Дераи

— Чего мы ждем? — Дераи схватила его за руку и тесно прижалась к нему всем телом. В ее порыве ничего детского не ощущалось. — Ты заставил нас ждать на корабле, — пожаловалась она. — Мы покидаем его последними. Мы бы теперь уже были дома.

— Потерпи, — попросил Дюмарест.

Он тоже чувствовал себя неважно. Хайв производила впечатление очень бедной планеты. Он оглянулся, чтобы посмотреть на путешественников низшего класса. Худые, бледные, едва пришедшие в себя после стольких мучений. У некоторых почти не было денег, другим нечего будет надеть, пока они не отыщут работу. Некоторым не хватало даже и этого. Все были иностранцы.

— Великолепно, — сказал он девушке. — Теперь мы свободны. Можем идти.

Дюмарест сузил глаза, когда они приблизились к воротам. Небольшая группка людей стояла перед ними. Ряд провисших палаток и непрочные строения тянулись вдоль изгороди с обеих сторон. Такие же дома стояли и за высокой проволочной сетью. Передвижная церковь Всеобщего Братства находилась по соседству с самой дальней палаткой, и Дюмарест заметил в толпе тускло-коричневую сутану монаха.

Когда они подошли, один из мужчин обернулся. Раскрасневшийся, нервный, с блестящими глазами. Сар Элдон.

— Дюмарест! — он сглотнул комок и попытался контролировать свой голос. — Боже милостивый, хоть одно знакомое лицо. Я думал, что вы уже ушли, что я совсем один. — Он запнулся и вытер испарину с лица. — Ненавижу просить, — произнес он, — но у меня нет выбора. Не могли бы вы одолжить мне немного денег?

Дюмарест коротко заметил:

— У тебя есть деньги. Сумма, превышающая стоимость проезда.

— У меня их забрал капитан. Он сказал мне, что я должен ему. Теперь я знаю, почему. — Элдон кивнул головой на ворота. — Они не выпустят меня, — сказал он. — Я не могу заплатить налога за пребывание здесь. Остается только осесть здесь, — продолжал он. — Жить, как и остальные, прямо на поле. Или же придется ползти обратно на корабль и просить их взять меня обратно. Но тогда мне придется согласиться на весь срок, который мне предложит капитан. До конца жизни я буду рабом.

— Как же остальные?

— Еще хуже. У них нет возможности улететь отсюда. — Картежник на этот раз был искренен.

Дюмарест посмотрел на толпу. Все они выглядели одинаково. Одетые в лохмотья, изнуренные, голодные. Люди без денег и без надежды, путешественники, внезапно нашедшие конец своим путешествиям без права покидать поле, чтобы поискать работы или пропитания. «Хайв, — подумал он, — место, которое надолго запомнится».

— Эрл, — он почувствовал, как кто-то дернул его за рукав, и тут только заметил подле себя девушку. Ее лицо было искажено, будто от боли, но страха в ней не было. Он был этому рад. — Эрл, почему все эти люди такие несчастные?

— Они голодны, — объяснил он, — ваши люди смотрят, как они голодают.

Это прозвучало грубо, но справедливо. Живущая здесь аристократия слепа к страданиям других. И для нее не было извинения.

— Мы должны помочь им, — сказала она. — Эрл, что им нужно?

— Деньги.

— У тебя есть деньги. — В ее понимании ситуация была по-детски проста. — Если ты отдашь их им, они больше не будут страдать. Не так ли?

— Да, это им поможет. На короткое время, — добавил он. — Я не могу пообещать как только в будущем. Но в таком случае милосердие кажется не столь необходимым. — Он подошел к толпе и положил мужчине руку на плечо. — Тебе нужны деньги, — сказал он. — На поле есть агент, предлагающий работу. Почему бы тебе не обратиться к нему?

— За пятерку в день?

— Да хоть бы и за одну монету в день. Если нет другого выхода. Или вы предпочитаете сидеть здесь и голодать?

— Нет, — сказал мужчина. Он был невысок, с курчавой гривой рыжих волос и лицом, покрытым веснушками под тонким слоем грязи. — Нет, — повторил он, — вовсе нет. Да будь я проклят, если стану рисковать своей шеей, чтобы уплатить налог за посадку здесь. Налог на посадку! — Он сплюнул на гравий. — Где вы еще найдете такой рэкет? Я побывал на сотне планет и нигде с таким не встречался. — Он снова сплюнул и посмотрел на Дюмареста. — Мы с вами говорили о работе, — сказал он, — знаете ли вы, какую работу он предлагает?

— Что-то, имеющее отношение к урожаю.

— Правильно, но вы знаете, что именно? Это желе, — сказал мужчина. — Сырец, который они продают за бешеные деньги. Платят по пятерке в день, и если один из двух человек остается, чтобы собирать его, они считают, что пошли на невыгодную сделку. Пятерка в день и пятьдесят процентов того, что вы будете убиты. Вы согласитесь на такое дело?

— Не знаю, — протянул Дюмарест, — но я не могу порицать вас за то, что вы думаете обо всем этом.

Он отступил на шаг и посмотрел на ворота. За ними позади группки полицейских стояла толпа случайных зевак. Многие из них, заметил он, были в форме, выцветшей на солнце, у каждого слева на груди был герб. У многих с пояса свисали большие ножи — символ власти или значок, отмечающий их старшинство. Дераи опять потянула его за руку.

— Эрл, — настойчиво просила она, — сделай что-нибудь для этих людей. Я заплачу тебе, — повторяла она торопливо. — Мой дом богат. Я только прошу тебя одолжить мне немного денег до тех пор, пока мы не попадем домой. Пожалуйста, Эрл! — Ее рука сжимала его руку. — Сделай, — просила она, — сделай это для меня!

Церквушка была маленькая — храм святости, самое крупное здание; гипнотическое место, перед которым сидели молящиеся, исповедуясь в грехах и получая благословение, воплощенное в хлебе всепрощения. Рядом, в исповедальне, сидел брат Итриум. Внешне он отличался от остальных. Его сутана пестрела заплатами, но сам он был чистый, хотя лицо выдавало лишения. Он сидел, наклонив голову и молясь.

— Брат, — наконец обратился он к Дюмаресту, — что я могу сказать? Каждый раз, когда я покидаю поле, я плачу налог. На этой планете наша церковь бесправна, торговые дома не заинтересованы в нас. Я начал верить, прости меня боже, что милосердие умерло. Но теперь я считаю, что это не так.

— Сколько? — спросил Дюмарест. — Не для того, чтобы всех их отправить отсюда, но чтобы, улетев, они могли встать на ноги.

— Отдай им все, что у тебя есть, — сказала Дераи нетерпеливо, — тебе деньги не потребуются.

— Нам надо еще заплатить налог, — напомнил ей Дюмарест.

— Я принадлежу к дому Кальдор! — Ее гордость была неизмерима. — Никто не посмеет требовать налог с меня и с того, кто со мной. Отдай им деньги. Все деньги. Побыстрее. Побыстрее, нам надо домой.

Домой, хмуро подумал Дюмарест, и снова неизбежный отлет. Он упустит ее. Он ссыпал деньги в кубок монаха.

— Будь благословен, брат, — сказал монах.

— Благословите ее, — сухо произнес Дюмарест. — Все эти деньги — ее.

На улице, за воротами, ситуация изменилась. Многие зеваки ушли. Те, что внутри, заняли места у изгороди, громко окликая прохожих, выпрашивая у них еду и деньги. Агент ушел. Поле вокруг корабля опустело. Элдон — единственная оставшаяся знакомая личность — стоял поблизости.

— Дюмарест, ради бога…

— Ты можешь идти. Монах заплатит за всех вас. — Дюмарест обратился к Дераи:— Пойдем?

— Да, — согласилась она. Едва сделав три шага, остановилась. — Устар!

— Твой кузен, собственной персоной. — Он надменно прошел в ворота. — Я чуть было не уехал, но проверил список и обнаружил вас на борту этого корабля. — Он искоса на Дюмареста. — Приятно провели время в полете?

— Наилучшим образом.

— Рад слышать. Иногда перелеты так утомляют. Вы, возможно, нашли способ развлечься. Но теперь путешествие позади.

Он подошел ближе, высокий, откровенный, безупречный в своем одеянии тускло-зеленого цвета с серебряным позументом. Его рука слегка замерла на рукоятке кинжала, но, подумал Дюмарест, для него кинжал не просто символ. Он знает, как им пользоваться, и, возможно, использует его еще не раз.

— Миледи…— начал Устар, но Дераи сделала ему знак молчать.

— Устар, — сказала она, — вы очень любезны, что встретили меня. В добром ли здравии мой отец?