Страница 165 из 224
Надо полагать, что зять Натальи Николаевны — Николай Николаевич Шипов[212], сын Николая Павловича, — был так же принципиален, как отец, разделяя его справедливый гнев и будучи целиком на стороне овдовевшей свояченицы Марии Гартунг.
«Это был благородный и честнейший человек, — писала А. П. Арапова о Леониде Гартунге, — ставший жертвою новых веяний. Невинная кровь его обрызгала позорную, холодную жестокость тех, кто лицеприятно подтасовывал факты, чтобы <…> посадить его на скамью подсудимых.
К счастью матери, она не дожила до этого кроваваго эпизода»{1047}.
Мария Александровна Гартунг — Ивану Николаевичу Гончарову и его жене в Ярополец.
«Москва 24 октября 1877.
Дорогой Дядюшка, моя славная Катрин. Я получила ваше письмо, оно меня глубоко тронуло. Спасибо за выраженное мне сочувствие и ваше предложение оказать мне гостеприимство, я бы воспользовалась им с благодарностью, если бы уже не приняла предложение Васильчиковых, которые мне предлагают угол в Лопасне. Сестры (сводные. — Авт.) приехали на похороны моего бедного мужа и хотели увезти меня с собою, но я отказалась, потому что сейчас жизнь в Петербурге казалась бы мне ужасной. Аннета (сестра жены Ивана Гончарова — Анна Николаевна Васильчикова. — Авт.), которая тоже приезжала, предложила мне Лопасню как временное пристанище и я приняла его с благодарностью, тем более что было решено, что я буду жить у Александра (Пушкина. — Авт.), и я хотела бы до его возвращения быть там, где его дети.
Ужасная смерть моего мужа была страшным ударом для меня. Когда я приехала в Окружной суд, надеясь еще увидеть его живым, и когда я увидела только бездыханное тело, я забыла все наши ссоры. Я помнила только хорошие дни, потому что они у нас были, как и у всех других, и в тот момент я отдала бы все, чтобы его снова воскресить, хотя бы на одно мгновение. Вся эта печальная история была только отвратительными подлыми кознями; Моносеинов и Муравьев (прокурор. — Авт.) дадут отчет богу в несчастье, которое они причинили. Я была с самого начала процесса убеждена в невиновности в тех ужасах, в которых обвиняли моего мужа. Я прожила с ним более 17 лет и знала все его недостатки; у него их было много, но он всегда был безупречной честности и с добрейшим сердцем. Умирая он простил своих врагов, но я, я им не прощаю.
Прощайте мои дорогие Дядюшка и Катрин. Я уезжаю в Лопасню через несколько дней. Нежно целую вас, а также детей, и надеюсь зимой мы увидимся.
Преданная вам М. Гартунг»{1048}.
Е. Н. Дьякова, внучатая племянница Дарьи Алексеевны Шиповой — свекрови Софьи Шиповой, хорошо знавшая и семью Гартунг, записала: «…жена его теперь нищая».
Детей в этом браке не было, и Мария Александровна в 45 лет навсегда осталась одна…
А. А. Пушкин — брату Григорию в Михайловское.
«Не знаю, знаешь ли ты, что у меня с осени гостит сестра Маша. Для меня это такая благодать, что ты и вообразить себе не можешь. Есть с кем душу отвести, и для девочек моих это большое счастье, что она у меня»{1049}.
Писала о нелегкой судьбе Марии Александровны и ее племянница Е. Н. Бибикова:
«Она вышла замуж уже старой девой за генерала Гартунга. Он последнее время заведовал коннозаводством и жил на казенной квартире на Тверской в Москве. Жили они не дружно, сперва у него в имении, в Тульской губернии, а затем в Туле. Когда дела его пошатнулись, тетя уходила от него, а после известного суда, когда Гартунг застрелился в суде, тетя осталась без средств. Она написала письмо государю Александру II, вспоминая известное письмо Николая (императора. — Авт.) Пушкину, что дети Пушкина не будут в нужде, и прося о помощи.
Ей назначили пенсию в 200 руб. в месяц, на которую она жила в Москве, на Кисловке в доме Базилевского, снимая меблированную комнату, и жила очень скромно. Лето проходило в деревне у сестер, и это составляло ей экономию на зиму»{1050}.
Напомним, что Николай Леонтьевич Дубельт был женат на дочери статского советника Ивана Базилевского.
На 87-м году жизни, пережив почти всех своих детей, в Баден-Бадене умер князь П. А. Вяземский. В записной книжке его камердинера Дмитрия Степанова отмечено:
«Князь скончался в 11 ч. утра 10 ноября 1878 года. Княгиня была поражена ужасом, несмотря на то, что кончины его ожидали с часу на час. <…> Приготовив, что нужно для умершего, мы сами его вымыли и одели в черный сюртук и белый галстук. Священник присутствовал тоже при этом. Как он похудел, одни кости. Бедный князь, любил ты жить больше всего на свете, где нет ничего вечного!.. Я с радостью тебе прощаю все и молю Всевышнего о прощении твоих грехов…»{1051}.
Он умер, отказавшись от исповеди, и без причастия. В последние часы Петра Андреевича рядом с ним были его близкие: жена Вера Федоровна, сын Павел с супругой, а также свояченица Евгения Баратынского и Мария Алексеевна Столыпина, жена дипломата и тайного советника Николая Аркадьевича Столыпина. Тот же камердинер писал: «…мне велел сходить к Бибиковой; я ему сказал, что не к М-me Столыпиной ли? Да, попроси ее придти ко мне, но не к княгине (жене. — Авт.), а прямо ко мне… Он передал ей мое писание и еще что-то диктовал. Так-же выразил желание видеть княгиню Марию Аркадьевну Вяземскую, жену сына П<авла> П<етровича>, но самого князя П<авла> П<етровича> не желал»{1052}.
За несколько лет до кончины, еще 6 января 1871 г., в Висбадене Вяземский написал «Эпитафию себе заживо»:
И тогда же, в 1871 году:
В России смерть Вяземского прошла едва замеченной. Когда-то, будучи молодым, он себе предсказывал: «Современники меня не заметят, потомки обо мне не услышат».
Прах Петра Андреевича был перевезен вдовой в Петербург и погребен на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры близ могил Карамзиных, где были похоронены сам историограф, его вдова и три его дочери: Екатерина Мещерская (умершая 10 ноября 1867 г. на 62-м году жизни), Елизавета Николаевна (прожившая 70 лет), Софья Николаевна (умершая 4 июля 1856 г. на 55-м году жизни). Последние две — фрейлины, оставшиеся незамужними. Софья умерла вскоре после трагической гибели брата Андрея. А. О. Смирнова (Россет), их светская подруга, писала:
«Сонюшка его обожала, и когда несчастный, в цвете лет, погиб на пушке, которую он защищал под конец один с племянником моим Петрушей Голицыным, его камердинер нашел эти обезображенные трупы; осталась только метка на его рубашке; камердинер все сложил в гроб, который привезли в женский монастырь в Петер<бург>. Вдова его была неутешна и поселилась в Финляндии в Трасканоне (Тресканде. — Авт.), а Сонюшка с ума сошла. Веселый и приятный дом облекся в безмолвие скорби и печали»{1053}.
212
В послужном списке Н. Н. Шипова указано, что он являлся с «30 Августа 1867 г. поручиком и делопроизводителем полкового суда, в коей должности находился до 2 °Cентября 1868 г.»{1342}. Далее в «Сборнике биографий кавалергардов…» значится, что Н. Н. Шипов «14 Июня 1878 г. назначен флигель-адьютантом, 25 Августа того же года командиром 37-го Драгунскаго Военнаго ордена полка. „Полковник Шипов“, читаем в прощальном приказе 15 Октября того же года (1878. — Авт.), „всегда вносил в исполнение своих обязанностей ту горячую, пламенную преданность к делу и родному полку, которая так известна всем его сослуживцам. Общество офицеров теряет в нем человека, много и с любовью по-трудившагося на его пользу“»{1343}.