Страница 24 из 107
Исчерпывающая характеристика, данная злосчастному Квантилию Вару Патеркулом, заставляет удивляться непродуманности такого назначения. Человек невоенный, без боевого опыта и даже пребывания в провинциях, где велись военные действия, назначен в одну из самых опасных пограничных провинций империи… До этого он пребывает наместником в Сирии. Область, что и говорить, совершенно не похожая на зарейнскую Германию. Да, там опасный сосед за Евфратом — могучая Парфия, но с ней мир. А в самой Сирии — спокойствие, никаких мятежей, легионы охраняют внешнюю границу, а для охраны порядка внутри провинции достаточно обычных полицейских сил. Сирия — одна из самых высокоразвитых провинций всего античного мира. Многонациональное — арамеи, греки, финикияне, иудеи и многие иные народы — население, но население и высоко цивилизованное, к римской власти, в целом, вполне лояльное. Рим в Сирии с 64 г. до Р.Х. после славного восточного похода Гнея Помпея Великого. Там наместнику не приходится постоянно опасаться мятежа, потому и спокойно Вар занимается в Сирии поправкой своего материального положения. Сирия — центральная часть некогда могучей Селевкидской державы, в лучшие свои годы простиравшейся от Средиземного моря до Яксарта (Сыр-Дарьи) и от глубин Малой Азии до глубин Индии в Пенджабе. Тамошние города либо насчитывают не одну тысячу лет, представляя древневосточные цивилизации, либо появились и расцвели в эллинистическую эпоху после походов Александра Македонского. Здесь и древние торговые пути, портовые города, исторические центры, плодородные, прекрасно освоенные за тысячи лет земли. Что общего у Сирии с лесистой, болотистой Германией, населенной откровенно варварским, с точки зрения римлян, народом? В ней нет никаких торговых путей, города создаются на месте римских военных лагерей, местное население только-только завоёвано и, совершенно очевидно, не смирилось с римским господством. Так что здесь делать наместнику, местных условий не знающему и привыкшему к жизни в провинции, ничего общего с Германией не имеющей? Не забудем и про скверную привычку Квин-тилия Вара поправлять свои дела за счет местного населения, в богатой Сирии обретенную. Там было, кого обирать, да и в деле этом непочтенном Вар, похоже, перешел все мыслимые пределы. Чтобы о богатейшей Сирии после его наместничества говорили, как о бедной провинции, пусть это и злая шутка, править там надо было безобразнейшим образом.
Август не мог не знать о порочном наместничестве Вара в Сирии. Может, он решил отправить его с благодатного Востока в германскую глушь в наказание? Также непродуманное решение. Глухих мест в империи хватало, а Германия место опаснейшее. Ведь только-только походы Тиберия усмирили ее. Короче, при всех слабостях и роковых просчетах Квинтилия Вара главная вина за Тевтобургскую трагедию лежит на Августе. Он мог послать за Рейн куда лучшего полководца и администратора. Выбор-то у него был. Конечно, лучшие сражались под командованием Тиберия в Паннонии и Далматии, но тот справился бы и без того или иного соратника. А вот никчемный Квинтилий Вар не мог быть успешным наместником в Германии по определению.
Для полного несчастья противостоял Вару незауряднейший противник, молодой и одаренный вождь племени херусков Арминий. В свое время он как сын вождя Сегимера поступил на римскую службу, где проявил себя с наилучшей стороны. Он участвовал в ряде походов римских войск, храбро дрался на стороне римлян, чем заслужил со стороны властей империи полное доверие. Арминий стал римским гражданином по воле Августа. Более того, высоко ценя заслуги Арминия перед римским оружием, принцепс вскоре возвел его во всадническое достоинство. Казалось, Рим приобрел в лице Арминия в зарейнской Германии надежного союзника и опору своей власти в недавно обретенной провинции. На первый взгляд, вождь херусков совсем не походил на Маробода, создававшего свое царство из-за нежелания покоряться Риму. Но на деле Арминий был много опасней Маробода. Он не собирался сопротивляться Риму, опираясь на еще непокоренные его оружием племена. Его целью было низвергнуть римское господство на землях между Эльбой и Рейном, где оно только что утвердилось, и память о недавнем свободном существовании вдохновляла германцев на борьбу с ненавистными завоевателями.
Арминий, человек умный, проницательный, замечательно умеющий скрывать свои подлинные мысли и планы, легко раскусил Вара. Понимая, что такой наместник — подарок судьбы, он стал незамедлительно готовить восстание. Наверняка свое предшествующее и вынужденное служение Риму Арминий рассматривал исключительно как изучение сильных и слабых сторон врага. В чем и преуспел.
Правда, не все германские вожди разделяли непримиримость Арминия к Риму. Отец его жены Туснельды, Сегест, не только не согласился с зятем, но и готов был разоблачить его планы перед римлянами. Между Арминием и Сегестом были «личная вражда, так как Арминий похитил у него дочь, обещанную другому; зять был ненавистен тестю, и то, что у живущих в согласии скрепляют узы любви, у них, исполненных неприязни друг к другу, возбуждало взаимное озлобление».{160}
Сегест остался верен Риму и даже известил Вара о зловещих планах зятя.{161} Вар не придал сообщению варвара никакого значения, но верный херуск не успокоился. Арминий продолжал готовить восстание, «а Сегест неоднократно извещал нас о том, что идет подготовка к восстанию, и в последний раз он говорил об этом на пиршестве, после которого германцы взялись за оружие; более того он советовал Вару, чтобы тот бросил в оковы его самого, Арминия и других видных вождей: простой народ ни на что не осмелится, если будут изъяты его предводители; а вместе с тем будет время разбирать, на чьей стороне вина и кто ни в чем не повинен».{162}
Достойно изумления поведение Вара в сложившейся ситуации. Как он мог пренебречь неоднократными предостережениями Сегеста? Конечно, Арминий имел безупречную репутацию, Вар мог быть осведомлен о сложностях личных отношений зятя и тестя, но не обеспокоиться сообщениями Сегеста он права не имел. И уж если прямо не предпринимать меры по предупреждению восстания, обезглавливая его заранее по совету Сегеста, но быть настороже он обязан был.
Конечно, нельзя забывать и о хитроумии варваров, ловко переигравших недалекого предводителя римлян. Об их методах усыпления бдительности Вара повествует Патеркул:
«Что касается германцев (кто это не испытал, едва поверит, — несмотря на чрезвычайную дикость, они необыкновенно хитры — от рождения народ лжецов), они придумывали один за другим ложные поводы для тяжбы: то втягивали друг друга в ссоры, то благодарили за то, что римское правосудие кладет им конец, за то, что их дикость смягчается новизной неведомого им порядка, и за то, что ссоры, обычно завершавшиеся войной, прекращаются законом. Всем этим они привели Квинтилия в состояние такой беззаботности, что ему казалось, будто он в должности городского претора творит суд на форуме, а не командует войском в центре германских земель».{163}
Возможно благодаря таким достаточно изощрённым уловкам германцев Вар и уверился в полной безопасности своего положения во главе зарейнской Германии. Доносы Сегеста он мог принять за наветы озлобленного нежеланным браком своей дочери тестя, попыткой за счет римлян свести личные счеты. Идея же превентивного ареста вождей германцев и вправду выглядела опасной: ее осуществление могло оттолкнуть от римлян тех, кого они полагали своими верными друзьями.
Так мог рассуждать римский наместник, но в итоге «Вар пал по воле судьбы и сломленный силой Арминия».{164}
В Тевтобургском лесу «армия, отличающаяся своей доблестью, первая из армий по дисциплине и опытности в военном деле, попала в окружение из-за вялости своего полководца, вероломства врага и несправедливости судьбы. Воины не имели даже возможности сражаться и беспрепятственно производить вылазки, как они этого хотели. Некоторые из них даже жестоко поплатились за то, что вели себя, как подобает римлянам по духу и оружию: запертые лесами и болотами, попавшие в западню, они были полностью перебиты теми недругами, которых прежде убивали как скот, так что их жизнь и смерть зависели от их гнева или от сострадания. У военачальника хватило духа более для того, чтобы умереть, чем для того, чтобы сражаться: ведь он пронзил себя по примеру отца и деда».{165}