Страница 101 из 224
Лермонтов и Столыпин-«Монго» выехали в Железноводск. Уезжая из Пятигорска, поэт пригласил 20-летнюю «кузину» Екатерину Быховец (1820–1880) навестить его. Та как-то призналась: «Мы с ним так дружны были — он мне правнучатый брат — и всегда называл cousine, а я его cousin и любила как родного брата». Именно ей в то лето он посвятил свое стихотворение «Нет, не тебя так пылко я люблю…», ставшее затем известным романсом.
Утром к ним из Пятигорска приехала в коляске Е. Г. Быховец со своей тетушкой Обыденной, которых сопровождали верхом юнкер Александр Павлович Бенкендорф, двоюродный племянник шефа жандармов, М. В. Дмитриевский и Лев Пушкин («брат сочинителя»). Затем в немецкой колонии Каррас (Шотландка), что в шести километрах от Пятигорска, состоялся пикник, о котором «кузина» Екатерина Григорьевна писала сестре 5 августа:
«…Этот пикник последний был; ровно через неделю мой добрый друг убит, а давно ли он мне этого изверга, его убийцу, рекомендовал как товарища, друга!
Этот Мартынов глуп ужасно, все над ним смеялись; он ужасно самолюбив; карикатуры его (на него. — Авт.) беспрестанно прибавлялись; Лермонтов имел дурную привычку острить. Мартынов всегда ходил в черкеске и с кинжалом; он его назвал при дамах m-r le poignard u Sauvage’ом („Господин кинжал“ и „дикарем“. — Авт.); Он, т. е. Мартынов, тут ему сказал, что при дамах этого не смеет говорить, тем и кончилось. Лермонтов совсем не хотел его обидеть, а так посмеяться хотел, бывши так хорош с ним. <…>
Как приехали в Железные, Лермонтов сейчас прибежал; мы пошли в рощу и все там гуляли. Я все с ним ходила под руку. <…> Он при всех был весел, шутил, а когда мы были вдвоем, он ужасно грустил, говорил мне так, что сейчас можно догадаться, но мне в голову не приходила дуэль… Поехали назад, он поехал тоже с нами.
В колонке (немецкой колонии. — Авт.) обедали. Уезжавши, он целует несколько раз мою руку и говорит: „Cousine, душенька, счастливее этого часа не будет больше в моей жизни“.
Я еще над ним смеялась; так мы и отправились. Это было в пять часов, а в 8 пришли сказать, что он убит»{657}.
Между 6-ю и 7-ю часами вечера произошла дуэль Лермонтова с Мартыновым у подножия горы Машук. Поединок состоялся в присутствии Алексея Аркадьевича Столыпина, кавалергарда Сергея Васильевича Трубецкого, друга и сослуживца поэта — корнета Михаила Павловича Глебова и князя Александра Илларионовича Васильчикова, единственного из участников, оставившего воспоминания об этой дуэли:
«…15 июля часов в 6–7 вечера мы поехали на роковую встречу; но и тут, в последнюю минуту, мы и, я думаю сам Лермонтов, были убеждены, что дуэль кончится пустыми выстрелами и что, противники, обменявшись для соблюдения чести двумя пулями, подадут себе руки и поедут… ужинать.
Когда мы выехали на гору Машук и выбрали место по тропинке, ведущей в колонию (имени не помню), темная, громовая туча поднималась из-за соседней горы Бештау.
Мы отмерили с Глебовым 30 шагов; последний барьер поставили на 10-ти и, разведя противников на крайние дистанции, положили им сходится каждому на 10 шагов по команде: „марш“. Зарядили пистолеты. Глебов подал один Мартынову, я другой Лермонтову, и скомандовали: „сходись!“ Лермонтов остался неподвижен и, взведя курок, поднял пистолет дулом вверх, заслонясь рукой и локтем по всем правилам опытного дуэлиста. Затем отвернулся и, презрительно улыбнувшись, покачал головой; это был его последний жест. В ту минуту, и в последний раз, я взглянул на него и никогда не забуду того спокойного, почти веселого выражения, которое играло на лице поэта перед дулом пистолета, уже направленного на него. Мартынов быстрыми шагами подошел к барьеру и выстрелил. Лермонтов упал, как будто его скосило на месте, не сделав движения ни назад, ни вперед, не успел даже захватить больное место, как это обыкновенно делают раненые или ушибленные.
Мы подбежали. В правом боку дымилась рана, в левом — сочилась кровь, пуля пробила сердце и легкие.
Хотя признаки жизни уже видимо исчезли, но мы решили позвать доктора. По предварительному нашему приглашению присутствовать при дуэли, доктора, к которым мы обращались, все наотрез отказались. Я поскакал в Пятигорск, заезжал к двум господам медикам, но получил такой же ответ, что на место поединка, по случаю дурной погоды (шел проливной дождь), они поехать не могут, а приедут на квартиру, когда привезут раненого.
Когда я возвратился, Лермонтов уже мертвый лежал на том же месте, где упал; около него Столыпин, Глебов и Трубецкой. Мартынов уехал прямо к коменданту объявить о дуэли.
Черная туча, медленно поднимавшаяся на горизонте, разразилась страшной грозой, и перекаты грома пели вечную память новопреставленному рабу Михаилу.
Столыпин и Глебов уехали в Пятигорск, чтобы распорядиться перевозкой тела, а меня с Трубецким оставили при убитом… Наконец, часов в 11 ночи явились товарищи с извозчиком. Покойника уложили на дроги, и мы проводили его все вместе до общей нашей квартиры…»{658}.
Пятигорским комендантом полковником В. И. Ильяшенковым было «наряжено следствие», и дело к производству принял Окружной суд.
«По сему происшествию производится законное следствие, а Майор Мартынов, Корнет Глебов и Князь Васильчиков арестованы; о чем и донесено Государю Императору за № 1358»{659}, — сообщал в рапорте полковник Ильяшенков.
В тот же день следственная комиссия осмотрела место поединка в присутствии арестованных секундантов — Глебова и Васильчикова, а художник Р. К. Шведе зарисовал Лермонтова в гробу.
Участие же в поединке Алексея Столыпина-«Монго» и князя Трубецкого от следствия утаили, поскольку они оба находились в опале у Николая I. Столыпин — за то, что был секундантом при первой дуэли Лермонтова с бароном де Барантом, а 26-летний князь Сергей Васильевич Трубецкой[127] — за дерзкие провинности сосланный на Кавказ.
Лекарь И. Е. Барклай-де-Толли в присутствии следственной комиссии произвел экспертизу тела убитого Лермонтова, которая показала, что выстрел Мартынова застал поэта стоящим с высоко поднятой вверх правой рукой.
На Пятигорском кладбище состоялось погребение тела Михаила Юрьевича Лермонтова. «Офицеры несли прах любимого ими товарища до могилы, а слезы множества сопровождающих выразили потерю общую, незаменимую»{660}.
Запись в метрической книге Пятигорской Скорбященской церкви за 1841 год: «Тенгинского пехотного полка поручик Михаил Юрьев Лермонтов 27 лет убит на дуэли 15-го июля, а 17 погребен, погребение пето не было»{661}.
По православному обычаю, убитого на дуэли, как и самоубийцу, хоронили без отпевания, поэтому считалось, что душа их не обретала вечного покоя и оставалась «мятуше же в мире сим…»
Как писал князь Н. Голицын, на смертном одре Лермонтов «лежал с открытыми глазами, с улыбкой презрения, как бы живой, будто разгадав неведомую ему замогильную тайну. И он, такой невзрачный, в этот момент казался прекрасным»{662}.
Генерал-адъютант Павел Христофорович Граббе — своему сослуживцу полковнику А. С. Траскину[128].
127
Трубецкой и «Монго», а следовательно, и Лермонтов состояли в родстве, поскольку сестра «Бархата» и «Тишайшего» — Мария Васильевна Трубецкая (1819–1895) (любимейшая фрейлина императрицы Александры Федоровны и близкая подруга ее дочери, великой княжны Марии Николаевны) 22 января 1839 г. вышла замуж за двоюродного дядю Лермонтова — полковника Алексея Григорьевича Столыпина (1805–1847). Свадьба проходила в Аничковом дворце. На ней присутствовал и М. Ю. Лермонтов. А еще через несколько лет имя Марии Васильевны Столыпиной, «искусной пройдохи», «весьма распутной», окажется связанным одновременно и с цесаревичем, и с его адъютантом и ближайшим другом князем А. И. Барятинским (которого князь П. В. Долгоруков называл «бездарным пустозвоном», впоследствии ставшим генерал-фельдмаршалом). После смерти мужа М. В. Столыпина вышла замуж за светлейшего князя Семена Михайловича Воронцова — сына «полу-милорда», героя известной эпиграммы Пушкина. По словам Соллогуба, М. В. Трубецкая была «олицетворением того, что в те времена называлось львицей».
А. О. Смирнова (Россет) и вовсе писала о ней небылицы: сестра мужа Софья «была горбатая и лечилась у магнетизерки Турчаниновой (поэтессы Анны Александровны Турчаниновой (1774–1848), получившей известность в великосветском обществе Петербурга как „целительница-магнетизерка“. — Авт.), у которой перебывал весь город, и рассказывали, что из немного кривого плеча княжны Марьи Трубецкой вылезали волоса и катились слезы»{1288}.
Ее брат Сергей Трубецкой в 1835 г. женился на Екатерине Петровне Мусиной-Пушкиной, на которой годом раньше «затеял жениться» 20-летний граф В. А. Соллогуб, но это, по его собственному признанию, ему «не удалось, но послужило поводом к одной странной истории, положившей основание …сближению с Пушкиным»{1289}. А брак Трубецкого был и недолгим, и скандальным. Бурная жизнь «Тишайшего» являлась объектом многочисленных светских сплетен. Единственная дочь от этого брака 7 января 1857 г. вышла замуж за французского посла герцога Морни.
Брат «Тишайшего» — Андрей Васильевич Трубецкой (1822–20.XI.1881), был женат на дочери А. О. и Н. М. Смирновых — Софье Николаевне (2.VIII.1836–25.IX.1884).
128
Александр Семенович Траскин (1804–1855) был женат на Марии Александровне Вревской, сестре Б. А. Вревского. Человек «он был наиприятнейший, дельнейший господин и неутомимый анекдотист». Был очень дружен с семейством Н. И. Шенига.