Страница 89 из 107
Провокация замечательно удалась. Приглашенная к столу Тиберия Агриппина, сидя хмуро и молчаливо, не прикоснулась ни к одному из кушаний, а в довершение всего передала рабам фрукты, предложенные ей самим Тиберием. Это было уже прямое публичное оскорбление правящего принцепса. Тиберий молча снес грубость Агриппины. Но затем он обратился к присутствовавшей на обеде Ливии Августе, сказав, что не должно удивляться, если он примет суровые меры по отношению к той, которая обвиняет его в намерении ее отравить. Мать Тиберия пыталась сохранить мир в семье и потому старалась примирить сына с невесткой. Тиберий дал ей понять, что Агриппина сама вынуждает его к суровым мерам. Что же, Сеян блистательно воспользовался недалекостью Агриппины, ее неумением скрывать свои чувства. Трагический раскол в семье Цезарей становился грозной действительностью. Наступало время, справедливо оцениваемое как «династическая катастрофа».{554}
Наступление этой катастрофы предвидела Ливия, и потому она, пусть и не испытывая особо добрых чувств к Агриппине и ее потомству, но, действуя в интересах всей семьи Юлиев-Клавдиев и династии, как могла сдерживала растущую враждебность сына к вдове Германика. Но отношения матери и сына теперь сами оставляли желать лучшего. Слово Светонию: «Ливия, мать его, стала ему в тягость: казалось, что она притязает на равную с ним власть. Он начал избегать частых свиданий с нею и долгих бесед наедине, чтобы не подумала, будто он руководится ее советами; а он в них нуждался и нередко ими пользовался. Когда сенат предложил ему именоваться не только «сыном Августа», но и «сыном Ливии», он был этим глубоко оскорблен. Поэтому он не допустил, чтобы ее величали «матерью отечества» и чтобы ей оказывали от государства великие почести; напротив, он не раз увещевал её не вмешиваться в важные дела, которые женщинам не к лицу, — в особенности, когда он узнал, что при пожаре близ храма Весты она, как бывало при муже, сама явилась на место происшествия и призывала народ и воинов действовать проворнее. Вскоре вражда их стала открытой…»{555}
Повод для этого печального поворота дел в отношениях матери и сына кажется малозначительным. Ливия попросила Тиберия зачислить в судейскую декурию одного человека, только-только получившего римское гражданство. Тиберий не возразил, но не без ядовитого остроумия предложил, чтобы в списке против имени нового члена декурии стояла памятка: «по настоянию матери». Ливия не пожелала придать делу шуточный оборот, предложенный сыном. Она пришла в негодование и немедленно огласила некоторые старые письма Августа, где тот писал о жестокости и упрямстве Тиберия. Тиберий почувствовал себя безмерно оскорбленным. Во-первых, тем, что она хранила эти письма так долго, во-вторых, столь злостным их против себя обращением. Этого он матери уже никогда не мог простить. Находиться и далее с ней под крышей Палатинского дворца Тиберий более не желал, и это обстоятельство могло стать решающим в его удивившем весь Рим поступке: добровольном отъезде из столицы, каковую за тринадцать лет правления он практически не покидал, лишь иногда выезжая в окрестности, но не далее близлежащей области Кампания.
В Кампанию он выехал и на сей раз. И здесь произошел случай, резко укрепивший его и без того немалое доверие к Луцию Элию Сеяну.
Со своими приближенными, сопровождавшими его в поездке, Тиберий остановился близ Таррацины на вилле, носившей название «Грот». Оно было дано ей из-за находившейся на ее территории естественной пещеры. В пещере этой и было устроено пиршество. В разгар его внезапно случился обвал и на пирующих посыпались камни. Несколько человек остались под завалами, остальные так быстро разбежались, что совсем позабыли о своем пожилом императоре, который, замешкавшись, из грота выбраться не сумел и едва тоже не попал под град камней. От тяжелых травм, а может и от гибели спас старика Сеян, мужественно закрывший его своим телом и сам при этом пострадавший. Подоспевшие воины-преторианцы спасли и принцепса, и своего префекта претория. Тиберий не мог не оценить решительность, мужество и преданность Сеяна. Кому после этого должен был он более всего доверять? Конечно же, Сеяну! Из Кампании путь Тиберия лежал на остров Капрею.
Глава VIII.
КАПРЕЙСКИЙ СИДЕЛЕЦ
Остров Капрея (совр. Капри), куда в 27 г. удалился Тиберий, достался ему в наследство от Августа. Он стал личным владением основателя принципата в 29 г. до Р.Х., вскоре после окончания гражданских войн. Изумительная красота Капреи, жемчужины Неаполитанского залива, покорила Августа, и он велел построить на острове виллу, на которой полюбил довольно часто отдыхать. На капрейской вилле наследник божественного Юлия собрал удивительную коллекцию, достойную именоваться первым в мировой истории музеем палеонтологии. Основу ее составили помимо «доспехов героев» также «огромные кости исполинских зверей и чудовищ, которые считают останками гигантов».{556} Подлинность этого сообщения Светония подтвердилась в 1905 г. Рабочие, рывшие котлован для фундамента гостиницы «Квисиана», обнаружили удивительные находки: гигантские кости мамонта, носорога и пещерного медведя, а также каменные орудия первобытных людей. Возраст их, как определили ученые, составлял около пятидесяти тысяч лет.{557}
Тиберий удалился на Капрею не ради отдыха. Он превратил этот остров в свою постоянную резиденцию. Об этом говорит сам факт строительства двенадцати вилл, каждая из которых была самым настоящим дворцом.{558} Роскошнейшая из них находилась в северо-восточной части острова на высокой обрывистой скале. Возвышавшаяся над морем на 300 м, вилла носила имя Юпитера и площадь ее достигала 7000 квадратных метров.{559} Любимым местом Тиберия близ виллы была пещера, находящаяся на уровне середины скалы. Она была хорошо заметна с моря, но не имела естественного доступа с суши. Тиберий спускался в нее по вырубленному в скале потайному ходу. Пещера и поныне носит имя Грота ди Тиберио.
Еще одна вилла, где Тиберий проводил летнее время, находилась также высоко над морем в северо-западной части острова. Ее принято именовать Дамекута. Она знаменита Голубым гротом — пещерой, залитой водой и доступной только с моря. В нее также был проделан для Тиберия потайной ход с суши. Название свое она получила потому, что солнечный свет, проникая внутрь, придавал воде удивительно голубой оттенок.
Остальные десять вилл не были столько примечательны, но построены были также в дворцовом стиле. Весьма неприхотливый в молодые и зрелые годы Тиберий на старости лет тешил себя роскошью.
Что толкнуло императора на столь поразившую всех перемену своей резиденции? На Капрее он был в безусловной безопасности, что было совсем не лишним. Настойчивое властолюбие Агриппины, имевшее негласную и потому вдвойне опасную поддержку в сенате и среди населения Рима, было не последним аргументом для переезда. Угнетало Тиберия и обострение отношений с матерью. В Риме он постоянно чувствовал враждебность оппозиции, на Капрее же ее просто не было, а за событиями в Риме он имел все возможности внимательно следить. Был также и человек, на которого Тиберий пока что полностью мог полагаться: Сеян, замечательно доказавший преданность ему своим мужеством во время обвала в пещере, гарантировал прочность власти Тиберия в столице, опираясь на преторианские когорты.
Но, к сожалению, не только эти причины способствовали уединению Тиберия на острове Капрея.
Оказавшись на Капрее, вдали от столицы, Тиберий дал волю всем своим дурным страстям, которые ранее он старался сдерживать. По словам Тацита, «насколько прежде он был поглощен заботами о государстве, настолько теперь предался тайному любострастию и низменной праздности».{560}