самом деле. Ведь алкоголиков так легко спугнуть. У большинства моих пациентов ни гроша за душой. Я боялся, что, если выложу им все как есть, они постесняются, ко мне приезжать. Поэтому я пустил все на самотек, а дела шли все хуже, и сейчас...

— Вы уверены, что выхода нет, док?

— Ну, я же вам сказал.

— Точно?

— Черт, сколько раз можно повторять? Ван Твайн — мой единственный шанс. Поэтому его сюда и привезли, понятно?

— Нет, — растерянно произнес Джеф, — непонятно.

— Его семья владеет огромной собственностью на Западном побережье. Недвижимость, банки — все схвачено, черт возьми.

Они присматривали клинику с хорошей репутацией, чтобы упрятать туда Хамфри, и, когда наткнулись на мою, поняли, что это как раз то, что надо. Они знают, как дорого мне это место. Знают, что мне позарез нужны деньги. И знают, что если я откажусь, то не смогу... — Док оборвал фразу. Глаза его сузились. — Если я не возьму их денег, — прошептал он. — Если не возьму, то...

— То что, док?

— Ничего, — ответил док.

— Но это просто свинство, док. Ставить вас перед таким выбором.

— Да бросьте, — отмахнулся доктор Мэрфи. — Я сам во всем виноват.

Он стряхнул пепел с колен и встал. Засунув руки в карманы, он стоял у окна, устремив взгляд в конец лужайки, где за кустами и клумбами виднелось шоссе. Внизу у поворота показалась машина. Послеполуденное солнце ослепительно сверкало на длинном черном капоте, хромированные детали вспыхивали и искрились, как те неисчислимые сокровища, что стояли за всем этим.

Это приехал доктор Амос Пертборг, личный терапевт семейства Ван Твайн.

Док отвернулся от окна.

— Простите, Джеф, у меня больше нет времени.

— Понял, — сказал Джеф и медленно направился к двери. — Извините, док, что опять к вам пристаю, но вы на все сто уверены, что нет никакого способа...

— Ван Твайны. Вот единственный способ.

— Могу я... А что ребятам сказать, док?

— Ничего не говорите. Скажите, что я был занят и вас не принял.

— Но, док, это...

— Вы меня слышали? — Доктор Мэрфи прищурил ярко-голубые глаза. — А теперь выматывайтесь отсюда.

Глава 17

В те давние времена, когда подросток с немыслимым именем Пастер Семелвайс Мэрфи еще ходил в коротких штанах, годовой доход доктора Амоса Пертборга уже исчислялся шестизначной цифрой. И отнюдь не благодаря обширной практике, как можно было бы предположить. И уж точно не в силу выдающихся профессиональных достоинств. Здесь сыграло роль качество, на которое многие претендуют, но которым, к счастью, редко кто обладает: ни шагу не делать без личной выгоды.

Среди своих ничего не подозревающих друзей и коллег — а они в большинстве своем и в самом деле находились в неведении — доктор Пертборг слыл эксцентричным чудаком, человеком, живущим сердцем, а не разумом. И те, чья жизненная перспектива, в отличие от его видов на будущее, ограничивалась днями или неделями, тоже проникались этим убеждением. Ведь истинные намерения не ведомы никому. И путь праведный подчас проходит по весьма пересеченной местности, которая существенно влияет на его прямизну.

Во время экономической депрессии Амос Пертборг раздал несколько тысяч долларов начинающим врачам — без всяких долговых расписок или залогов, — подчас он сам залезал для этого в долги.

В то время, когда его профессиональное положение было еще довольно шатким, он бесстрашно обвинил председателя окружного медицинского совета в некомпетентности и разбазаривании средств, что было недалеко от истины, хоть и не имело отношения к его прямым обязанностям.

Небольшая горстка врачей, удостоившихся его поддержки, не шла ни в какое сравнение с толпами нуждающихся медиков, которых он в буквальном смысле выставлял из своего кабинета. И эти счастливцы, как мог бы заметить вдумчивый наблюдатель (если бы такой нашелся), были отобраны скорее по принципу универсальности, чем личной одаренности. Среди них был кардиолог, ортопед, гинеколог, педиатр, черепно-мозговой хирург, офтальмолог, отоларинголог, ну и так далее. Все они были неплохими специалистами, но звезд с неба не хватали: доктор Пертборг с подозрением относился к выдающимся способностям. Долгие годы они работали в качестве консультантов, вполне оправдывая вложенные в них средства: они выполняли его работу, получая ничтожную долю от его гонораров, и покрывали его вопиющие и подчас фатальные промахи своими профессиональными заключениями.

Что касается президента медицинского общества, тот был далеко не молод, а старики теряют волю к борьбе; главный принцип любой политики — никогда не руководствоваться моральными соображениями. Должностное лицо сместили. Доктор Пертборг, избранный без голосования на основании единодушного шумного одобрения, добродетельно отказался от этой чести. Он заявил, что цель его достигнута и он не хотел бы воспользоваться случаем.

Нет нужды говорить, что он им воспользовался. Он получил бесплатную рекламу, стоящую сотни тысяч долларов, и, тщательно просеяв результат, отобрал самую лакомую и обеспеченную клиентуру.

Более того, распугав конкурентов, он со своими протеже остался у кормушки в одиночестве. Правда, ненадолго, ибо извечная людская алчность быстро пересилила страх. Но какое это было время! Именно тогда и произошло его знакомство с семейством Ван Твайн, позднее переросшее в тесные и длительные взаимоотношения.

Барбара Хайлинджер Д'Арси Ван Твайн забеременела. Консультанты доктора Пертборга после консилиума с самим доктором пришли к заключению, что рождение ребенка будет сопряжено с серьезным риском для жизни. Другими словами, ей был необходим аборт. И он был ей сделан. После этого она вернулась к своим прежним занятиям, которые включали игру в гольф, теннис, плавание и прыжки с вышки.

Это послужило началом дружественного союза Ван Твайнов и Пертборга. Конец же... ах, конец....

В какой момент доктор Пертборг начал задумываться о конце?

Вы двигаетесь по прямой и попадаете туда, куда стремились. Люди, которых вы отодвинули на своем пути, уже почти достигли вашего положения и больше вас не беспокоят. Они всем довольны. Вы стали друзьями, насколько это вообще возможно. Им ничего не нужно от вас, а вам — от них. Прошлое забыто.

Вы прожили шестьдесят лет из отпущенных вам семидесяти: представительный, активный, богатый — все в достаточной мере. Вы имеете все, к чему стремились, — состояние, положение, семью. Вы достигли почета и уважения, вам не о чем беспокоиться.

И тут появляется эта старая ведьма с глазами-буравчиками, древняя, но как бы не имеющая возраста, которая еще не получила всего,чего хотела, — и никогда не получит, черт бы ее подрал! — и дает вам пинка под зад.

Бессмысленно взывать к ее чувствам — как можно взывать к тому, чего нет, — бесполезно обращаться к ее разуму — она не собирается ничего обсуждать. Остается лишь двигаться в заданном ею направлении.

Сидя напротив доктора Мэрфи, доктор Пертборг выглядел расстроенным, а на душе у него скребли кошки. У него было предчувствие, что, как бы ни обернулось дело, его в любом случае ожидает катастрофа. Но действовать все равно было нужно. В противном случае, если он будет, как она выразилась, ломаться, катастрофа произойдет сразу.

Доктор Пертборг засиял улыбкой и приветливо кивнул доктору Мэрфи, вежливо напомнив о цели своего визита. Но взгляд у него был отсутствующий: перед его мысленным взором возникла она — крючконосая, с поджатыми губами и пронзительными маленькими глазками. Иссохшая ведьма, восседавшая на стуле, похожем на трон, царственной осанкой и богатством могла поспорить со своей знаменитой тезкой.