Страница 51 из 224
С сим заключением представить ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ от Генерал-Аудиториата всеподданейший доклад.
Подписано 17 марта 1837. Генерал Аудитор Ноинский.
Начальник Отделения Шмаков»{348}.
В «Подлинном Военно-судном деле 1837 г.» имеется «Записка составленная Комиссиею военного суда… о мере прикосновенности к дуэли… Иностранных лиц», где среди прочих значится и «Министр Нидерландский Барон Геккерен». В графе «Мера прикосновенности» написано следующее:
«По имеющемуся в деле письму убитого на дуэли Камергера Пушкина видно, что сей Министр будучи вхож в дом Пушкина старался склонить жену его к любовным интригам с своим сыном Поручиком Геккереном. По показанию Подсудимого Инженер Подполковника Данзаса основанном на словах Пушкина, поселял в публике дурное о Пушкине и Жене его мнение на счет их поведения, а из собственного Его Барона Геккерена письма писанного к Камергеру Пушкину в ответ на вышеупомянутое его письмо, выражениями оного показывал прямую готовность к мщению, для исполнения коего избрал сына своего Подсудимого Поручика Барона Геккерена»{349}.
Резолюция Николая I последовала незамедлительно:
«Быть посему, но рядоваго Геккерена как не Русскаго подданного выслать с Жандармом за Границу, отобрав Офицерские Патенты»{350}.
Воля царя была немедленно исполнена. Военный министр граф А. И. Чернышев «сделал распоряжение по воинской части о приведении сей ВЫСОЧАЙШЕЙ Конфирмации в надлежащее исполнение».
«Штабъ Отдѣльного Гвардейскаго Корпуса. По дежурству.
Отдѣление Оберъ-Аудитора.
19 марта 1837.
№ 2171.
Въ С-т Петербургѣ.
Къ дѣлу.
На основанiи предписанiя Г. Военнаго Министра, отъ 18 сего Марта за № 932-м, имѣю честь увѣдомить Аудиторiатскiй Департаментъ, что ВЫСОЧАЙШАЯ Конфирмацiя, последовавшая того числа по военно-судному дѣлу, о Поручикѣ Кавалергардскаго ЕЯ ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА полка Баронѣ Геккеренѣ и Инженеръ Подполковникѣ Данзасѣ, приведена въ дѣйствительное исполненiе сего жъ числа: Подсудимые по объявленiи имъ означенной Конфирмацiи, отправлены, первый, къ Дежурному Генералу Главнаго Штаба ЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА, для дальнейшего распоряженiя о высылкѣ его за Границу; а последнiй къ коменданту С-т Петербургской Крѣпости, для выдержанiя его подъ арестомъ въ крѣпости на Гауптвахтѣ два мѣсяца, съ тѣмъ, что бы по минованiи сего срока, обращенъ онъ былъ попрежнему на службу въ свое вѣдомство.
Начальникъ Штаба Генералъ-Адъютантъ Веймарнъ.
Оберъ-Аудиторъ Тихоцкiй»{351}.
19 марта в 9 часов утра к Дантесу явился жандармский унтер-офицер Яков Новиков, который должен был сопровождать его до границы. В 11 часов ему было дозволено свидание с приемным отцом и женой. Об этом свидании есть следующее донесение:
«По приказанию вашего превосходительства дозволено было рядовому Геккерену свидание с женою его в квартире посланника барона Геккерена; при сем свидании находились: жена рядового Геккерена, отец его — посланник и некто графиня Строганова. При свидании я вместе с адъютантом вашего превосходительства был безотлучно. Свидание продолжалось всего один час. Разговоров, заслуживающих особенного внимания, не было. Вообще в разжалованном Геккерене незаметно никакого неудовольствия, напротив, он изъявил благодарность к государю-императору за милость к нему и за дозволение, данное его жене, бывать у него ежедневно во время его содержания под арестом. Между прочим, говорил он, что по приезде его в Баден он тотчас явится к его высочеству великому князю Михаилу Павловичу. Во все время свидания, рядовой Геккерен, жена его и посланник Геккерен были совершенно покойны: при прощании их не замечено никаких особых чувств. Рядовой Геккерен отправлен мною в путь с наряженным жандармским унтер-офицером в 1 3/4 по полудни»{352}.
19 марта 1837 года.
Князь Александр Иванович Барятинский — Дантесу.
«Мне чего-то недостает с тех пор, как я не видел Вас, мой дорогой Геккерен; поверьте, что я не по своей воле прекратил мои посещения, которые приносили мне столько удовольствия и всегда казались мне слишком краткими; но я должен был прекратить их вследствие строгости караульных офицеров. Подумайте, что меня возмутительным образом два раза отослали с галереи под тем предлогом, что это не место для моих прогулок, а еще два раза я просил разрешения увидеться с Вами, но мне было отказано. Тем не менее верьте по-прежнему моей самой искренней дружбе и тому сочувствию, с которым относится к Вам вся наша семья.
Ваш преданный друг Барятинский»{353}.
19 марта 1837 года.
Из дневника А. И. Тургенева:
«Встретил Дантеса, в санях с жандармом, за ним другой офицер, в санях. Он сидел бодро, в фуражке, разжалованный и высланный за границу… К Жуковскому, читал письмо Жуковского к отцу Пушкина с выпусками…»{354}.
В тот же день, 19 марта 1837 года, Михаил Юрьевич Лермонтов выехал из Петербурга в свою первую ссылку на Кавказ.
Какое совпадение! Словно в шлейфе одной, еще не остывшей трагедии уже теплилась другая… Но судьба очередного опального поэта, в отличие от судьбы убийцы Пушкина, менее всего занимала ум высочайшей особы и ее придворных.
19(20) марта 1837 года императрица Александра Федоровна пишет записку графине Софи Бобринской[62]:
«Вчера я забыла вам сказать, что суд над Жоржем уже окончен — разжалован — высылается, как простой солдат на Кавказ, но как иностранец отправляется просто с фельдъегерем до границы, и finis est. — Это все-таки лучшее, что могло с ним случиться, и вот он за границей, избавленный от всякого другого наказания»{355}.
Эта новость передавалась из уст в уста. Александр Иванович Тургенев поспешил оповестить и Москву.
А. И. Тургенев — А. Я. Булгакову.
«…Я встретил Дантеса в санях тройкой, в фуражке, шитой шелком… он сидел бодро, на облучке сидел жандарм, в других санях офицер»{356}.
Многие из друзей Пушкина смотрели на Дантеса как на убийцу, и по-другому для них быть не могло. В их числе была и княгиня Вера Федоровна Вяземская, которая прежде охотно принимала в своем доме француза кавалергарда, но после январской трагедии она считала, что Пушкин — «несчастная жертва своих страстей и несчастных обстоятельств, которые погубили эту семью». Об этом она писала сестре Н. Ф. Святополк-Четвертинской, высказав свое мнение и о Дантесе: «Что же касается фатального героя этой фатальной истории, предоставим его также самому себе. Мне было бы тяжело говорить о нем подробно. Он убил Пушкина, чтобы самому не быть убитым. Это правда. Но черепица, падающая на дорогое нам существо, не стоит того, чтобы я тщательно ее сохранила; я ее удалила бы из поля своего зрения. <…> Да будет Господь им (Геккернам. — Авт.) судьей, он знает, что в глубине их сердец…»{357}.
62
Императрица Александра Федоровна высоко ценила Софью Александровну Бобринскую, восхищаясь ее умом, красотой и тонкими дипломатическими способностями. Кроме того, она была приближенной императрицы и по праву родства: в 1821 году «графиня Прелесть Александровна», как называл ее Жуковский, переживший увлечение ею, вышла замуж за Алексея Алексеевича Бобринского, отец которого был внебрачным сыном Екатерины II и графа Григория Григорьевича Орлова. Таким образом, муж Софьи Александровны и Николай I были внуками императрицы Екатерины II.