Путь Людей Книги

18

Они оставили Луису одного мула в качестве платы за гостеприимство и в полдень потеряли селение из виду.

Чем дальше, тем медленнее становился их шаг. Возможно, причиной тому была ненадежность горных тропок или туман, застилавший вершины, отчего создавалось впечатление, будто, придавленные толщей воды, они бредут по морскому дну, чудом умудряясь дышать. Туман был такой густой, что день почти незаметно сменился ночью. Стемнело за несколько минут, и дно моря превратилось в дно чернильницы, полной чернил.

Первую ночь они провели в небольшой пещере. Вероника начала бредить. Ее крики разбудили Маркиза и Гоша. Она лихорадочно твердила, что хочет искупаться, что должна войти в воду. Порывалась вскочить и куда-то бежать. Маркиз ее удерживал, а она металась так яростно, что он с трудом с ней справлялся. Потом силы внезапно ее оставляли, она умолкала и лежала тихо, с закрытыми глазами. В такие минуты, несколько раз за ночь, Маркиз с помощью Гоша давал ей хинин. К рассвету приступы почти прекратились, но это не обрадовало Маркиза. Придерживая Веронику, он случайно нащупал странные утолщения у нее под мышками и на шее. И со страхом отдернул руку.

Всю ночь Маркиз успокаивал метавшуюся в бреду женщину, упрекая судьбу, что та их свела. Не встреться они, никогда бы не случилось того, что — Маркиз это знал — случится. Сидя возле Вероники и гладя ее пылающий лоб, он ясно осознал, что она умрет. И тогда у него сразу пересохло во рту, а в голове замелькали обрывки бессвязных мыслей. Гош поддерживал хилый огонь и беззвучно плакат.

В ту ночь Веронике казалось, что тело у нее огромное, как гора, как весь земной шар. С расстояния в сотни миль она смотрела на кисти своих рук, громадные и могучие, смотрела на свои ногти, каждый с озеро величиной. Когда ей хотелось пошевелить пальцами, они повиновались с неохотою и не сразу, будто ее воле требовалось время, чтобы преодолеть это расстояние. Она удивлялась, пыталась что-то сказать — губы с грохотом раздвигались, отверзая черную расселину рта. Ресницы трещали, словно ломающиеся деревья, а при каждом глубоком вдохе воздух, свистя, ураганом врывался в ту пропасть, каковой она теперь стала. Тело едва ли не расплющивал непомерный груз. Так, должно быть, чувствует себя земля под бременем тяжелого каменного неба. Собственный голос доходил до Вероники медленно, как отзвук далекой грозы. Она пыталась собрать воедино свое тело, но только вызывала лавину. Огромные валуны падали ей на грудь, мешая дышать. Кожу облепляла горячая лава, затвердевая в саркофаг. Вероника хотела позвать на помощь, но окаменевший язык мог извлечь из ее уст только рокочущий звук, подобный раскату ленивого грома. И тогда она замирала в отчаянии, ибо не было рядом никого достаточно сильного, чтобы ее освободить.

Неподвижность приносила облегчение. Вероника постепенно обретала прежние размеры, к которым привыкла за последние три года. Но процесс этот не останавливался, шел дальше, и она становилась все меньше. Открывала кукольные глазки и видела над собой гигантское лицо мужчины. Пыталась ухватиться за его взгляд, но мужчина ускользал, скатывался с нее, непрестанно увеличиваясь, раздуваясь, как рыбий пузырь. Она же делалась тоньше волоса, листка бумаги, паутинки. И боялась, что горячее дыхание этого исполина смахнет ее в какую-нибудь щель, откуда ей уже не выбраться. Она была меньше самой крошечной крошечки. Таяла и переставала существовать.

Утром, однако, Вероника совершенно пришла в себя. С трудом сев, она увидела скорчившегося рядом с ней спящего Маркиза. Гош, проснувшись, подскочил, чтобы поцеловать ей руку. Она попросила гребень, но сил поднять и поднести к голове руки у нее не было. Гош понял, в чем дело, и принялся расчесывать ей волосы.

Маркиз решил дальше идти один. Вынув из вьюков остатки снадобий и целебных трав, он поделил их на порции. Терпеливо втолковывал Гошу, как давать их больной. Гош утвердительно кивал. Вероника уже ни о чем не просила. Может быть, не хотела, а может, ей недоставало сил выговаривать слова. Она смотрела на Маркиза глазами собаки, которую хозяин привязывает к дереву в лесу, а сам уходит.

— Вероника, — медленно, как ребенку, говорил Маркиз, — я принесу Книгу. И ты сразу поправишься. Слышишь меня?

Она кивнула. Он привязал к заплечному мешку шкатулку для Книги и пошел. Шел быстро, держась направления на восток. Мысленно пытался молиться, но слова молитвы не означали того, что означали всегда. Маркизу хотелось наконец почувствовать себя свободным. Он давно об этом мечтал: идти на восток, за Книгой, которая уже близко, рукой подать. Идти и молиться, отбивая на каменистой тропке шаг в том же ритме, в каком вращаются семь небесных сфер. И сосредоточить все силы полностью освобожденного от грязи ума на неотвратимом приближении к Книге, Но сейчас он сбивался с шага, а в мыслях, которым надлежало быть чистыми и готовыми к восприятию тайны, была только Вероника, больная истощенная женщина, которую он оставил в пещере с немым подростком.

Через час Маркиз вдруг остановился и, после недолгого колебания, повернул назад.

Там ничего не изменилось: мальчик медленными движениями расчесывал женщине волосы.

— Спрячь вещи в пещере и помоги мне посадить ее на мула, — распорядился Маркиз.

Идти старались быстро. Путь лежал по краю унылой, затянутой туманом долины, полого подымающейся к небу. Вероника дремала, голова ее клонилась к шее мула, ноги задевали за выступающие из земли камни. Маркиз, веря, что Книга сотворит чудо, подгонял животное. Он уже видел всех четверых, возвращающихся той же дорогой: Веронику — здоровую, сильную, идущую без посторонней помощи; себя в зеленом камзоле, с Книгой в деревянной шкатулке; смеющегося Гоша и бегущего перед ними желтого пса.

Маркиз ничего не говорил, но чувствовал, что, начиная с этой долины, дальше их поведет ангел. Он верил в ангелов. Они являлись ему в снах и молитвах. Ребенком он однажды увидел деревянную фигуру ангела с прекрасным гладким лицом гермафродита и с тех пор не сомневался, что в мире немало сил, которые предстают перед людьми в облике подобных существ. Его завораживала красота ангелов, и он постоянно искал вокруг себя следы их присутствия. В самые значительные моменты жизни он ощущал легкие колебания воздуха и даже, казалось, слышал шелест ангельских крыльев. Ибо у ангелов, безусловно, имелись крылья. Пролетая над миром, они взмахивали ими неторопливо и с достоинством и всегда появлялись там, где люди, ведомые молитвой, страданием, любовью — или даже просто по рассеянности, — вплотную приближались к вратам иного мира. Когда глаза беспричинно затуманивались печалью или необъяснимой тоской, когда обычное пространство превращалось в нескончаемый лабиринт, когда время кружилось и затем вдруг застывало на месте — тогда Маркиз твердо знал: где-то поблизости пролетает ангел.

Вдохновленный внезапным приливом бодрости, он решил, что надо идти и ночью. Однако на перевале, узком проходом замыкающим долину, пришлось остановиться. Дальше путь едва заметной тропкой вел по крутому горному склону.

Давно перевалило за полночь. Маркиз посчитал, что ложиться уже не стоит, да и все необходимые для ночлега вещи остались в пещере. Все трое сели на чахлую, засохшую траву. Маркиз поддерживал прислонившуюся к нему Веронику, не отрывая руки от ее лба. Было холодно и сыро. Несколько часов они просидели в молчании, дожидаясь рассвета. Только Гош, прижавшись к своему псу, заснул. Небо прояснилось, показалась круглощекая, полная сил луна.

Когда на востоке начало сереть, сбоку послышался шелест огромных крыльев. Это взлетела с гнезда какая-то большая птица. Испуганный пес робко залаял.

— Дракон? — слабым голосом спросила Вероника.

— Скорее ангел, который нас ведет, — ответил Маркиз и крепче прижал ее к себе.

Вероника умерла, прежде чем солнце высвободилось из пут изрезанного горными пиками горизонта.