Страница 70 из 224
В последнем письме я тебе писала насчет собак для мужа; не покупай датских, он их достанет здесь. Все, что он просит, это прислать ему пару больших и красивых борзых, из тех, что выводят в России, он тебе будет очень благодарен. Он ни за что не хотел, чтобы я давала тебе это поручение из опасения причинить тебе большое беспокойство, но я уверяла его, что ты слишком ко мне привязан, чтобы отказать мне сделать это для него, не правда ли, мой славный друг, в этом я не ошиблась?
Прощай, дорогой и добрый друг, целую тебя нежно, а также твою жену, сестер и братьев, и не могу удержаться, чтобы не закончить письмо, побранив вас всех, говоря, что вы настоящая куча лентяев.
К. д ’Антее де Геккерн»{476}.
Жизнь тех, кто был рядом с Пушкиным, всегда была устремлена по двум основным направлениям: проза жизни и ее поэзия.
И если Екатерина Дантес в своих метаниях между русскими борзыми и невыплаченным пенсионом со стороны брата оставалась на уровне прозы, то другие знакомые Пушкину лица, в частности, служительница муз графиня Евдокия Ростопчина, пребывали в ином, возвышенно-поэтическом мире.
В то время слава поэтессы Ростопчиной была так высока и так прочна, что ее произведения появлялись на страницах всех журналов и альманахов начиная с 1835 г. (вплоть до 1856 г.). Ее дарование было неоспоримым и общепризнанным: В. А. Жуковский ценил в ней «истинный талант», М. П. Погодин называл ее «нашей Жорж-Занд», князь П. А. Вяземский — «московской Сафо».
Именно ее Жуковский после разбора рукописей Пушкина нашел нужным одарить необыкновенным подарком — послал ей черновую тетрадь Александра Сергеевича, последнюю его рабочую тетрадь, в которую он еще ничего не успел написать.
Эту тетрадь Жуковский взял сначала себе после разбора бумаг Поэта и вписал в нее девять своих небольших стихотворений, последним из которых был его поэтический отклик на смерть Пушкина. Но узнав о том, что весной 1838 года поэтесса Ростопчина собирается на год покинуть столицу, чтобы провести это время в воронежском имении мужа — селе Анна, Василий Андреевич перед отъездом графини прислал ей бесценную реликвию. Свой подарок Жуковский сопроводил письмом:
«25 апреля 1838. Петербург.
Посылаю вам, графиня, на память книгу, которая может иметь для вас некоторую цену. Она принадлежала Пушкину, он приготовил ее для новых своих стихов и не успел написать ни одного, мне она досталась из рук смерти, я начал ее, то, что в ней найдете не напечатано нигде. Вы дополните и докончите эту книгу его. Она теперь достигла настоящего своего назначения. Все это в старые годы я написал бы стихами, и стихи были бы хороши, потому что дело бы шло о вас и о вашей поэзии, но стихи уже не так льются, как бывало, кончу просто: не забудьте моих наставлений, пускай этот год уединения будет истинно поэтическим годом вашей жизни»{477}.
Евдокия Петровна вклеила это письмо Жуковского в подаренную тетрадь и сделала запись:
«Петербург, 26 апреля 1838 года.
Память Василия Андреевича Жуковского соединяется с воспоминанием о Пушкине как в этой книге, принадлежавшей им обоим, так и в душе моей, исполненной благоговения к первому и удивления к другому. Если по слабому дарованию я не достойна их наследия, то я, по крайней мере, могу чувствовать и понимать всю ценность его!»{478}.
В те же дни графиня Ростопчина ответила Жуковскому стихотворением «Черновая книга Пушкина». Стихотворение было посвящено В. А. Жуковскому:
И подписала: «Е. П. Ростопчина. Апрель, 1838. СПб.»
В этот день в имении Натальи Ивановны Гончаровой — Яропольце — состоялась женитьба ее сына Ивана на ярополицкой соседке, княжне Марии Ивановне Мещерской. На это семейное торжество съехались все Гончаровы. Вместе с детьми приехала на свадьбу брата и Наталья Николаевна.
Жених и невеста были на удивление красивой парой. Сохранился отзыв о внешности Ивана Николаевича его приятеля из соседнего с Ярополыдем имения Осташево Андрея Николаевича Муравьева, которого он однажды встретил во время прогулки по парку: «…Отрадно остановился взор мой на прекрасном юношеском лице, которое было в совершенной гармонии с простотою природы, как малый мир, отражающий в себе большой. На правильном облике сего лица могло отдохнуть усталое воображение и перейти от созерцания природы к человеку, который казалось нашел в чертах своих отпечаток ее благоволения. Задумчиво сидел он в своем блестящем наряде…»{479}.
Иван Николаевич был действительно очень красив и больше других своих братьев походил на Наталью Николаевну.
Князь Александр Васильевич Мещерский[88], племянник невесты, в своих воспоминаниях писал: «…Мария Ивановна была смолоду очень красива и соединяла блестящие дарования и остроумие с подкупающей добротой и необыкновенной пылкостью и отзывчивостью сердца»{480}.
Другой родственник невесты, Владимир Николаевич Карамзин (1819–1879), еще в 1836 году писал брату Андрею в Париж о своей влюбленности: «…Во время пребывания в Лотошине, я безумно влюбился в Мари Мещерскую. Правда, редко можно видеть, чтоб в одном существе соединялось вместе столько красоты, грации, ума, своеобразия и сердечности»{481}.
Вполне вероятно, что на этой свадьбе присутствовало и семейство Карамзиных, поскольку одна из сестер — Екатерина Николаевна, ровно 10 лет назад именно в этот день, 27 апреля 1828 г., вышла замуж за одного из четырех братьев невесты — вдовца Петра Ивановича Мещерского.
Таким образом, женитьба Ивана Гончарова на Марии Мещерской породнила Пушкиных и Карамзиных.
После венчания молодые уехали вначале в Москву, а затем в Полотняный Завод. Из гончаровских имений к свадьбе Ивану Николаевичу выделили Ильицыно Зарайского уезда Московской губернии, где и поселились впоследствии молодые супруги.
После свадебных торжеств Наталья Николаевна не спешила возвращаться в свою «обитель», в Полотняный Завод. Она вместе со своей семьей и сестрой Александриной осталась погостить в имении матери, вероятно, не без согласия последней.
С Яропольцем были связаны многие ее детские воспоминания: сюда на лето часто выезжала многочисленная семья Гончаровых. Здесь все было родным и знакомым. А еще здесь бывал Пушкин, дважды навещавший тещу. И это тоже было определенной памятью сердца…
88
А. В. Мещерский (1822–1900) — сын В. И. Мещерского, владелец родового имения Лотошино, что в 10 верстах от Яропольца. С 1838 г. — юнкер Оренбургского уланского полка, хорошо знавший Лермонтова, оставивший о нем воспоминания, как и о многих своих современниках. Был женат на Елизавете Сергеевне Строгановой (1826–?), отец которой — Сергей Григорьевич, брат Идалии Полетики по отцу, — доводился троюродным братом Наталье Николаевне Пушкиной.